Подробности войны - Коробейников Максим (читаемые книги читать txt) 📗
Переводчик все объяснил портному, и тот, кивая головой, снял ремень с портупеей и бросил в грязь, на дорогу, потом начал расстегивать френч. Но переводчик остановил его. Тогда портной стал показывать руками, как он выдергивает и выбрасывает свои жалкие усишки, похожие на усы фюрера.
- Гитлер капут! - произносил он при этом брезгливо.
Все хохотали, а он продолжал повторять одно и то же слово: -- Я, я, я, я...
- Да, ты, ты, - выкрикивали из толпы солдаты.
- Проследить, чтобы побрился, - распорядился я.
- Есть проследить! - гаркнул сержант.
Наконец шофер дал газ. За сеткой дождя исчезли и портной и конвоиры, которые снова посадили его в фуру.
- Что ты смеешься? - спросил я адъютанта, который сидел сзади и хохотал.
- Да вспомнил, как у портного шрам на боку искали! Вы и то нагибались...
- Ну и что?
- Так ведь я пошутил.
Видимо, я посмотрел на него не по-доброму, адъютант пожалел о сказанном и сразу отказался от своих слов.
- Нет, нет, товарищи генерал, - начал он быстро оправдываться, - не пошутил, не пошутил. Я где-то об этом не то читал, не то слышал от кого-то. А может, вообще брехня! Но придумал не я. За что купил, за то и продаю.
- Ну и несерьезный ты человек, - упрекнул я адъютанта и даже отчасти обиделся на него.
Чтобы как-то загладить свою вину и установить со мной прежние отношения, адъютант, хитрая шельма, сделал невинное лицо - он умел это делать - и спросил совершенно серьезно, когда я снова обернулся к нему:
- А что, товарищ генерал, если бы Гитлера тогда, в первую мировую, не француз кольнул, а саданул наш Иван, считай, что второй мировой войны не было бы?
- Ну, Корокотов, - ответил я, - сколько у тебя мякины в голове набито! Тебя надо переводить из адъютантов в ординарцы. Вот погоди, только кончатся бои, я это сделаю. Ты, оказывается, в учении о войне ничего не понимаешь.
Печально кончился день, который начался с забавной истории. До сих пор ругаю себя: как я позволил себе так расслабиться?
Противник был сбит с основной позиции и начал отход. Сначала в действиях его чувствовалась организованность и единая воля. Потом отход перешел в беспорядочное отступление. Я выслал вперед разведку с задачей не терять соприкосновения с отступающими войсками и свернул дивизию в батальонные колонны. Впереди шли два полка, за ними органы управления дивизии, в арьергарде - стрелковый и артиллерийский полки и тылы. В этом эшелоне должен был ехать я. Но я торопился и потому оторвался от второго эшелона.
Мы вчетвером выехали на "виллисе", я с водителем сидел впереди, адъютант с радистом сзади. Дождь перестал, и, как это бывает весной, наступила отличная солнечная погода. Где-то погромыхивала артиллерия. Передовые части продвигались с боями к Берлину. Полки дивизии точно выдерживали график маршрута: то тот, то другой командир полка докладывал по рации о прохождении того или иного рубежа.
Навстречу нам двигались санитарные машины с ранеными, ехали на немецких лошадях наши ездовые, тянулись колонны пленных, сопровождаемые нашими солдатами. Конвоиров было так мало, что при желании пленные могли разбежаться без больших помех. Но те плелись послушно, многие даже с радостью, понимая, что для них война уже кончилась. То и дело в населенных пунктах мы видели походные кухни, из которых наши повара кормили немецких детей, женщин, стариков и старух.
Мы гнали в машине по вымощенной брусчаткой дороге и, разомлев от солнца, покоя и предвкушения победы, переговаривались, чтобы не задремать. Впереди слева показалась церковь. Дорога круто поворачивала в ее сторону. ,
- Товарищ генерал! - помню, выкрикнул адъютант. - Посмотрите: тополя пирамидальные, совсем как у нас на Украине. Поглядите, слева рябина цветет, как у нас!
- Что это тебя на красоту потянуло? - спросил я.
- Да так, товарищ генерал. - Уж, очень интересно. И вообще, будто войне конец настал.
Машина легко несла нас мимо церкви и кладбища, пирамидальных тополей, выстроившихся справа, и цветущей рябины слева. Лента брусчатки бежала "навстречу, блестя под солнцем. Дорога гудела от скорости под туго накачанными шинами. Обилие зелени, и цветов по бокам веселило глаз и поддерживало настроение благодушия. Адъютант что-то напевал, шофер в отдельных местах подтягивал ему.
И вдруг машину неожиданно бросило влево, я почувствовал крутой поворот, хотел посмотреть, что случилось, но в это время будто что-то толкнуло меня вперед и обожгло ногу. Падая, я услышал выстрелы и понял, что стреляют с кладбища. Адъютант рывком поднялся во весь рост, загородив меня собой, и выпустил несколько очередей из автомата в сторону кладбища.
Машина резко, со скрипом и скрежетом затормозила, накренившись на правое заднее колесо, и съехала в канаву.
Я спросил:
- В чем дело?
- Стреляет какой-то гад, - ответил адъютант. Он нагнулся, взял с сиденья магазин с патронами, перезарядил автомат, опять встал во весь рост и покровительственно произнес: - Порядок, товарищ генерал! Сейчас мы его успокоим.
Перед тем как снова услышать стрельбу, я увидел, как автомат вылетел у адъютанта из рук, а сам он сел, будто его переломил кто, и схватился за грудь. Шофер выскочил из машины и открыл огонь, очередь за очередью, то и дело выкрикивая:
- Ну погоди, гад! Погоди!
Радист вытащил меня из машины и усадил на землю около адъютанта, который лежал на сиденье, голова его свешивалась к земле. Было видно, что он мертв. Радист попросил:
- Ложитесь, товарищ генерал, я забинтую ногу.
- Чепуха, - сказал я. - Идите, ребята, посмотрите, кто там стреляет.
Шофер и радист побежали, пригнувшись, по канаве к кладбищу.
- Да нет! - крикнул я им. - Заходите с разных сторон. Осторожнее, не высовывайтесь из канавы!
Они побежали в разные стороны.
Вскоре я потерял их из виду и остался наедине с убитым адъютантом. Сначала хотел поправить его голову. Но нога не слушалась, и я не сумел подняться. Тогда я прополз вокруг машины, попытался за ноги подтянуть тело, но в это время пуля ударила в смотровое стекло. Я упал на землю. Снова пуля ударила - уже совсем близко. Острая боль пронзила раненую ногу, но я не шевелился. Еще одна пуля, срикошетировав от булыжника, проскрежетала где-то рядом.
Я подумал: "Зачем послал ребят на кладбище? Что они могут сделать вдвоем?!" Опять уткнулся в землю: пуля прочертила по погону с огромной силой и сорвала его с плеча. "Неужели, - подумал я, - конец?!"
Где-то совсем близко - мои полки, а я лежу рядом с убитым адъютантом, не могу ни укрыться, ни отползти в сторону, и следующая пуля будет моя. Солнце пекло, оттого в голове гудело, по всему телу разошелся озноб, в ноге пульсировала боль. Было жалко не только себя, но и адъютанта, шофера, радиста, которых тоже могли убить...
"Вот-вот конец войне, - думал я, обняв землю, чтобы стать незаметнее, а молодые парни все падают, падают, уходят из жизни на чужбине. Хоронят их честь по чести, заносят всех в соответствующие списки, и нет уже пропавших без вести, как это было в первые годы войны, и никто уже не будет забыт. И меня похоронят с большими почестями, с воинским эскортом и речами. Но ведь только сорок лет прожито, только жизнь началась!"
Я лежал, обида и тоска сжимали сердце. Сзади послышались шаги. Как плохо, что автомат остался на сиденье. Что же это я? Когда со мной было такое? Я повернул голову. Резкая боль в ноге заставила меня снова лечь, но этого мгновения было достаточно, чтобы увидеть, что идут мои ребята. Усталые и спокойные, они покуривали и о чем-то тихо разговаривали, будто возвращались с работы. Увидев меня, распластанного на земле, затопали своими сапожищами, подбежали, приподняли:
- Товарищ генерал!
- Вы что, ребята? - спросил я.
- Слава богу!
- А что?
- Да больно вы лежали нехорошо.
- А как у вас?
- Пор-рядок, товарищ генерал! - доложил шофер, подражая убитому адъютанту. - Гада того застрелили. "Мертвая голова" оказался. С автоматом и снайперской винтовкой. Мы к нему с обеих сторон, как вы велели. Смотрим, он по вам бьет, сволочь. Он увидел Митю (радиста) и давай палить по нему. Я всего одну очередь дал, и он даже пикнуть не успел. Хенде хох! В людей уже стрелять не будет. Отстрелялся, подлюга...
