Справедливость силы - Власов Юрий Петрович (бесплатные версии книг TXT) 📗
Чемпионы. Баловни публики. Неутомимые ловцы славы. Рабы великого труда и мужества. Математики будущих падений. Своих.
В ноябре 1911 года Гаккеншмидту пошел 34-й год, а с ним – усталость и отвращение к борьбе. Он долго не может приступить к правильным тренировкам, а настоящие тренировки – тренировки не за деньги – он любит. Любит до последнего дня жизни. В журнале "Стрэнгт энд Хэлт" Хоффмана я видел фотографию Георгия Георгиевича на тренировке. Ему 86 лет. Он в трусах и беговых туфлях. По-стариковски жилист, морщинист, но широк и мускулы еще не извела старость. А тогда… его еще ждали концентрационный лагерь в Германии – с 1915 по 1918 год– и голод…
Большой спорт ни для кого не делает исключений. Через год после второй встречи с Гаккеншмидтом "Русский спорт" (1912, № 50) печатает более чем горькие признания Гоча. Это даже не признания, а отчаяние и одновременно ненависть к публике. Ведь на потеху ей не щадят себя чемпионы.
Журнал сообщает о намерении знаменитого американского борца покинуть арену. Причина – переутомление: "Я с ужасом думаю, что опять должен заняться борьбой. Дрожь пробегает по телу при мысли, что придется работать над своей формой… Я никогда не забуду тех мучений, которые мне пришлось испытать при тренировке. Людям кажется, будто я имею призвание к борьбе и поэтому слава досталась мне без всяких забот. На самом деле вряд ли кому успех доставался столь тяжкой ценой…"
И сейчас многие из великих спортсменов не отреклись бы от слов Гоча. Спортивный труд жесток и опасен.
Глава 85.
И уже в самолете я прочитал перевод репортажа о турнире, напечатанного в "Тайме" 31 июля 1961 года. Характерен подзаголовок: "Нет веса, который не могли бы поднять эти русские".
"…Юрий Власов из России, сильнейший человек мира, толкнул 453 и 3/4 фунта. После этого три человека носили взвешивать штангу… Снова поцелуи, объятия на помосте, взволнованный гул и замечания в зале: "Фантастически, невообразимо". Уже противники Власова, включая громадного Зирка, который растит цветы на собственной ферме в Америке и тем добивается большего бизнеса, чем с магнезией, оставлены далеко позади. Власов – сверхчеловек в очках, увлеченный философией, литературой и музыкой. У него обширное поле деятельности, и, однако, наряду с этим он аттестован как спортсмен номер один. Он получил трофей от легендарного Георга Гаккеншмидта – старого Русского Льва. И новым связующим звеном стало рукопожатие, которое всколыхнуло память…"
Я понимаю: воспоминания всегда более личный документ, чем объективно-исторический. Я и воспринимал события именно пристрастно. Это естественно. Дабы в какой-то мере выправить данный недостаток, внести фактическую достоверность, я и привлекаю газетный материал.
Глава 86.
Мировая печать своеобразно откликнулась на кончину сильнейшего из атлетов.
Вот что написал в некрологе, посвященном Георгию Георгиевичу, бывший русский рекордсмен Красовский:
"…Не так давно я заехал проведать старого французского чемпиона Луи Вассэра, который мне сообщил, что на девяносто первом году жизни в Лондоне 19 февраля скончался Русский Лев – Георг Гаккеншмидт. О смерти этого великого спортсмена, кумира парижской публики начала этого века, французская спортивная пресса не была даже осведомлена. Так проходит слава мира!"
Французскую публику и оповестила эта единственная заметка, напечатанная в русской газете на русском языке 2 августа 1968 года.
Поклон тебе, Великий Гакк! Поклон старому доктору! Пусть будут вечны над вами слова: "Честь и слава России!"
Как-то меня спросил болгарский тренер (он изучал спортивную психологию), что я шепчу, когда выхожу на помост. Я остерегался предельного "железа", старался подавить неуверенность, никому никогда не признавался в ней, искал слова – опору в других. Шептал стихи. Разные. Когда я сказал о стихах болгарскому тренеру, он с сомнением глянул мне в глаза. А напрасно! Никакой допинг не сравнится со словом. Недаром на Востоке говорят: "Рана от ножа заживает, рана от слова – никогда".
