Власов. Два лица генерала - Коняев Николай Михайлович (читать книги онлайн без TXT) 📗
По словам Богданова, беседа шла о войне, которая «кончится, как считал Власов, в 1946 году, а так как обе стороны несут большие потери, это приведет к возникновению гражданской войны как в Германии, так и в СССР»…
— Вот тогда,-говорил Власов, — я и проявлю себя в полной мере, возглавив ту сторону, которая будет бороться против существующего строя. Тогда нужен будет человек, который, «встав на бочку», произнесет [207] несколько слов и поведет за собой толпу. Я, Власов, и есть такой человек. Для того чтобы обладать авторитетом, надо обладать реальной вооруженной силой. Такая сила — РОА.
Богданов пожаловался Власову, что боится, как бы из-за многочисленных побегов его воспитанников (он служил тогда в управлении организации ТОДТ {47}) его не вернули в лагерь военнопленных, и обратился к Власову с просьбой о зачислении в РОА.
Власов, однако, не настолько сильно обрадовался сослуживцу, чтобы протежировать ему, и посоветовал обратиться к капитану Деллинс-хаузену, заместителю командира «восточного батальона пропаганды особого назначения», в состав которого входили и «Русский комитет», и канцелярия Власова, и школа пропагандистов.
Из протоколов допросов так и не ясно, почему ни Евстифееву, ни Богданову не удалось осуществить ликвидацию Власова. Однако, учитывая, что ни Евстифеев, ни Богданов не были расстреляны в СД, нужно предполагать, что и «партизаны», и майор госбезопасности Иван Григорьевич Пастухов были самым теснейшим образом связаны с этой организацией, хотя ни Евстифеев, ни Богданов, возможно, и не знали об этом.
Косвенно это подтверждается и стремительностью карьеры Богданова в РОА.
20 ноября 1943 года его зачислили в «офицерский резерв» школы пропагандистов с окладом по 16-й категории — 10 марок в декаду, как у рядового солдата, а уже 1 декабря 1943 года присвоили звание генерал-майора РОА с правом ношения немецких знаков различия.
Злой рок витал осенью 1943 года над Власовым…
Лидеры движения, названного его именем, были совершенно искренне убеждены, что Борман и другие высшие чины Третьего рейха являлись агентами Сталина.
Сподвижники Власова, воспитанные советской идеологией, изменив советской системе, остались в плену наработанных интернационализмом схем и не понимали, что пафос национального превосходства придает воюющей армии гораздо больше сил, нежели способны дать союзники, навербованные из изменников… Они не понимали этого, и поэтому руководители Третьего рейха представлялись им твердолобыми глупцами, хотя глупцами сами они и были. Как еще можно иначе назвать людей, не умеющих понять, что противник твоего врага совсем не обязательно должен быть твоим другом?
Если непредвзято проанализировать отношение Гитлера к Власову, [208] то обнаружится, что на все сто процентов оно было подчинено интересам Германии, как их понимал Гитлер.
Власова переведут из области «пропагандного употребления» в ранг союзника только тогда, когда победы советских войск станут очевидными, когда их мощь станет вызывать уважение у немецких солдат.
Только тогда объявление Власова, бывшего генерала армии победителей, союзником немцев станет оправданным. Этот союз теперь будет не унижать немецкого солдата, а как бы возвышать его.
Как мы уже говорили, если бы не было побед Красной армии, не было бы и того Власова, которого мы знаем…
Власов изменил Советскому Союзу, но именно победы советской армии придавали сейчас все большую значимость его фигуре.
Из генерала побежденной армии он превращался в генерала армии-победительницы.
Это не игра слов.
Это неумолимая, жестокая логика столкновения действительно, одинаково чуждых Власову идеологий.
Он— не герой, но он — и не жертва. Он — продукт… Результат…
Если мы вглядимся в судьбу Власова, то легко обнаружим, что основные события его жизни совершаются как бы без его личного участия.
