История советской литературы. Воспоминания современника - Леонов Борис Андреевич (лучшие книги онлайн TXT) 📗
242
Автор исследования «Подвиг поэта», посвященного Александру Блоку, критик и литературовед Борис Иванович Соловьев поделился воспоминанием об одном эпизоде, свидетелем которого он стал в довоенном Коктебеле.
На пляже Дома творчества недалеко от него на солнышке грелись Борис Андреевич Лавренев и Михаил Михайлович Зощенко.
Они о чем-то говорили.
И вдруг до Соловьева долетела фраза, сказанная Лавреневым:
— А знаешь, на сей счет товарищ Сталин думает по-другому.
Зощенко тут же ответил:
— У товарища Сталина свое мнение, а у меня свое…
— И тут, — заключил свой рассказ Борис Иванович, — смотрю, Лавренев стал потихонечку отползать от Зощенко…
243
Однажды Анатолий Владимирович Софронов, главный редактор журнала «Огонек», спросил:
— Ты бывал в кабинетах членов Политбюро?
— Бывал. А что?
— Обратил внимание на шкафы с собраниями сочинений классиков марксизма-ленинизма?
— Знаешь, как я их называю?
— Недвижимое имущество. Ведь хозяева кабинетов ни разу не открывали эти шкафы и ни разу в руки не брали стоящие в них тома. Даже не передвигали их с места на место. Словом, это их недвижимость…
244
Поэт Владимир Дмитриевич Цыбин, который сразу же обратил на себя внимание первыми сборниками стихов «Родительница-степь», «Медовуха», вспомнил о своей реплике в адрес Евгения Евтушенко, с которым он в начале пятидесятых годов поступил в Литературный институт.
— Женя, — сказал он ему, — ты похож на силомер. Знаешь, в Парке культуры такой стоит. По нему ударяют молотом. Так вот. Когда ударяют по нему мощно, и планка долетает до упора вверху, глядят именно на звенящую планку. А когда бьют по силомеру слабо и планка застревает где-то посреди штатива, все глядят не на планку, а на автора этого удара…
245
Писатель Николай Корнеевич Чуковский, глядя на собаку Томку, что носилась по Дому творчества, заметил:
— А ведь она замечает в тысячу раз больше, чем мы. Но она не делает выводов. Не обобщает…
246
Жил в Москве в начале XIX века Неелов Сергей Алексеевич, пользовавшийся славой отчаянного кутилы, присяжного остряка и говоруна московских гостиных.
Он дорожил своими связями с поэтами И.И.Дмитриевым, В.Л.Пушкиным, П.А.Вяземским. Сам творил вирши, наспех и мимоходом. Шуточные и сатирические стихи его были почти всегда неправильны, но всегда забавны и метки. Писал он и безграмотно, не ладил с размерами и рифмами. И это между прочим придавало им оригинальность. Образчики его стихов приводил Вяземский в своей «Старой записной книжке».
Вот, что писал; в частности, Неелов своей родственнице, у которой намеревался остановиться по приезде своем:
А вот и любовные его стихи:
Сергей Алексеевич уже в старости оставил нам стихотворный итог своей независимой жизни барина и литературного дилетанта.
Именно эти поэтические «перлы» позволяли А.С.Пушкину в письме П.А.Вяземскому в 1825 году шутливо написать: «Стихи Неелова прелесть, недаром я назвал его некогда… певец. (Это между нами и потомством буди сказано)».
247
Михаилу Семеновичу Бубеннову в юности пришлось какое-то время работать учителем в сельской школе. Было это в те самые двадцатые годы, когда новаторы-педологи внедряли в школьную программу свои установки по воспитанию в подрастающем поколении Страны Советов новой классовой морали, рабоче-крестьянской нравственности.
— В частности, — говорил Бубеннов, — в детских садах и в школах отменили табуретки. На том, видишь ли, основании, что они приучают ребенка к индивидуализму. А вот на общих скамейках, которые внедряли в классах, будет рождаться коллективизм, чувство локтя, пролетарской солидарности.
Потом объявили крестовый поход на кукол. Они де уродуют материнское чувство, привносят в него излишнюю сентиментальность, слезливость. Вместо них детям нужно давать фигурки, изображающие толстопузых попов, буржуев, мироедов. Это, по мысли новаторов, будет возбуждать воинственное неприятие классового врага, которое в конечном счете перерастет в чувство классовой ненависти к эксплуататорам и империалистам.
— И что же? — спросили у писателя.
— А то, что дети оставались детьми. Они этих попов и буржуев укачивали, кормили, мыли в ванночках, пели им песни, потому как неистребим оказался в девочках материнский инстинкт…
248
Писателя Геннадия Александровича Семенихина, автора известной в свое время дилогии «Космонавты живут на земле» и «Лунный вариант», долгие годы связывала дружба с Сергеем Павловичем Королевым и отрядом космонавтов.
Однажды услышал от него рассказ, который служит мне подспорьем в отстаивании точки зрения, что литература все-таки оказывает воздействие на человека, воспитывает в нем чувства добрые.
Вот этот рассказ Семенихина…
Игорь Васильевич Курчатов, собирая команду «атомщиков», вспомнил про Королева и вытребовал его из Колымской каторги.
В страшную зимнюю стужу в лагерь, где отбывал срок Сергей Павлович, которого зэки звали «академиком», пришла полуторка. Она подрулила к зданию конторы и из кабины выскочил молоденький лейтенант. Он скрылся в конторе, оставив за собой клуб пара.
А через некоторое время из конторы появился вестовой и побежал на поиски «академика». В бараке тотчас послышалось: «Академик, тебя в контору кличут. За тобой вроде приехали…»
Вместе с Королевым к конторе вышло несколько зэков.
Сергей Павлович прошел в контору, где ему велели расписаться в книге «отпускников», ознакомили с предписанием прибыть в Магадан. После всех процедур они с лейтенантом вышли на улицу. Лейтенант — в кабину, а Королев в кузов.
Он попрощался с бывшими соседями по бараку.
— Ты погляди на себя, академик, — вдруг обратился к нему один из зэков. — Ведь в таком наряде дуба дашь.
И действительно, на нем была телогрейка, ватные штаны, полусырые валенки да шапчонка на одно ухо.
— На, держи, — сказал зэк, снял с плеча полушубок, и кинул его в кузов Королеву.
