Главный конструктор - Асташенков Петр Тимофеевич (бесплатные серии книг txt) 📗
— Нет оснований менять программу, мало ли какой есть запас. Цель полета достигнута. Лучше в следующем полете пойдем на новое качество (он имел в виду эксперимент с выходом космонавта в открытый космос).
В работе над «Восходом» особенно отчетливо проявились черты Сергея Павловича как конструктора новой техники. Он был необычайно требователен и беспощаден ко всяким недостаткам и человеческим слабостям. Он не терпел их ни у себя, ни у других. Особенно взыскивал за недостатки с тех, кого больше всего ценил.
— «Изобьет», а ты чувствуешь: что-то в тебе прибавилось, — вспоминают сейчас работавшие с ним.
Сергей Павлович постоянно требовал от каждого специалиста: «Думайте, думайте, думайте!» Но никогда не диктаторствовал. При решении научно-технических вопросов старался, чтобы ближайшие помощники могли высказать свои мысли независимо от его мнения. Очень часто кто-нибудь из сотрудников его коллектива получал записку примерно такого содержания: «Уважаемый Владимир Павлович! Насколько я понимаю, положение дел складывается так… Если это действительно так, вношу предложение… Прошу обсудить с товарищами и подготовить Ваши соображения».
Не было у него суетной заботы о чести мундира руководителя. В свой творческий процесс он вовлекал широкий круг специалистов.
Он любил в тихие предпраздничные вечера, когда все расходятся по домам, посидеть у себя в кабинете, поразмыслить, помечтать… Так было и накануне Октябрьской годовщины. Шел уже двенадцатый час ночи, а в его маленькой рабочей комнате, расположенной рядом с большим кабинетом для заседаний, все еще светилась лампа с зеленым абажуром. Сергей Павлович не спеша разбирал обильную почту. На этот раз поступило около тридцати личных заявлений. Особенно взволновало Сергея Павловича одно письмо. Старая мать из Баку жаловалась на сына — работника КБ, который редко ездит к ней и оставил ее в одиночестве.
Королев тут же написал этой женщине теплое письмо, в котором обещал усовестить сына и попросил сообщить о дальнейшем его поведении. Одновременно он распорядился, чтобы сразу после праздника ее сына вызвали к нему.
Главный конструктор, у которого все мысли, казалось бы, должны быть заняты новой ракетой или будущим кораблем, находит время и пишет письмо матери своего молодого сотрудника…
А вот что вспоминает ветеран — испытатель ракет:
«Ракеты после сборки проверялись на заводе. Но пока они „доезжали“ до космодрома, в них могли возникнуть неисправности. Поэтому на космодроме выполнялся повторный цикл проверок.
Сергей Павлович частенько бывал у испытателей и на заводе, и на космодроме. Как-то во время заводских проверок возникла заминка. Испытатель-новичок никак не мог найти, откуда на корпусе ракеты появилось небольшое положительное напряжение. Долго он бился и наконец установил, что вблизи кабеля проходила шина высокого напряжения. Сергей Павлович, узнав об этом, дал распоряжение директору завода использовать для подачи энергопитания подвесные экранированные коммуникации. А новичка-испытателя поддержал:
— Ну что же, будем работать вместе. Думаю, дело пойдет.
И на прощание намекнул:
— Тем более теперь нечему наводить тень на плетень…
В другой раз, увидев поздно вечером в цехе того же испытателя, поинтересовался:
— У тебя дом есть?
Тот сначала не понял вопроса. Потом объяснил, почему задерживается. Рассказал и о своем доме — восьмиметровой комнате, в которой жил с матерью. Сергей Павлович посоветовал написать заявление об улучшении жилплощади. А вскоре испытателю торжественно вручили ключи от новой квартиры…
В дальнейшем Королев позаботился и о переселении всех испытателей в лучшие квартиры. Он видел, что сложные проверки они ведут порой за счет своего досуга и отдыха. Так пусть уж в те короткие свободные часы, которые им выпадают, они отдыхают со всеми удобствами, как следует».
Основные работы возглавляли видные специалисты. Но утверждать расчеты только потому, что их подготовил авторитетный специалист, значило уподобиться гребцу в океане без руля и без ветрил.