Власов становится героем битвы за Москву, долечивая то ли простуженное ухо, то ли подцепленный где-то триппер…
Власов становится виновником гибели 2-й Ударной армии, хотя эта армия была обречена на гибель еще до того, как он узнал о ее существовании…
Власов становится вождем и героем Русского освободительного движения, хотя сам в это время в основном предается разврату и пьянству на вилле Кибиц Вег…
Неведомая сила возносила Власова в заоблачную высь. Но возносила только для того, чтобы обрушить вниз.
Еще раз повторим, что трудно обнаружить во взлетах Власова его заслугу.
Но вину в его падениях обнаружить, конечно же, легче. Вина всегда виднее, чем заслуги.
Новый взлет генерала Власова не мог быть просчитан в отделах «Вермахт пропаганды»… Метаморфоза предназначенного для «пропагандного употребления» генерала в вождя Русского освободительного движения определялась на уровне мистических прозрений, столь характерных для руководителей Третьего рейха и всей густо замешанной на оккультизме [209] идеологии германского фашизма. Основывалась эта идеология, как мы знаем, на культе Силы, несущей в себе заряд не созидания, но разрушения, и мистические прозрения совершались тогда, когда наступало для этого определенное темными Силами время…
И если мы приглядимся, то увидим, что в поступках Власова в эти годы тоже начинает превалировать мистическая предопределенность.
Кажется, полностью погруженный в пьянство и безволие, он совершает в эти дни наиболее продуманные ходы, которые и позволят ему достичь необходимого результата, которые позволят переменить то, что ему было необходимо изменить…
Другое дело, что уже бессмысленно стало тогда что-либо менять…
Все это Власов если и не понимал, то чувствовал.
Свидетельство — разговор, состоявшийся у него в январе 1944 года с генерал-майором Гельмихом, только-только назначенным командовать восточными войсками, уже переброшенными на Западный фронт…
Судьба уже во второй раз свела Гельмиха с Власовым. Под Москвой он командовал 23-ей дивизией…
— Я не понимаю,-убеждал Гельмиха Власов. — Не понимаю, почему немцы не дают возможности русским самим воевать против Сталина. Причина, я думаю, в том, что эгоизм убивает не только сердце, но и рассудок.
— А что надо делать?
— Надо по возможности быстрее сводить русские подразделения в национальные дивизии. Это то, что, может быть, еще может нанести Сталину смертельный удар.
— Это дело политики,-сказал Гельмих. — Тут я ничего не могу сделать. Моя задача учесть всех добровольцев и озаботиться, чтобы они получали жалованье и были приравнены в правах с немецкими военнослужащими.
— И когда вы думаете закончить учет и снаряжение всех добровольцев?-спросил Власов. — У нас мало времени. Может быть, уже поздно. Но мы должны сделать, что возможно. Вы и я!
Гельмих пожал плечами…
Глава вторая
Гиммлер мог сколько угодно говорить о свинье — «унтерменше Власове», но теперь сама действительность заставляла его офицеров думать о формировании наряду с бельгийскими, голландскими и норвежскими дивизиями и «восточных» частей СС… [210]
В процессе организации находились галицийские формирования. Таким образом, вопреки пожеланиям рейхсфюрера подготавливалось мнение о необходимости сотрудничества и с Власовым.
Сравнивая режимы в Советском Союзе и Германии, перечисляя сходные черты, мы не упомянули такой же, как и у большевиков, чрезвычайной забюрократизированости системы, ничего не сказали о весьма развитой как в СССР, так и в Германии, соревновательности и жутковатом соперничестве спецслужб.
Разумеется, это не такое основополагающее сходство, как яростная русофобия, тем не менее именно оно многое определило в судьбе Власова и всего Русского освободительного движения.
Власов был завербован ведомством «Вермахт пропаганды», и в этом качестве ( «призывами и фотографией») отрабатывал у немцев свой хлеб и свою водку.
Но ведомство Галена напоминало айсберг, официальная работа занимала лишь малую часть сил сотрудников, и понятно, что «пропагандное употребление» было лишь официальной пропиской генерала в бюрократии нацистских спецслужб.
