Три жизни Алексея Рыкова. Беллетризованная биография - Замостьянов Арсений Александрович (читать хорошую книгу полностью txt, fb2) 📗
Он научился говорить на повышенных тонах. Раньше Рыков приезжал на фабрики и заводы как партийный пропагандист, подпольщик, умевший находить общий язык с малознакомыми товарищами, прощупывать их — насколько надежны? Главное — он был одновременно осторожен, обаятелен и демократичен. Ему приходилось все чаще объезжать предприятия, работавшие на Красную армию. Но теперь его ждали не в подполье, а в начальственных кабинетах, немного обветшавших за последние годы, но все равно выглядящих внушительно. И нужно было давить на людей, выжимать из них результат — продукцию, необходимую фронту.
При этом быстро увеличить производство не удалось, да и не могло удасться в военных условиях: станки изнашивались, требовалось переоснащение заводов. Добавим и тему вредительства, которую в 1919–1920 годах вряд ли можно отнести только к области «мании преследования»: большевиков в оборонной промышленности поддерживали далеко не все, кому пришлось работать на Красную армию. Снабжению армии помогало не только производство, но и «полицейские» меры. Так, Рыков руководил реквизициями у населения «имущества военного образца», которого после нескольких лет сражений ходило немало.
Пожалуй, главной его опорой стал Тульский патронный завод, одно из немногих предприятий, сохранивших производительные возможности. Он любил там бывать. Однажды, несмотря на «груду дел», вспомнив свои давние театральные увлечения, даже минут двадцать посидел на спектакле в заводском театре. Но главное — ему удавалось сговориться с инженерами, убедить их, что работа на советскую власть неизбежна. Как это получалось? Да, Рыков с молодых лет умел властвовать над умами, хотя и не был писаным красавцем, не мог похвастать финансовой независимостью, к тому же с детства заикался и так и не сумел этого преодолеть. Для политика, оратора, агитатора это заметный недостаток. И все-таки молодой Рыков слыл обаятельным человеком. В основном из-за оптимизма, жизнелюбия. Он буквально излучал энергию. Отчасти и потому, что умел тщательно одеваться, со вкусом — не хуже высокооплачиваемых инженеров. Таких, как другой большевик — Леонид Красин, с которым Рыков нередко пересекался. Он умел острить, умел выразительно молчать и привык производить сильное впечатление на женщин — не на всех, конечно, а на единомышленниц. С возрастом лихого обаяния поубавилось, но Рыков научился «держать аудиторию» — самую крупную, как на больших съездах. Научился по-начальственному демократично общаться «с народом» во время постоянных поездок по России — причем его собеседниками часто становились люди, далеко не во всем довольные советской властью. Рыков, оказавшись на вершине власти, действительно «выковал» в себе первоклассного политика, работоспособного и цепкого. Пока еще не организатора промышленности, но отменного «толкача», вникающего в хитросплетения предприятий. Результат очевиден. За время Гражданской войны Тула дала Красной армии 667 507 винтовок, 15 482 пулемета, 136 949 револьверов, 12 949 пулеметных станков Соколова и 531 189 470 патронов.
18 сентября 1920 года Рыков направил приказ руководителям всех фабрик, производящих шинели, незамедлительно перейти на 10-часовой рабочий день всем рабочим и служащим, «приложить все усилия для выполнения задания, напрячь все силы для фронта. Пусть каждый помнит, что каждая выпущенная шинель или телогрейка идет на фронт и увеличивает нашу мощь». В начале 1921 года, когда военная ситуация выправилась, Алексей Иванович уже стремился уйти от милитаризации, отказавшись от чрезвычайных «правил игры».
