Пугачев - Буганов Виктор Иванович (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации .TXT) 📗
— Этот человек точно, как Петр Третий.
— Врешь, дурак! — крикнул в сердцах Пугачев, но, как он позднее скажет на допросе кнутобойцу Шешковскому, «в тот час подрало на нем… кожу».
Случай этот весьма любопытен. Пугачева, будущего «третьего императора», продрало морозом по коже — почему? От страха? Или по другой причине? Уже во время русско-прусской войны, лет с десять тому назад, он старался представить себя перед однополчанами крестником Петра I, который-де подарил ему саблю. Да и позднее он явно стремился «отличить» себя от других. Человек честолюбивый и неспокойный, энергичный и сметливый к тому же, что важнее всего в его натуре, испытавший не раз несправедливость со стороны властей, господ, человек вольнолюбивый и не смирившийся с социальным злом, которое сопровождало жизнь всех людей, подобных ему, он на протяжении этих десяти лет пытался как-то вырваться из цепей, опутывавших его все сильнее, найти свой путь, несмотря на все трудности и препятствия. Прибыв на Терек, он добивается, чтобы земляки-выходцы с того же Дона избрали его своим атаманом, пытается пробраться в Петербург ходатаем по их делам. Его планы не раз рушатся, но он снова и снова бежит из-под ареста, ищет удачи в новых местах, стремится с помощью других людей уйти от преследований.
Он отнюдь не одинок в своих скитаниях и исканиях, В ту пору большое число людей, обиженных властями, преследуемых и гонимых, ходило по России, искало хоть какой-то выход. По всей стране в те годы, когда началась и протекала сознательная жизнь Пугачева (от его женитьбы и службы в действующей армии), недовольство народа выражалось в самых разных формах. Широкий размах получили волнения и восстания крестьян — помещичьих, монастырских, приписных к заводам, работных людей этих заводов, горожан («Чумной бунт» 1771 года в Москве), казаков, солдат. На борьбу против гнета и произвола богатых и власть имущих вставали все обездоленные слои населения, русские и нерусские, православные и магометане, буддисты и язычники, жители европейской и восточной части страны.
Некоторые из недовольных, как это было не раз со времен Болотникова и Разина, принимали на себя имя царствующих особ или их родственников, становились самозванцами. С одной стороны, они аккумулировали чувства социального недовольства и протеста, широко распространенные в народе, с другой — как бы облекали их в «законную» форму. Ведь авторитет царя, императора был очень высоким. Тому способствовали некоторые меры правителей, о которых становилось известно. От имени Петра III и Екатерины II, как уже говорилось, исходили указы о послаблениях раскольникам. С именем первого из них связывались и меры по подготовке секуляризации церковных земель, освобождения монастырских крестьян от власти духовных феодалов и превращения их в крестьян экономических — государственных; их положение облегчалось. К тому же Петр III правил недолго, всего полгода; его устранила дворянская гвардия, которая возвела на престол его жену. Несбывшиеся надежды на «доброго» императора (а эти иллюзии по поводу «добрых» намерений монархов и противодействия им «злых» советников-бояр, вельмож столетиями питали сознание угнетенных) не умирали, тем более что положение низов становилось невыносимым. А с появлением самозванцев они оживали. В третьей четверти столетия таких самозванцев появилось более двух десятков. Незадолго до Пугачева по Средней Волге, в районе Царицына, действовал один из них — беглый крестьянин Федот Богомолов.
Как видим, почва для того, что произошло с Пугачевым, давно была подготовлена. К тому же и сам он был склонен, к тому, к чему толкала его сложившаяся обстановка и, как мы убедимся в дальнейшем, те люди, которые так или иначе с ним сталкивались, надеялись на облегчение народных страданий. Так, в частности, произошло и на Добрянском форпосте. Сравнив Пугачева с покойным императором Петром III, Логачев отнюдь не шутки шутил. В ответ на уверения Емельяна, что он простой казак с Дона, к тому же беглый, и солдат и купец-раскольник взялись за него всерьез. Кожевников рассказывает ему о восстании на Яике, недавно подавленном, — яицкие казаки «помутились»-де из-за гонений на «старую веру». Убеждает его идти на Яик и принять на себя имя Петра III с тем, конечно, чтобы ату веру защитить, встать за гонимых и обездоленных. А солдат снова и снова уверяет растерявшегося казака, что он очень похож на покойного мужа правящей государыни, а сам Логачев готов-де это подтверждать где угодно.
Убеждения, очевидно, действовали, О восстании на Яике среди собратьев-казаков Емельян слышал и до этого, немало, вероятно, размышлял об их дерзкой попытке, может быть, мечтал об участии в таком деле. Князь Волконский, московский генерал-губернатор, генерал-аншеф, впоследствии сочтет возможным информировать Екатерину II в «Краткой записке о Пугачеве», что тот еще до побега в Польшу «наслышался», что яицкие казаки «бунтовали и убили генерала» (Траубенберга).
Мысль о том, чтобы взять на себя имя Петра, выступить под его прикрытием против гонений и несправедливостей, зреет в нем, и довольно быстро. В беседах с Логачевым и Кожевниковым он уже начинает надеяться и верить, что «его на Яике, как казаки все находятца в возмущении, конечно, примут и Семеновым (то есть Логачева. — В. Б.) словам веру дадут».
Подобные же разговоры Пугачев вел позднее и с другими спутниками, собеседниками, и та же идея могла не раз всплыть и обсуждаться. Возможно, что все эти настояния других людей в значительной степени плод фантазии самого Пугачева, который во время допросов стремился, и это естественно, снять с себя вину, приписать инициативу в принятии на себя царского имени иным лицам. В таком случае роль самого Пугачева выглядит еще более активной и решительной.
12 августа Пугачев и Логачев, явившись к добрянскому коменданту майору Мельникову, получают долгожданный паспорт. Можно себе представить, как был рад Емельян, получивший бумагу, которая давала право на возвращение в Россию:
«По указу ея величества государыни императрицы Екатерины Алексеевны, самодержицы Всероссийской и проч., и проч.
Объявитель сего, вышедший из Польши и явившийся собой в Добрянском форпосте, веры раскольнической, Емельян Иванов сын Пугачев по желанию его для житья определен в Казанскую губернию, в Симбирскую провинцию к реке Иргизу, которому по тракту чинить свободный пропуск, обид, налог и притеснений не чинить и давать квартиры по указам. А по прибытии явиться ему с сим паспортом Казанской губернии в Симбирскую провинциальную канцелярию; також следуючи, и в прочих провинциальных и городовых канцеляриях являться. Праздно ж оному нигде не жить и никому не держать, кроме законной его нужды. Оной же Пугачев при Добрянском форпосте указанный карантин выдержал, в котором находится здоров и от опасной болезни, по свидетельству лекарскому, явился несумнителен. А приметами он: волосы на голове темно-русые и борода черная с сединой, от золотухи на левом виску шрам, от золотухи ж ниже правой и левой соски две ямки, росту 2 аршина 4 вершка с половиной, от роду 40 лет. При оном, кроме обыкновенного одеяния и обуви, никаких вещей не имеется. Чего в верность дан сей от главного Добрянского форпостного правления за приложением руки и с приложением печати моей в благополучном месте 1772 г. августа 12». Майор Мельников, пограничный лекарь Томашевский и каптенармус Баранов засвидетельствовали подлинность документа, столь важного для Пугачева.
В паспорте на десяток лет преувеличен возраст Емельяна; может быть, он сам назвал намеренно эту цифру: ведь он теперь должен был скрывать от властей многое… К тому же и выглядел он старше своих 30 лет — в бороде немало седины; скитания и лишения уже давали себя знать.
Перед уходом с форпоста оба беглеца зашли к Кожевникову.
— Куда же вы теперь идете? — спросил купец, подавая им целый хлеб на дорогу.
— Идем на Иргиз.
— Кланяйтесь там отцу Филарету, меня на Иргизе все знают.
Распрощавшись с раскольником, Пугачев и Логачев пошли в Черниговку, где Емельян снова увиделся с Кавериным, потом на хутор к Коровке. Осип Иванович выговаривал ему, что он так долго отсутствовал, спрашивал, где сын его, на что Пугачев отвечал:
