Жизнь на Самоа - Стивенсон Роберт Льюис (книги онлайн TXT) 📗

Сина ушла в Апию. Талоло думает, что она вернется, я – нет. Цветут японские сливы, прибывшие с последним пароходом, которые посадили мы с Пелемой. Вечером Льюис получил записку от мистера Кларка – очень нервное письмо в стиле фаамолемоле. Когда мы в первый раз ездили в миссию, я была уверена, что на нас смотрят как на «непрошеных гостей», да похоже, что так оно и было. Сама бы я ни за что туда не отправилась, но Льюис был в таком безумном возбуждении, что я боялась выпускать его из виду. Я никогда не вмешивалась в миссионерские дела. Мы, правда, поддерживали приятельские отношения, но без особой близости. Моей ноги никогда не было в церкви, да и не будет. Начать с того, что пойти один раз значило бы установить прецедент, а я слишком хорошо представляю себе, во что это выливается в маленькой общине, и сыта этим по горло. Льюис как-то имел неосторожность прочесть по их просьбе что-то вроде проповеди в воскресной школе. В результате поднялись невероятные скандалы, нигде больше и немыслимые, кроме религиозной среды. Я не ходила слушать эту проповедь.

Льюис послал мистеру Кларку в ответ на вчерашнее письмо очень лаконичную записку.

Я была так возмущена, что даже писать не могла. Льюис побывал в городе и, восприняв от Хаггарда и Блэклока точку зрения Мэйбена, вернулся домой, начиненный слухами о том, что Матаафа трус и интриган. Еще недавно только и разговору было что о Матаафе – могучем вожде, которого все уважают. Это было, пока его боялись. Теперь, когда они боятся своих собственных людей, а Матаафа беглец, не имеющий наследников, все бросают в него камнями. Во-первых, мои симпатии всегда на стороне побежденного. Во-вторых, я не забыла, что, когда Матаафа был человеком, перед которым все трепетали, мы предложили ему нашу дружбу и делили его трапезу. И если я тогда была на его стороне, то теперь моя преданность в пятьдесят тысяч раз сильнее.

Говорят, что обнаружили компрометирующие Льюиса письма к Матаафе. Это неправда, Льюис не писал никаких компрометирующих писем. Зато мой дневник теперь становится компрометирующим документом: я намерена сделать все, что в моих силах, чтобы спасти Матаафу; несомненно, очень мало, но это будет максимум моих возможностей. Пусть Льюис отвернется от Матаафы хоть на долю дюйма, я все равно буду открыто носить траур, если его убьют, а если его привезут пленником в Апию, я одна пойду и поцелую ему руку, как моему королю. Льюис говорит, что это сущее донкихотство. Может быть, и так, но, когда я гляжу на этих белых, стоящих во главе правительства, и не могу решить, кто из них больший негодяй, у меня, у женщины, сердце горит от стыда и ярости, и я готова на любое безумство.

Совсем недавно Мэйбен и Блэклок при мне и со мной болтали о войне, давая понять, что они ее развязывают. Теперь, когда они боятся оказаться битыми, они стараются свалить всю тяжесть на Малиетоа Лаупепу. «Он был так решительно настроен, – заявил вчера Хаггард, – что никто не мог повлиять на него». «Вот это новость, – сказала я, – добродушная старая овца, над которой все только потешались, вдруг превратилась в решительного волка».

Мы сидели на веранде, когда появился Йендэл, переводчик мистера Хаггарда, с раной в голове и подбитой челюстью. Он плыл в лодке под американским флагом с «охранной грамотой» от Лаупепы, и ему нанесли такой удар с проезжающей мимо лодки, что он упал без сознания. Хаггард принял этот рассказ с полным смирением. Неожиданно для себя я поднялась и, с жаром объявив, что все белые мужчины в Самоа трусы, оставила общество. Кажется, это вышло не слишком прилично. За ленчем провозглашались тосты, и я пила за здоровье «мистера Мурса, моего злейшего врага, но единственного храброго человека среди белых, искренне привязанных к Самоа».

