Коротков - Гладков Теодор Кириллович (книги без регистрации полные версии .TXT) 📗
В консульстве он задержался всего на какую-то минуту, только чтобы вручить встретившему его сотруднику карманного размера новенький, только что отпечатанный огромным тиражом немецко-русский разговорник. Не туристский, а — военный. Составляющие его тексты: «Руки вверх!», «Сдавайся!», «Где твой командир?» и прочие — красноречиво свидетельствовали о том, для чего он предназначался.
Не следует думать, что берлинская резидентура служила лишь «почтовым ящиком» для приема сообщений от своих источников и последующей передачи их в Москву. Вовсе нет. Резидентура активно ставила перед агентами определенные задачи и, в свою очередь, получала конкретные указания от Центра и принимала их к исполнению. Суть этих указаний зачастую зависела от того, задавали их руководители разведки, то есть профессионалы, или пресловутые «инстанции». Эти последние порой могли вызвать лишь недоумение, очень уж часто они содержали требования еще раз все проверить, перепроверить, не поддаваться на провокации.
Коротков подметил, что самые важные и конкретные задания всегда подписывал либо начальник отдела, либо его заместитель. И неспроста. Всемогущие инстанции не желали признаваться тем самым в очевидном.
В шифротелеграмме № 54 от 10 апреля 1941 года руководство разведки предписало резидентуре «…по вопросам авиации озадачить “Старшину”. Через “Шведа” выяснить дислокацию немецких частей в Румынии, через “Испанца” получить сведения о положении в военно-химической промышленности, используя при этом возможности “Турка”. Добыть военно-технические новинки через “Грека”. О состоянии военно-морского флота получить информацию через “Итальянца”. Ориентировать “Брайтенбаха” на выяснение дислокации германских воинских частей и строительства укреплений на границе, прилегающей к территории СССР».
Легко заметить, что эти задания точь-в-точь совпадали с тем, что резидентура и без них успешно делала.
18 апреля все европейские резидентуры получили указание активизировать агентуру на случай возможной войны. Однако резиденты не могли не обратить внимания на то, что столь важную директиву подписал не нарком госбезопасности Меркулов, а заместитель начальника разведки Судоплатов. Аппаратные игры в ответственность продолжались… О степени озабоченности Центра возможностью войны каждый резидент судил по своему разумению. Соответственно и трактовал данное указание.
Главной проблемой была связь, контакты с агентами. В сложившихся условиях встречаться с ними для сбора информации приходилось едва не ежедневно, волей-неволей приходилось сводить до минимума нормальные меры предосторожности, отказываться от многочасового кружения по городу перед выходом на условленное место встречи, сотрудников для обеспечения и проведения контрнаблюдения не хватало.
Приходилось считаться и с тем фактом, что, скажем, те же Харнак и Леман были ответственными сотрудниками своих ведомств, и теперь им, как никогда раньше, было трудно вырваться на встречу в присутственные часы, к тому же зачастую начальство задерживало их подолгу и по окончании рабочего дня.
Еще одно обстоятельство, никак не зависящее от Короткова и его коллег, создавало для них дополнительные трудности. Имеется в виду их высшее руководство в стенах самого полпредства. Выбор Владимира Деканозова в качестве полпреда, да еще в Германии, да еще и с полномочиями заместителя наркома был крайне неудачен. Этот человек просто-напросто не подходил для столь крупного дипломатического поста. Немцы прекрасно знали, что в НКИД Деканозов пришел прямехонько из НКВД, где много лет был одним из приближенных Берии. Он никогда ранее не бывал за границей, не владел ни одним иностранным языком. Знали немцы и то, что Амаяк Кобулов не просто сотрудник НКВД, пускай и ответственный, но родной брат Богдана Кобулова, правой руки все того же Берии.
Такое сочетание двух первых лиц полпредства насторожило бы контрразведку любой страны. И СД, и абвер, и гестапо вправе были даже чисто умозрительно полагать, что, по меньшей мере две трети персонала советского полпредства, торгпредства, консульств, журналистского корпуса, иных граждан СССР, находящихся в Германии, являются разведчиками.
