Адольф Гитлер (Том 1) - Фест Иоахим К. (лучшие книги txt) 📗

Растущий авторитет Гитлера-оратора постепенно укрепляет и упрочивает его положение в партии. Уже к началу следующего года ему удаётся оттеснить строптивого Харрера и побудить его выйти из партии. Теперь первый отрезок пути был свободен. Вскоре правление – со скепсисом и немалой боязнью оказаться публичным посмешищем – соглашается с настойчивым требованием своего честолюбивого ответственного за агитацию обратиться к массам. На 24 февраля, примерно через полгода после вступления в неё Гитлера, партия назначает свой первый большой митинг в парадном зале пивной «Хофбройхауз».

На ярко-красном плакате, возвещавшем об этом овеянном легендами собрании, имя Гитлера даже не упоминалось. Главной фигурой вечера должен был быть испытанный национальный оратор, врач д-р Иоганнес Дингфельдер, выступавший в публикациях «фелькише» под псевдонимом Германус Агрикола и являвшийся апологетом экономической теории, в интеллектуальных туманностях которой причудливым образом отражались социальные страхи послевоенного времени: в пессимистических галлюцинациях своей мысли он уже видел предстоящую производственную забастовку природы, ибо её ресурсы, угрожал он, будут сокращаться, их остатки догрызают паразиты, и, следовательно, близок конец человечества – и все эти утверждения, преисполненные отчаяния, освещались лишь одной надеждой, а она исходила от новой идеологии – идеологии «фелькише». Вот и в тот вечер он предавался все тем же заклинаниям – «с полным знанием дела», как отмечалось в агентурном донесении, «и часто в глубоко религиозном духе». [290]

И только потом выступил Гитлер. Ради использования уникальной возможности познакомить большую аудиторию с планами ДАП он ещё до этого настоял на выработке программы партии. В своей речи он, согласно одному документальному свидетельству того времени, нападал на трусость правительства, на Версальский договор, на евреев и банду «пиявок» – спекулянтов и ростовщиков. Затем под аплодисменты и шум присутствующих он зачитал новую программу. В конце «кто-то что-то кричит. Начинается большое волнение. Все вскакивают на столы и стулья. Немыслимый хаос. Крики „Вон!“, „Вон!“. Собрание закончилось всеобщим шумом. Несколько сторонников крайних левых с криками „Да здравствует Интернационал!“, „Да здравствует республика Советов!“ направились из „Хофбройхауз“ в расположенный напротив „Ратхаустор“. „Никаких нарушений помимо не отмечено“, – говорится в полицейском донесении.

Прессой – даже того направления, где преобладало влияние «фелькише», – это мероприятие, носившее, очевидно, вместе со всеми сопровождавшими его шумными перипетиями весьма обыденный характер, замечено почти не было, и только найденные в самое последнее время документальные свидетельства позволяют реконструировать ход собрания. Правда, последующая мифологизация его Гитлером придала ему характер мощного, включившего в себя потасовку в зале и завершившегося всеобщим ликованием массового обращения в новую веру: «Единогласно и ещё раз единогласно», напишет Гитлер, принимали участники собрания программу пункт за пунктом, «и когда таким образом нашёл путь к сердцу массы последний тезис, передо мной стоял зал, полный людей, сплочённых новым убеждением, новой верой, новой волей». Но если Гитлер с характерными для него представлениями в стиле оперных постановок увидел тут вспыхнувший огонь, «из чьего пламени когда-нибудь должен явиться меч, который… вернёт свободу германскому Зигфриду», и услышал даже шаги «богини неумолимого отмщения… за клятвопреступления 9 ноября 1918 года», то национальный «Мюнхенер беобахтер» написал всего лишь, что после речи д-ра Дингфельдера Гитлер «проиллюстрировал её рядом точных политических картин и огласил затем программу ДАП». [291]

