Война и революция в России. Мемуары командующего Западным фронтом. 1914-1917 - Гурко Владимир Иосифович (читать книги .txt, .fb2) 📗
Иными словами, я решил, что в будущем польская проблема должна быть непременно урегулирована таким способом, чтобы у России и Польши оставалось бы только одно общее, а именно – общая граница двух независимых государств. Прочие нерешенные вопросы, которые могут представлять интерес исключительно для самого польского народа, должны быть независимо решены поляками без всякого иностранного вмешательства. В действительности это был принцип, со временем провозглашенный русской революцией, но получивший совершенно превратное истолкование под названием «принцип самоопределения наций» [132].
По моему мнению, такое урегулирование польского вопроса было не только лучшим способом соблюсти интересы польского народа, но также и интересы России – в первую очередь в ближайшем, но даже и в отдаленном будущем. Дважды за время доклада царю я анализировал детали польской проблемы, подробно рассматривая все выгоды и недостатки столь радикального решения. Перечисление здесь всех приведенных мной аргументов заняло бы слишком много места. Достаточно сказать, что каждый раз мои доклады царю длились больше часа. Будучи уверен, что император согласен с моими доводами, я должен был воспользоваться первым удобным случаем, чтобы подкрепить их актом высочайшего волеизъявления, который был бы доведен до общего сведения.
Речь императора Вильгельма, произнесенная в декабре 1916 года, в которой он сформулировал совершенно ясные предложения о мире с союзниками, предоставила такую возможность. Было необходимо в той или иной форме высказать нашим врагам ту несомненную истину, что, хотя для объявления войны достаточно заявления одного государства, для заключения мира необходимо согласие по крайней мере двух сторон конфликта. Действительно, в феврале 1918 года русские максималисты [133], в соответствии с заявлениями месье Троцкого, захотели доказать противное, объявив Германии, что в случае если она желает продолжать войну против России, то большевики, представителем которых и был Троцкий, прекращают борьбу с германской армией, а потому считают, что война между Германией и Россией закончена.
Многие могут сказать, что невероятное поведение русских максималистов опровергает давным-давно установленную истину, которая гласит – ничто не ново под солнцем. Однако на самом деле они только воспользовались прочно забытым способом ведения подобных дел. Новым такое решение могло считаться, если бы было принято народами, населявшими в XVI столетии Центральную Америку, когда они столкнулись с диким, по их мнению, завоевателем в лице Эрнандо Кортеса и нескольких тысяч его последователей. Об ацтеках и инках большинство из нас имеет только самое смутное представление. Остается верить, что правители этих весьма цивилизованных, но изнеженных народов имели полную поддержку своих соплеменников. Однако, по счастью, все ныне происходящее в России доказывает, что не только Троцкий, но и люди, обманутые им самим и ему подобными типами, не имеют ничего общего со здоровыми элементами русского народа и российского общества, хотя в настоящий момент этот факт еще малозаметен.
Накануне 19 декабря его величество после десятидневного отсутствия возвратился из Царского Села в Ставку. Его семейство, за исключением цесаревича, осталось под Петроградом. Во время одной из первых аудиенций я спросил у царя, не считает ли он желательным вместо отдачи обычного новогоднего приказа по армии и флоту незамедлительно издать соответствующий высочайший приказ и в нем дать ответ кайзеру. Император Вильгельм, как видно из его слов, придерживается мнения, что, поскольку общеевропейская война началась по его инициативе и в удобный для него срок, то и ее окончание в момент, выгодный для Германии, также зависит только от него самого. Государь согласился с этим предложением и спросил только, кто должен написать текст приказа. 25 декабря во время обычной аудиенции я представил царю проект, попросив не подписывать его тотчас же, но забрать с собой и возвратить мне на следующий день. Кроме того, я просил его величество обратить особое внимание на следующее: в той части, где указываются причины необходимости продолжения войны, говорится, что жизненные интересы России неотделимы от установления свободы судоходства через проливы Константинополя и Дарданелл и от наших намерений создать свободную Польшу из ее трех ныне разделенных провинций. Я обратил внимание царя на то, что слова «свободная Польша» не являются определением автономии, но означают нечто значительно большее и гораздо более определенное; и на то, что, обнародовав подобный документ, царь принимает на себя ясные обязательства, отказаться от выполнения которых будет уже невозможно. В тот же вечер его величество возвратил мне текст приказа, сделав в нем всего одно добавление. В том месте, где царь обращается к своим войскам со словами «моя армия», он вставил еще «и мой флот». Несомненно, с моей стороны это было непростительное упущение. На полях проекта приказа имелась резолюция: «Представить мне завтра для подписания».