Помню свою первую победу на командном чемпионате СССР в Горьком 16 декабря 1958 года. Мы с тренером решили перекрыть результат Медведева, показанный на чемпионате мира. В жиме и рывке я взял намеченные веса (я весил тогда 114 кг). Все понимали, куда клонится борьба, и каждый подход взвинчивал зал. Но в толчковом упражнении я мог сорваться. Я и устал, и еще худо управлял собой, и главное – едва залечил травмы. Последняя попытка! Я стоял за занавесом, уже готовясь шагнуть на сцену. Богдасаров помогал мне расправлять трико. И вот в тишине, решающей судьбу и которая тем так памятна спортсменам, я услышал скороговорку Ивана Любавина – тренера Медведева (он не видел меня, а я стоял в двух шагах): "Этому… не взять вес!"
Я задохнулся яростью – и не потому, что Любавин покрыл меня… Нет! Он не сомневался в моей трусости! Насмехался! Я трус!
И я уже больше не чувствовал пола, не слышал зала. Я ослеп, и лишь штанга, точнее – ощущения в мышцах существовали для меня. Выполнил упражнение, как на учебном весе. Мне показалось, будто в "низком седе" я надел штангу на себя: так ладно тяжесть распределилась по мышцам и суставам. Я выпрямился почти мгновенно. Если бы даже травмы ожили, не пустил бы страх и боль в сознание. Я и не пускал ничего в сознание, кроме команд борьбы. Две едва залеченные травмы – коленного сустава и позвоночника – даже не дали знать. Я, на языке спортивного жаргона, заштамповал подход.
Потом я узнал "железо", узнал себя… Скорее, не узнал, а научился верить… А стихи… Поди отделайся от воли слов…
Я взбудоражен, я взволнован,
Во мне звучат разливы нив,
Я вдохновеньем коронован…
Стихи Бурлюка из журнала, посвященного его 80-летию. Журнал из той пачки, втиснутой между книг на долгие годы, пока большой спорт распоряжался мной. Там же отрывки из дневника Маруси Бурлюк за 1930 год с записями высказываний Бурлюка.
"Публика чувствует себя прекрасно, пока с ней беседует посредственность" (Оскар Уайльд).
"У неопытного поэта слова грызутся, как звери в клетке" (Бурлюк).
"Искусство, доведенное до простейших форм, перестанет существовать… у него нет трудностей, которые необходимо преодолеть, чтобы достигнуть мастерства…" (Бурлюк).
И отдельно: "Стихи часто писались и пишутся в обмен на кредитки. Коммерческое, продажное "искусство"– знак наших дней" (* Из коллекции Н. А. Никифорова. Тамбов, Литературный музей).
Рассказ поэта Василия Васильевича Каменского о себе и своем времени (это он учился вместе с Заикиным летному делу у Анри Фармана).
"…Восемнадцати лет увлекся театром, уехал в Москву, стал актером. Играл в Севастополе, Тамбове, Кременчуге и Николаеве, где работал в труппе В. Э. Мейерхольда. В этом Николаеве волею обстоятельств жил у приятеля в бюро похоронных принадлежностей – спал в сторублевом дубовом гробу, на складе. Было страшновато, но уютно. Мейерхольд посоветовал мне бросить сцену: увидел во мне литератора. Я послушался. И случайно попал в Константинополь, а потом уexaл на Урал. Начал печатать стихи в газете "Урал".
В 1905 году был избран делегатом на I съезд Железнодорожного союза. И все время забастовки состоял председателем забастовочного комитета громадного Уральского района от Бисера до Екатеринбурга. Зимой был арестован и посажен в одиночку Николаевской тюрьмы Верхотурского уезда. Освобожден летом 1906 года. В 1908 году устроился секретарем редакции "Весна" у Н. Шебуева. Познакомился с Леонидом Андреевым, Куприным, Блоком, Ремизовым, Сологубом. Встретился и подружился с художником Давидом Бурдюком. Занимался в студии Бурлюка живописью. Выставлял свои картины на левых выставках. Много работал по литературе под мудрым руководством мастера-знатока Д. Бурлюка.
В 1909 году написал первый роман "Землянка". Увлекся авиацией, уехал в Германию, Англию, Францию, где летал на аэропланах. В России сдал экзамен на летчика. Приобрел себе аппарат. Летал в Польше. В Чен-стохове разбился в грозу, едва спасся. В 1910 году в Петербурге вместе с Бурдюком, Хлебниковым и Еленой Гуро основали ядро футуризма, издав первую книгу "Садок Судей". В Москве присоединился к нашей группе Владимир Маяковский. И еще – А. Крученых.