И всё же автор «Майн кампф» в определённом, более широком смысле прав. Ведь именно с этого собрания началось развитие организованной Дрекслером, собиравшейся за пивными столиками скромной компании сторонников «фелькише» в массовую партию Адольфа Гитлера. И хотя ему и тут ещё приходилось играть второстепенную роль, но, так или иначе, в итоге уже были две тысячи человек, заполнившие большой зал «Хофбройхауза» и весьма впечатляюще утвердившие политическую позицию Гитлера. Начиная с этого момента именно его воля, его стиль, его руководство были тем, что, непрестанно возрастая и сосредоточиваясь исключительно на нём самом, повело партию вперёд и стало решающим для её успехов или неудач. Партийная легенда сравнит потом собрание 24 февраля 1920 года с теми минутами, когда Мартин Лютер прибивал свои тезисы к дверям Виттенбергского собора [292]. Но как в одном, так и в другом случае предание нарисовало свою собственную и несостоятельную в историческом смысле картину, потому что история имеет обыкновение не считаться с потребностью людей в драматических эффектах. Однако как событие, положившее начало движению, это собрание имело определённые основания для того, чтобы его потом торжественно отмечали, хотя сам акт основания новой партии на тот день не планировался, основной оратор не был её членом, а имя Гитлера на плакатах, зазывавших на собрание, и не упоминалось.

Зачитанная им в тот вечер программа была сочинена Антоном Дрекслером – предположительно, не без участия Готфрида Федерал – и затем переработана комитетом. Определить конкретный вклад Гитлера в эту переработку уже едва ли представляется возможным, хотя лозунговый характер некоторых тезисов выдаёт его редакторскую руку. Программа содержала 25 пунктов и соединяла в себе более или менее произвольно собранные и объединённые их эмоциональной притягательностью элементы уже знакомой идеологии «фелькише» с актуальными потребностями нации в протесте и её стремлению к отрицанию действительности – об этом наглядно свидетельствовало бросавшееся в глаза преобладание позиции отрицания. Она была антикапиталистической, антипарламентской и антисемитской и резко отрицательно относилась к итогам и последствиям войны. Позитивные же цели, как например варьирующиеся требования о защите среднего сословия, были большей частью неопределёнными, и нередко имели характер стимулирующих, умножающих страхи и вожделения маленького человека постулатов. Так, например любые нетрудовые доходы должны быть изъяты (пункт 11), любая военная прибыль должна быть конфискована (пункт 12), и должно быть введено участие в прибылях на крупных предприятиях (пункт 14). Другие пункты предусматривали перевод крупных универмагов в муниципальное ведение и передачу их «по дешёвой цене» в аренду мелким торговцам, было там и требование о земельной реформе и запрет на спекуляцию землёй (пункт 17).

Несмотря на все свои откровенно оппортунистические и продиктованные спешными требованиями момента черты, эта программа имела, однако, не столь уж несущественное, как будут иной раз утверждать, значение – во всяком случае, она представляла собой нечто намного большее, нежели соблазнительно поблёскивавший, декоративный проспект по развёртыванию демагогических талантов грядущего партийного фюрера. Если рассматривать программу в целом, то она включала в себя, пусть даже в зачаточном виде, все самые существенные тенденции будущей идеи национал-социализма: агрессивный тезис о жизненном пространстве (пункт 3), основополагающую антисемитскую черту (пункты 4, 5, 6, 7, 8, 24), а также тоталитарную амбицию, скрывавшуюся за безобидно звучащими общими фразами, которые содержали в себе и уверенность в широкой поддержке (пункты 10, 18, 24), и в то же время – как, скажем, в формуле о примате общей пользы перед эгоизмом – нечто, из чего в любой момент можно было бы вывести основной закон тоталитарного государства [293]. В эту в целом неуравновешенную и часто затмеваемую широковещательными максимами программу вошли уже, однако, все элементы того национального социализма, что подчёркивал решимость устранить неправильный капитализм, преодолеть позицию классового противостояния, занимаемую марксизмом, и, наконец, добиться примирения всех слоёв в рамках мощного, сплочённого народного сообщества.