На следующий день царь, подписывая приказ, сказал: «Я помечу его 25 декабря (12-м по старому стилю), поскольку одобрил его вчера, а вчера как раз был Святой Спиридон-поворот [134]. Даст бог, этот приказ как раз ознаменует поворот к лучшему в наших военных действиях».
Святой Спиридон прозван русским народом «поворотом», так как в этот день, 25 декабря, солнце поворачивает с зимы на лето. Увы, поворот действительно произошел очень скоро, но получил совершенно иной смысл и противоположное направление. В тот же день высочайший приказ разослали в войска. Но кроме того, было очень важно, чтобы одновременно с ним ознакомились как наши союзники, так и неприятель. Поэтому было решено перевести текст приказа на французский язык и на следующий день по беспроволочному телеграфу передать в Париж, причем возникла необходимость быстро получить правильный и одновременно буквальный перевод. Не имея времени сам заняться этим делом, я пригласил к себе на квартиру главу французской военной миссии при Ставке генерала Жанена. Его совершенное знание русского языка гарантировало хороший результат. Закончив работу, генерал направил мне французский текст. С некоторыми незначительными изменениями высочайший приказ благодаря радио стал известен нашим союзникам и противникам. Я случайно сохранил телеграмму за № 144, отправленную 28 декабря из Лондона нашим послом графом Бенкендорфом, в которой говорится следующее: «Я счастлив сообщить, что вся британская пресса единодушно и с большим энтузиазмом пишет об высочайшем приказе, изданном нашим государем. Созданное им впечатление глубоко и благотворно. Ничто не могло быть выражено более полно и удачно. Я имел честь быть принятым королем, который конфиденциально выразил мне свое искреннее и глубокое удовлетворение». Подписано: «Бенкендорф». Тем не менее, насколько мне известно, наиболее глубокое впечатление приказ государя произвел на польское общество в самой России. Поляки как в России, так и за границей увидели в словах приказа безусловную решимость российского самодержца урегулировать польский вопрос к полному удовлетворению всего польского народа. Более того, сделать это предполагалось в форме, на которую по собственной воле ни в коем случае не могли согласиться Центральные державы. В результате, как говорили мне сами поляки, в иных польских домах текст высочайшего приказа в застекленных рамах вывешивали на стены. Некоторые поляки видели в приказе залог начала новой эпохи в жизни своего народа. Несмотря на это, события пока не позволили чаяниям польского народа воплотиться в жизнь.
Настоятельная необходимость принятия мер, которые привели бы к увеличению численности наших вооруженных сил, вызванная увеличением длины русского фронта с 1300 до 1700 километров, требовала созыва в Ставке совещания главнокомандующих всех фронтов. Было очень важно выслушать их соображения по определенным вопросам и выяснить, когда и в каких пределах упомянутые меры могут быть реализованы на практике. Также был необходим обмен мнениями и получение сведений, которые бы уже в скором будущем позволили Главному командованию решить вопросы о времени, месте и масштабах наступательных операций, которые следовало запланировать и провести. Их следовало согласовать с пожеланиями и возможностями наших союзников. Теперь настало время для созыва второго совещания для решения вопросов снабжения армии продовольствием и снаряжением. В совещании должны были принять участие не только чины военного интендантства, но и представители различных министерств, и в первую очередь – министерств земледелия и путей сообщения. Поскольку успех всех военных операций в огромной степени зависит от средств, выделенных для их проведения, то это совещание должно было предшествовать совещанию по военным вопросам. Кто-то из свиты императора сообщил мне, что примерно в конце декабря царь хотел бы еще раз съездить в Царское Село. Тем не менее, когда я известил государя о необходимости отложить конференцию командующих, чтобы сначала провести совещание чинов военной администрации, его величество не произнес ни слова, дающего мне понять, что тем самым я расстраиваю его планы. Совещание по хозяйственным вопросам я назначил на 27 декабря; оно обещало стать весьма многочисленным, поскольку требовалось пригласить не только представителей всех фронтов и родов оружия, но и ответственных чиновников тех министерств и ведомств, которые занимались снабжением армии всем необходимым. По причине занятости другими делами для меня было невозможно от начала до конца председательствовать на этом совещании, поэтому я должен был ограничиться открытием первого заседания, выбрав для него день и круг вопросов, подлежащих обсуждению, после чего уступил председательское место генерал-квартирмейстеру Ставки генералу Егориевскому [135].