Йендэл сообщил о прибытии английского военного корабля. Сегодня утром к Симиле приходил в гости его дядя – уроженец Савайи, принимавший участие в войне. Он выше ростом, старше, благообразнее и «аристократичнее» Симиле, но в остальном совершенно с ним сходен, с таким же уклончивым взглядом. До сегодняшнего дня я тщетно пыталась выжать из сдержанного Генри принесенные дядей новости. Вот что он рассказал мне в конце концов: на Савайи требуют созыва фоно, на котором присутствовали бы вместе Лаупепа и Матаафа.

– А если белые откажут? – спросила я.

– В том-то и беда, – ответил Генри.

– Что же будет?

– Тогда они пойдут за Матаафой, – неохотно признался Генри.

Незадолго перед этим мне доложили, что наш красивый старик – воин поневоле – вернулся и находится в кухне. При виде меня он вскочил, забыв про свой хлеб и чай, которых пожелал первым делом, и бросился ко мне навстречу с горящими глазами. Он сказал, что его отпустили по нездоровью. Ллойд оказался настолько нечутким, что поддразнивает его из-за этой «дипломатической» болезни. Старик надеется, что теперь ему разрешат остаться в Ваилиме. Бедняга похудел и, видимо, изголодался.

Бэлла только что получила из города записку о том, что наш план (ее и мой) передать провизию больному старому вождю на Маноно пока осуществляется успешно. Вот еще одно компрометирующее место, если мой дневник подвергнется ревизии. Но это никого не касается, кроме нас, вернее, меня, потому что Бэлла только договаривалась, а я дала деньги. Правда, очень немного, но это все, что у меня было, – деньги, которые я сама заработала и хранила столько лет. Я лишь вчера сама нашла их, забыв, куда запрятала. В свое время я решила, что мне могут понадобиться несколько шиллингов для какой-нибудь тайной благотворительности, и отложила эти деньги. Ну что ж, их хватило, чтобы купить немного сухарей и солонины для больного несчастного старика, которого прозвали Бедным Белым Человеком за то, что он никогда не мог отказать в помощи ни одному белому бедняку. Что-то незаметно, чтобы теперь они сломя голову бросились к нему на помощь. В полученной записке говорилось еще, что все военные корабли переводятся к острову Маноно, как предполагают, с мирным заданием и что немецкие корабли находятся под командой английского капитана.

Льюис вернулся. Мэйбена он нигде не обнаружил. Капитан военного корабля оказался католиком и не склонен к необдуманному кровопролитию. Он сказал, что отправится на Маноно и пригласит Матаафу к себе на корабль, чтобы поговорить по-хорошему. Он хочет предложить Матаафе сдаться и тогда позаботится о его безопасности.

Льюис должен написать Матаафе письмо, и, если удастся, капитан возьмет с собой миссионера отца Бройера. Самоанцы видели уже столько коварства со стороны белых, что какие-то шаги подобного рода необходимы. Но в случае отказа Матаафы капитан вынужден будет начать обстрел.

Пелема узнал точно и во всех подробностях историю нападения на Йендэла. Тот был на катере, нанятом американцем Дженни, и над катером развевался американский флаг. Они возвращались с Маноно, откуда Йендэл забрал своих детей и дряхлую бабушку, имея «пропуск» от короля. К ним подошла лодка с несколькими людьми, которые сказали, что ищут раненых из лагеря Матаафы, чтобы взять их головы. (Кстати, миссионеры предложили, что примут к себе раненых Матаафы и будут ухаживать за ними под охраной правительства.) Они ответили, что у них на борту нет раненых, и не то Дженни, не то Хэлл указали на американский флаг. В ответ с той лодки ударили Йендэла мушкетом по голове и веслом по щеке и стали тащить его к себе, крича, что он плохой человек и они отрежут ему голову. Как только он упал, одна из женщин, сидевших в лодке Дженни, набросила на голову Йендэла английский флаг. Но если я правильно поняла, напавшие перетащили Йендэла к себе вместе с флагом и стали грести прочь. Йендэл – английский подданный. Лодка Дженни следовала за обидчиками, пока они не пристали к берегу и не поволокли Йендэла в лес, где, как предполагали белые спутники, стали убивать его. Мимо проходил вождь, и белые обратились к нему с просьбой спасти Йендэла и преподнесли ему жестянку сухарей. Он в конце концов сказал, что сейчас Йендэла не убьют, раз он в обществе белых, но вообще он от смерти не уйдет. Тогда белые повернули назад, а за ними следом вернулся и несчастный Йендэл.