За Волгой земли для нас не было. Записки снайпера - Зайцев Василий Григорьевич (лучшие книги без регистрации txt) 📗

Мне запомнились слова генерала Чуйкова.

Обстановка в самом деле складывалась так, что каждый должен был спросить себя, свою совесть: а все ли ты сделал, чтобы не допустить врага к Волге, оправдать надежду народа, выраженную в письме Сталину: «Враг будет остановлен и разбит у стен Сталинграда». Ведь после стольких дней жестоких оборонительных боев, решительных контратак и дерзких ударов мелких штурмовых групп, придавших нашим рубежам невиданную упругость, врагу все же удалось захватить часть завода «Красный Октябрь» и вплотную подойти на этом участке к Волге. Полки, обороняющие район Баррикад, оказались отрезанными от главных сил армии. Такой успех может окрылить гитлеровцев, и они, поверив в возможность полностью захватить сталинградский берег Волги, начнут трубить на весь мир, что уже овладели крепостью большевиков на Волге и теперь осталось только добить разрозненные части…

Да, совесть подсказывала, нет, не подсказывала, а диктовала, приказывала: забыть о своих ранах, об усталости, обо всем личном, мобилизовать все свои силы, всю волю для того, чтобы лишить врага надежд на победу в Сталинграде. Совесть приказывала: сражаться, презирая смерть. А это значило: не жди особых команд, проявляй активность сам, навязывай врагу свою волю — и бей! Тогда, в те дни, я, может быть, не осознавал этого так ясно, как сейчас. Я скорее чувствовал это всем своим существом, не раздумывал. Да и некогда было тогда раздумывать — надо было действовать.

Такое же чувство, как мне казалось, испытывали в тот момент все снайперы моей группы, все командиры и политработники, встретившиеся в блиндаже штаба дивизии с командиром. Все, за исключением капитана Питерского.

Быть может, я тогда ошибался и был по-солдатски слишком прям в своем суждении, но вот и теперь, когда прошло столько времени, не могу изменить своего мнения на этот счет…

Сразу же после встречи с генералом Чуйковым наша группа снайперов поспешила на позиции в район завода «Красный Октябрь». Чутье подсказывало мне, что мы должны затемно обосноваться на фланге группировки противника, которая прорывается к Волге, и метким огнем вышибать из строя тех, кто ведет немецких солдат в бой. На всякий случай каждый из нас захватил с собой, кроме снайперской винтовки, по автомату с запасными дисками и по сумке гранат.

Бежали напрямик, через окопы и траншеи, не пригибаясь. Ни разу не передохнули.

Рассвет застал нас перед развилкой Банного оврага, правый рукав которого вел к заводскому поселку. Это была удачная позиция для ведения флангового огня и скрытного маневра.

Но фашистские разведчики тоже не дремали, заметили выход русских снайперов на фланговую позицию. Не прошло и пяти минут, как по дну оврага веером рассыпались мины. Поднялись столбы земли и дыма. Мы попали под огневой вал. Все вокруг потемнело. Земля и воздух в овраге кипели, сотрясая берега. Так прошло полчаса, а гул разрывов все не смолкал. Потом огневой вал разделился на два: один пополз на север, другой продолжал долбить землю возле нас. Но легче не стало, потому что все усиливался пулеметно-автоматный огонь. От дыма и пыли становилось душно. Мы лежали на дне траншеи, ожидая конца артобработки и начала атаки, держа наготове автоматы и гранаты…

Наконец все стихло, но немцы почему-то в атаку не пошли. И тут, словно привидение, на дне оврага возник черный, будто обугленный, человек с трубкой в зубах. Лишь по отвислым усам мы опознали начальника штаба второго батальона Логвиненко. Он заметил прижавшихся в траншее снайперов и направился к нам.

— Живы? А в овраге все перепахано. Фашисты думали, тут много живой силы, а оказался один я… Вот они мне и дали!

Интересно, зачем пришел сюда Логвиненко? Не за тем же, чтобы вызвать на себя этот огонь…

Логвиненко взял у меня окопный перископ и припал к брустверу. Мы приступили к своим снайперским делам. Фашисты показывались редко, но ни один не уходил безнаказанно. Сделал выстрел и Николай Логвиненко. Я видел, как дернулась голова фашиста и слетела каска…

— Ну как, главный, убил я фашиста или нет? — допытывался он, будто от моего мнения зависело — будет жить тот фашист или нет.

— По-моему, выстрел удачный, — ответил я.

Логвиненко помолчал, затем, уже другим тоном, спросил:

— Видишь, под плитой наблюдательный пункт?

— Вижу.

— И артиллерийскую трубу видишь?

— Вижу и трубу.

— Хорошо. Тогда слушай меня. Три дня назад вы вернули зрение нашему корректировочному пункту на заводской трубе. Теперь перед вами задача — лишить зрения фашистских корректировщиков. Ясно? Ну, раз ясно, то приступайте. — И Логвиненко ушел.

Задача была первостепенной важности. Корректировщики и наблюдатели противника руководили огнем своей артиллерии, которая била по нашим частям, атаковавшим противника, прорвавшегося вчера к Волге. Поэтому медлить было нельзя. Логвиненко, спасибо ему, подсказал, где у них главный наблюдательный пункт. Мы быстро обнаружили смотровые щели под бетонной плитой над блиндажом. Сидят там, стервецы, поблескивают своей просветленной оптикой. Сейчас мы вам ее продырявим!..

Шесть щелей. Я распределил их среди своих товарищей. Прогремел залп шести винтовок. Через три минуты — второй. Этот второй залп мы сделали для страховки: не пытайтесь, гады, менять разбитую оптику, вас стережет точная пуля!

Прошло некоторое время, и над заводом загудели пикировщики. Фугасные бомбы большой силы сотрясали землю. Подымались тяжелые слоистые пласты красной кирпичной пыли, дробленого бетона, черного дыма и рыжего огня. А что было делать нам? Тут снайперская винтовка не поможет…

И вот нас будто подбрасывает какая-то неведомая сила. Бежим вперед, к позициям противника, к заводской ограде: там мы сможем встретить гитлеровцев огнем автоматов и гранатами.

Мелкий осколок мины впивается в щеку Васильченко. Останавливаться нельзя. Охрим на ходу вырывает осколок и заклеивает щеку пластырем.

— Ну, как? — спросил я его, когда мы спрыгнули в траншею возле забора.

— Хорошо, тильки голова болить.

В воздухе по-прежнему кружили стервятники. Пулеметные очереди пикировщиков долбят кирпичный забор над нашими головами. Одна пуля, тронув мою каску, разорвалась. Мелкие осколки ужалили плечо, локоть. Я инстинктивно вскочил. Глупо, конечно, но бывает ведь, когда солдат на какое-то время теряет контроль за своими действиями и бежит, не зная, куда и зачем… К тому же чем дольше находишься под разрывами бомб, мин, снарядов, под пулеметным огнем, тем меньше замечаешь опасность. Что-то подобное случилось и со мной. Бегу ошалело, не пригибаясь… Благо Васильченко успел догнать меня, схватил за воротник и осадил перед грудой рваной арматуры. Отдышались.