Дмитрий Самозванец - Пирлинг (книги бесплатно без .TXT) 📗
Припомним, в какой критический момент сандомирский воевода оставил армию Дмитрия. Это было немедленно после восстания, в момент отчаянной борьбы с препятствиями, лицом к лицу со всевозможными неожиданностями. В дороге Мнишек успокоился и, по прибытии в Самбор, преподнес своим друзьям бернардинцам вышитое золотом московское знамя. Это знамя было принято, как трофей победоносного гетмана.
После этого произошло много событий; но Мнишек все продолжал выступать перед царем в качестве просителя. То ему нужно, как всегда, удовлетворить своих кредиторов, то необходимо уплатить королю подати, а затем покрыть расходы на свадьбу Марины. Единственным прибежищем для воеводы был его прежний протеже, снабжавший его деньгами.
25 декабря 1605 года Мнишек в отчаянном письме вновь обращается к кошельку Дмитрия. Под его пером теснятся красноречивые цифры; нужда его крайняя. И все-таки за бедствующим, разоренным магнатом вырисовывается фигура владетельного воеводы Сандомирского. Он лелеял мечты о величии своей семьи и родины; он уже видел перед собой союз Польши с Москвой — и вдруг все заколебалось: Дмитрий ускользает из рук своего тестя; он восстает против короля и изменяет Марине. Волнение воеводы достигло крайних пределов. Он горячо увещевает своего непостоянного зятя, он умоляет его уладить свои отношения с королем и, наконец, подходит к щекотливому вопросу, особенно удручающему его отцовское сердце.
Дело в том, что в Польше начали распространяться странные слухи. Среди московских женщин одна пользовалась славой редкого ума и несравненной красоты. Это была Ксения, дочь Бориса Годунова. Из всей семьи ей одной удалось избегнуть смерти и оков. Даже русские летописи, обычно столь сухие, отдают Ксении дань удивления. Заботливо воспитанная своим отцом и весьма начитанная, Ксения привлекала к себе взоры всех. Она обладала роскошным станом, прекрасным, молочно-белым цветом лица, нежным румянцем, большими черными глазами. Ее темные волосы ниспадали на плечи тяжелыми косами. Злые языки утверждали, что Ксения живет в Кремле, и Дмитрий далеко не безразлично относится к ней. Мнишека встревожили эти слухи. Ему была слишком дорога честь его дочери. Он не мог допустить, чтобы у нее была соперница. Поэтому он потребовал от Дмитрия удалить от себя княжну, которая чересчур прекрасна, чтобы не вызывать подозрений.
Нам неизвестен точно ответ царя. Во всяком случае, он успокоил тестя. Ксения была удалена в монастырь; неотложные долги Мнишека были уплачены, а Дмитрий как ни в чем не бывало начал торопить приезд своей невесты. Все уже было готово к ее приему; бояре, отправленные навстречу, ждали ее на границе. Но Марина все не приезжала. Это было тяжким испытанием для Дмитрия. Он просил, умолял, он угрожал, наконец, что едет в поход, но ничто не помогало. В Москве терялись в догадках. Как объяснить медлительность Мнишека? В действительности воевода ожидал ответа из Рима относительно испрашиваемых для Марины разрешений. Ему было тяжело ехать с неспокойной совестью. Поэтому он тронулся в путь не ранее того, как у него появилась твердая надежда на своевременное получение ответа.
Это путешествие воеводы сандомирского со свитой было настоящим походом переселенцев. Мы оставили Марину среди празднеств, в ожидании короны, в слезах прощания с родиной. Затем она покинула столицу 3 декабря и удалилась в Прондник. Это было сделано, чтобы избежать некоторых осложнений на почве этикета. Дело в том, что на следующий день в Краков въезжала великая герцогиня Констанция, невеста Сигизмунда. Участие двух государынь в процессии поставило бы в крайнее затруднение церемониймейстеров. Отъезд Марины устранял деликатный вопрос и облегчал их задачу. Свадьба короля состоялась 11 декабря 1605 года и обставлена была с большой пышностью. После нее три дня тянулись бесконечные торжества, которые могли бы привести в отчаяние самого Гаргантюа. Власьев находился среди гостей: конечно, он не упустил случая почудить. Будучи царским послом, он потребовал места впереди нунция. Такое притязание казалось ему законным по следующим соображениям: он утверждал, что папа не может иметь при одном дворе двух легатов; а так как обязанности папского легата исполнял кардинал Мацейовский, то нунция Рангони Власьев низводил на степень простого епископа. Впрочем, поляки скоро образумили его. Они предложили ему либо уйти, либо подчиниться их требованиям. Уступив их твердости, Власьев занял указанное ему место.
Пока король наслаждался своим медовым месяцем, Мнишеки заканчивали приготовления к отъезду. Поезд их окончательно сформировался только в Самборе. Для его снаряжения потребовалось три долгих месяца. Особым приказом Сигизмунда все судебные иски против сандомирского воеводы приостанавливались на время его путешествия. Эта милость была равносильна поручительству свыше. Мы не знаем, предпринял ли король при осуществлении своей милости какие-нибудь меры для обеспечения исков или же только намекнул на тайные переговоры по этому поводу с русскими. Во всяком случае, ничто не нарушило спокойствия отъезжающих. Объединенные между собой узами крови и дружбы, они помышляли только о радостях, ожидающих их в Кремле. Мнишек увозил с собой своего сына Станислава, брата Яна, племянника Павла, зятя Константина Вишневецкого, Сигизмунда и Павла Тарло и трех Стадницких, из которых один был гофмейстером Марины. К свите Мнишека присоединились также Казановский, Любомирский, Доморацкий и Голуховский. Вокруг Марины группировался женский персонал: Гербурт, Шмелевская и жены двух братьев Тарло. Гофмейстериной была Казановская.
Церковный элемент был широко представлен в свите. Священник самборский, Франциск Помаский, добровольно ехал в Москву. Отец Савицкий отправлялся туда по поручению нунция, на средства папы. Миссия иезуитов должна была начаться в Кремле. Там их путешествие должно было напомнить царю о его переходе в католичество, совершившемся в Кракове. Что касается Марины, то она оказывала предпочтение отцам бернардинцам. Они были ее друзьями. Отныне они должны были стать духовниками царицы и в далекой стране пробуждать незабвенные воспоминания о самборской жизни. Воевода разделял симпатии своей дочери и вверял тем же монахам тайны своей совести. Семь бернардинцев должны были сопутствовать своей духовной дочери. Наиболее известным из них был отец Анзерин, некогда ведший споры с Дмитрием. В настоящее время его преследовали мрачные предчувствия. Менее заметен, но не менее предан Мнишеку был отец Антоний из Люблина. Только смерть разлучила его с Мариной. Тут же находился брат мирянин по имени Петр. Он был опытным врачом.
Общая численность отправившихся в путь, по польским источникам, достигала, приблизительно, двух тысяч людей и такого же количества лошадей. Такое большое число отправляющихся объясняется присутствием среди них множества слуг, которые, согласно обычаю, должны были окружать польских магнатов. Станислав Мнишек не отказался даже от такой роскоши, как оркестр: на свое иждивение он взял двадцать музыкантов и присоединил еще к этому шута Антонио Риати, родом из Болоньи. Только позже заметили, что выбор слуг был весьма неудачен. В самое трудное время среди них появилось пьянство, начались ссоры, драки, убийства и разврат. Между ними нашлась даже одна женщина, которая, желая скрыть свой позор, разрезала тайно рожденного ею ребенка на части и разбросала по крышам его окровавленные члены.
2 марта 1606 года поезд Мнишеков тронулся из Самбора. При виде одушевления отправляющихся кто мог бы предположить, что это был, в сущности, отъезд заложников? Путешествие, прерываемое продолжительными остановками, совершалось небольшими переходами. Афанасий Власьев, не расстававшийся больше с Мариной, проклинал такую медлительность. Ради своего государя он хотел, чтобы Мнишек со своим поездом быстро преодолевал пространство; он и не скрывал своего желания. Его приставания сделались, наконец, настолько назойливы, что Мнишек вышел из себя. Он отправил жалобу своему зятю. В ней он, между прочим, ссылался на свою старческую слабость, а также на необходимость быть внимательнее к женщинам. У Власьева же относительно последнего самые странные представления. «Не можем же мы лететь к Вам», — писал воевода с раздражением. Во всяком случае, он нисколько не ускорил своего пути.