Немцам, однако, в голову не могло прийти, что подлинным руководителем советской резидентуры в Берлине является не высокопоставленный и амбициозный Кобулов, а сотрудник, стоящий на служебной лестнице несколькими ступеньками ниже. Потому-то они, установив весьма плотное, но, в сущности, бесполезное наблюдение за Амаяком, невольно ослабили внимание к другим сотрудникам, в которых подозревали разведчиков.
В какой-то степени это облегчало работу «Степанова», «Николая», «Аркадия», «Егора», «Акима», иных подчиненных Кобулова. При выходах в город Коротков сравнительно редко пользовался автомобилем полпредства (машин тогда у советских дипломатов вообще было мало), предпочитал обычный берлинский транспорт: автобусы, поезда городской наземной железной дороги, метро, в некоторых районах — трамвай. У него было серьезное преимущество перед коллегами — опыт нелегального пребывания в нескольких странах Европы. Коротков не обладал ярко выраженной славянской внешностью, он не только одевался как немец, но умел и одежду носить как немец, а это не одно и то же. У Александра никогда не торчала расческа из верхнего кармана пиджака, он не застегивал однобортный костюм на все три пуговицы, а только на среднюю, не разминал сигарету перед тем как прикурить, его ботинки всегда были начищены до блеска, а щеки гладко выбриты. Наконец, он в совершенстве владел немецким языком, легкий венский (но никак не русский) акцент только помогал ему в контактах с берлинцами в разных ситуациях.
Поэтому ему достаточно было хоть раз ускользнуть от наружного наблюдения (если таковое имело место), что, в принципе, всегда возможно, чтобы раствориться в толпе.
Другим разведчикам приходилось труднее. Правда, Журавлеву несколько облегчало работу то обстоятельство, что «Брайтенбах», старый полицейский волк, сам опытный профессионал, превосходно знал каждую берлинскую подворотню, каждый проходной двор, каждую пивную и без особых хлопот обеспечивал надежную конспиративность их встреч.
Гауптштурмфюрер сообщал не только информацию, представлявшую самостоятельную ценность для Центра, но и специфические сведения о своем ведомстве. Благодаря ему в резидентуре было известно, кто из сотрудников находится под особо пристальным наблюдением гестаповцев, где у них постоянные и передвижные посты, какие методы применяют шпики, каких районов и мест города следует избегать для встреч с агентурой, а какие относительно безопасны, и тому подобное.
Как бы то ни было, ни один из агентов советской разведки, с кем в эти месяцы встречались Коротков и другие товарищи, не попал под «колпак» гестапо, не был задержан и изобличен.
К слову сказать, если «Брайтенбах» по роду службы не мог знать ничего существенного о планах верховного командования вермахта, потому как не соприкасался с армейскими кругами, тем не менее именно потому, что гестапо старалось не упустить из поля своего зрения ничего важного, он порой получал прямо-таки удивительные по ценности сведения. Так, читателю уже известно, но стоит еще раз обратить на это внимание, что в 1935 году, то есть задолго до войны, «Брайтенбах» представил информацию о проведении испытаний некоторых абсолютно новых видов оружия, в том числе жидкостно-топливной боевой ракеты с дальностью полета до двухсот километров. Позднее удалось установить, что ее разработал талантливейший инженер Вернер фон Браун, ставший впоследствии «отцом» не только печально известных «Фау», но и американских космических ракет. Занятно, что немецкий конструктор состоял в дальнем родстве с многолетней любовницей и двухдневной женой Гитлера. Ева Браун тоже имела право на дворянскую приставку перед фамилией.
Сколько же агентов, в подавляющем большинстве убежденных антифашистов, состояло в те месяцы и недели на связи у сотрудников резидентуры? Точное их число мы никогда не узнаем. Но их было достаточно много, и не все они входили в группы, которые историки причисляют к «Красной капелле».