На IV съезде СНХ 18 мая 1921 года он с иронией рассуждал про Чусо: «Как вам известно, человеком с этим хитрым названием являюсь я. Я неоднократно входил в ЦК и в правительство с предложением снять с меня эти чрезвычайные полномочия и уничтожить — конечно, не физически, а организационно — институт „чусо“. Если до сих пор это не было сделано, то потому, что в военных сферах этому противятся. Реввоенсовет категорически высказался против, и мы до сих пор не можем выиграть этот процесс об уничтожении Чусоснабарма. Отчасти это определялось и тем, что к демобилизации армии, которая решена VIII съездом Советов, приступили только весной. Вплоть до весны мы имели армию самую крупную по численности из всех европейских государств, притом в наиболее разоренной стране Европы. Прекращение войны вовсе не уменьшило задач по снабжению армии, количество солдат осталось то же, поэтому до сих пор никакого облегчения от прекращения войны в смысле траты ресурсов не было, обмундирование и хлеб, а также предметы боевого снабжения шли в том же количестве. Мы старались в этом отношении поддержать выработку. У нас не было резервов не только топлива и продовольствия, но также и боевого снабжения, так что необходимо было затратить несколько месяцев, чтобы получить резервы и в этой области. Но в настоящее время, когда демобилизация идет довольно успешно, в связи с открытием водных путей сообщения и, кроме того, отпусками на полевые работы я вполне уверен, что с сокращением армии будет ликвидирован и чусо. То, что было в наших силах по ликвидации чусо, мы сделали. В настоящее время продолжающееся существование чусо отнюдь не обязано нашим настояниям и нашим желаниям» [81]. В этом выступлении ощущается хмель победы, во многом еще преждевременный. Рыков резонно считал, что главные военные испытания позади, времена диктата Чусо уходят в прошлое, в историю. Но, оставаясь главным управленцем «на хозяйстве», он понимал, что работа по снабжению армии значительно укрепила его авторитет в ЦК и в исполнительной власти. Наверное, без этой чрезвычайной службы Рыкову не удалось бы полностью «реабилитироваться» за ноябрьский инцидент 1917-го.
Тем временем рыковская решительность времен Чусо стала легендарной. На IX съезде РКП(б) Троцкий, отстаивая политику жесткой централизации всего и вся, вещал под аплодисменты зала «Товарищ Рыков у нас известный сторонник, защитник, провозгласитель и охранитель коллегиального начала. Вы почитайте статьи товарища Рыкова, это почти что ода в честь коллегиального начала. И какое там презрение к нам, сторонникам приближения к единоначалию в области хозяйственного управления!.. Когда, не без моего участия, товарищ Рыков назначался диктатором военного снабжения, в минуту, когда нам грозила полная гибель, когда у нас каждый патрон был на счету и мы претерпевали поражения за отсутствием патронов, — товарищ Рыков прекрасно справился со своей задачей! — но он поставил первым условием проведение… единоначалия… Рыкову был подчинен весь аппарат Совнархоза целиком. Чусоснабарм являлся диктатором. Он посылал своих особых уполномоченных в отдельные районы, подчиняя им воензаги и губсовнархозы, и на местах все трещало, но это было необходимо. Эти рыковские уполномоченные… на заводах и фабриках, где были расхлябанные коллегии, проводили единоначалие, а благодаря этому товарищ Рыков имел досуг и писал статьи в пользу коллегиальности» [82]. Троцкий вроде бы язвил, они с Рыковым стояли по разные стороны баррикад, но более комплиментарных оценок своей деятельности Рыков от Льва Давидовича не слыхал ни до, ни после этого партийного форума.
Президиум IX съезда РКП(б) в Свердловском зале Кремля. Слева направо сидят: А. С. Енукидзе, М. И. Калинин, Н. И. Бухарин, М. П. Томский, М. М. Лашевич, Л. Б. Каменев, Е. А. Преображенский, Л. П. Серебряков, В. И. Ленин, А. И. Рыков [РГАСПИ. Ф. 393. Оп. 1. Д. 181]
5 апреля 1920 года, под занавес IX съезда РКП(б), Рыкова снова избрали членом ЦК. Кроме того, он вошел в оргбюро Центрального комитета партии — вместе с Иосифом Сталиным, Николаем Крестинским, Евгением Преображенским и Леонидом Серебряковым. Во многом это был символический ход, но очень важный для Рыкова: он вернулся в руководство партией, которой посвятил всю жизнь. Этот статус существенно подкреплял и его роль в исполнительной власти — и без того высокую.