И при всей своей непосредственности, общительности, демократичности С. П. Королев был требовательным научным руководителем, имевшим свой собственный метод управления сложным конструкторским делом.
Принес ему как-то один из ведущих сотрудников смежного коллектива расчет. Делала его группа аэродинамиков, и ведущий целиком положился на них. Королев рассмотрел все цифры. Остановился на лобовом сопротивлении в плотных слоях атмосферы.
— Какой получился це-икс на средней высоте?
Специалист, почуявший недоброе и глядя в расстеленную «простыню», дрогнувшим голосом назвал цифру: «Что-то около…»
— Нет, — поправил его Королев. — Вот я по памяти скажу…
И отчеканивает цифру. Докладывавший сражен, трет платком лоб, просит разрешения проверить. А на следующий день приходит в кабинет Главного с повинной:
— Вы правы. Вкралась неточность. Весь расчет проверили до десятого знака…
После такого случая этот специалист под впечатлением разговора с Сергеем Павловичем и другим советовал зарубить на носу: без всесторонней проверки материала к Королеву не приходить.
Но почему же Сергей Павлович знал данные расчета? Потому, что он всегда готовился к каждой встрече, и не менее тщательно, чем те, кто докладывал ему по какому-либо расчету или проекту. Главные цифры он знал наизусть — память у него была натренированная. И стоило докладчику чего-то недосказать, как Сергей Павлович немедленно ставил все точки над i.
Королев не терпел нечеткости, неаккуратности даже в мелочах. Конструкторы и сейчас повторяют его шутливые слова: «Если ты сделал быстро, но плохо, все скоро забудут, что ты сделал быстро, но зато долго будут помнить, что ты сделал плохо. Если ты сделал что-то медленно, но хорошо, то все скоро забудут, что ты работал медленно и будут долго помнить, что сделал хорошо».
«Какое зло приносит нам небрежное употребление слов!» — сказал как-то Герберт Уэллс. Королев был беспощаден к людям, допускавшим небрежность в составлении документов, несмотря на любые звания и заслуги.
Во время первых полетов космических кораблей он сам следил за радиообменом Земля — космос. И обязательно прочитывал все телеграммы, отправлявшиеся на борт кораблей.
Во время полета Терешковой два космонавта, среди которых был Герман Титов (он и вспомнил этот случай), один профессор и инженер составили телеграмму для передачи на орбиту. Без подписи Сергея Павловича телеграмму не принимали, пришлось идти к нему. Вошли в кабинет всей четверкой. Уже темнело, и сумрачный свет от окон боролся со светом электрической лампы. Это сглаживало резкость очертаний и цветов. И выражение лица Сергея Павловича казалось им неопределенным, когда он читал телеграмму. Но вот он прочел текст, медленно поднял голову, брови у него поднялись, взгляд поочередно прошелся по лицам. И прозвучал тихий, не предвещавший ничего доброго голос:
— Ну эти двое — молодо-зелено (он кивнул на космонавтов), но вы-то (остановил он суровый взгляд на профессоре и инженере) могли бы додумать все до конца и не давать неверных советов.
Четверка стремительно покинула кабинет. В приемной отдышались, успокоились, подумали. И сразу же увидели свой просчет. Раз дело начали, надо было доводить до конца. Но для этого следовало кому-то снова идти к Королеву.
— Я не пойду, — отказался профессор.
— Я тем более, — уклонился инженер.
— Ну ладно, молитесь за меня, — согласился Герман Титов и зашагал по ковровой дорожке к кабинету Королева.
Он слегка приоткрыл дверь. На лице Королева появилась легкая улыбка.
— Одумались? — тихо спросил Королев. — Заходи, показывай.
Он внимательно прочел текст и подписал.
— Теперь отправляйся поскорее. Раз уж записались в связисты…
Сергей Павлович крепко привязывался к людям, с которыми выполнял сложные и опасные испытания. При пусках первых ракет на верхнем мостике неизменно находился стартовик Борбатенко.
И вот Королев, приехав на очередной пуск, не увидел на верхнем мостике знакомого стартовика. Сергей Павлович расстроился:
