Морской фронт - Пантелеев Юрий Александрович (бесплатные полные книги txt) 📗
Все больше усложнялась обстановка на Моонзундских островах. В очередном донесении от генерала Елисеева сообщалось, что фашисты собрали значительные силы десанта, под прикрытием авиации форсировали узкий пролив и в ночь на 13 сентября высадились на острове Муху. Идут кровопролитные бои. Противник хотя и несет большие потери, но все же может еще подбрасывать резервы, а главное — у него сильная авиация. А у нас никаких резервов. Тяжело было нам, штабным работникам, от сознания, что мы ничем не можем помочь гарнизонам архипелага. Безусловно, немцы приурочили наступление на острова к дням штурма Ленинграда, им позарез нужно освободить свои дивизии в Эстонии и бросить их под Красное Село. Но героические защитники островов крепко вцепились в немецкие дивизии, держат и перемалывают их.
Стало известно, что фашисты усилили морские перевозки между Таллином и Хельсинки и по внутренним шхерным фарватерам на Выборг. Вражеские подводные лодки обнаружены в районе банка Нагаево — остров Гогланд и три сторожевых катера у острова Родшер. Канлодки противника вновь пытались уничтожить наши наблюдательные посты на островах Нерва и Соммерс.
Командующий флотом принял решение послать подводные лодки с задачей поставить мины на рейде Таллина и в Выборгском заливе. В тот же день такое распоряжение было передано командиру бригады подлодок капитану 1 ранга Египко. На разведку района Таллина 12 сентября дополнительно вышла подводная лодка «М-97». На другой день к острову Соммерс направилась «М-77». Поход в район Хельсинки пока был отставлен, так как вернувшиеся из этого района командиры лодок «М-98» и «М-102» докладывали о густом минировании, о большом числе плавающих мин, встретившихся у них на пути.
Комфлот в тот день возвращался из Ленинграда значительно раньше, чем обычно. Я встретил его на штабной пристани в Итальянском пруду — напротив штаба флота — и сразу ощутил: случилось что-то из ряда вон выходящее.
Молча и сумрачно стоял он на пристани, выслушивая рапорты дежурной службы, затем быстро прошел в кабинет. Вызвал меня, начальника оперативного отдела и начальника тыла.
Из разговоров по телефону со штабом морской обороны Ленинграда нам было известно, что Ленинград готовится к уличным боям, к обороне каждого квартала, каждого дома. Создана особая организация — штаб внутренней обороны города, выделены специальные части. Все это мы воспринимали как логичную военную необходимость, как предосторожность. Однако те новости, с которыми прибыл комфлот, были для нас полнейшей неожиданностью…
С карандашами и рабочими тетрадями в руках мы молча приготовились записывать приказания.
Окинув нас взглядом, вице-адмирал сказал:
— Положение на фронте критическое, идут ожесточеннейшие бои. Ленинград будем защищать до последней возможности. Но все возможно. На тот случай, если фашисты прорвутся в город, на предприятиях и военных объектах созданы «тройки» по уничтожению всего, что может захватить враг. Минированы будут все мосты, заводы, предприятия… Если противник ворвется в город, он погибнет под его руинами.
Наступила долгая, мучительная пауза. Комфлот вытер вспотевший лоб и продолжал:
— Ставка требует, чтобы ни один корабль, ни один склад с имуществом, ни одна пушка в Кронштадте не достались врагу. Если обстановка потребует, все должно быть уничтожено. Штабу и тылу флота срочно составить план минирования каждого корабля, форта, склада… Людей перед взрывом будем свозить на берег, формировать в отряды и направлять на фронт. Предупреждаю, — комфлот нахмурил брови, — об этом решении могут знать лишь непосредственные исполнители… Ясно?
Никто никаких вопросов не задавал. Да и что можно было спрашивать?!
Поначалу мы были ошеломлены. В голове бродили разные невеселые мысли. Вот где нужна была вся сила нашей политической работы!
И она дала себя знать.
Военком штаба Л. В. Серебренников созвал коммунистов отделов, которые так или иначе были причастны к разработке этого страшного плана… И как бы каждому из нас ни было горько, все же брало верх сознание, что выполнить приказ Ставки — это наш долг коммунистов.
Вызывались командиры соединений с военкомами, уточнялись всевозможные детали предстоящего дела, подсчитывалось потребное- количество взрывчатого вещества, устанавливался план расстановки на фарватерах кораблей и в каком порядке будут доставляться команды на берег. Важно было подобрать исполнителей— особо выдержанных, надежных коммунистов, в чьи руки вручались рубильники замыкания специальных проводов. Надо было принять все меры, чтобы избежать несчастных случаев, могущих привести к катастрофе.
Меньше всего мы беспокоились о злом умысле, ибо слишком крепка и спаяна огромная партийная организация флота, но бдительность, самая строгая бдительность— вот что требовалось от каждого коммуниста.
Вечером, когда материалы переписывались машинистками и наступила невольная пауза, ко мне зашел начальник тыла Митрофан Иванович Москаленко. По привычке он основательно и плотно уселся в кресло, подальше отодвинул пепельницу, рулоны с картами и хозяйским глазом начал осматривать кабинет, ожидая, пока я кончу говорить по телефону.
— Скажи, чтобы выкинули этот старый диван. Ему сто лет, и он годится только на свалку… — пробасил он.
Такое замечание на фоне трагических событий, которыми мы жили, вызывало улыбку. Я понял: Митрофан Иванович чутьем старого политработника понял, что нужна какая-то разрядка…
И вот в такие трагические минуты мы вдруг стали обсуждать, какой ремонт потребуется зданию штаба после войны…
Вместе с тем трудно было отделаться от мысли, а что, если завтра после обеда мы взорвем весь наш штаб и он рассыплется на кусочки вместе со всей его старой мебелью? Какой тогда нужен будет ремонт?! Но я промолчал.
Вскоре машинистки принесли первые листы плана, и мы принялись тщательно их вычитывать, произнося вслух совершенно непривычные для оперативно-тактического лексикона слова: «взрывается», «уничтожается», «поджигается»…
Уходя, Митрофан Иванович прогудел с тяжелым вздохом:
— Да, ничего себе делишки…
Едва забрезжил рассвет 12 сентября, как на флот посыпались «заявки» с сухопутья на огонь линкоров, крейсеров, береговых батарей… Крепость Кронштадт и корабли вели беспрерывный, все нарастающий огонь. О расходе боезапаса в этот день не думали. Генерал Москаленко, встревоженный необычным гулом канонады, рано зашел ко мне и тревожно спросил:
— А как с расходом боезапаса? Или вы в штабе думаете, будто у меня полные артсклады?
Ничего путного ответить я не мог, ибо мы тоже об этом беспокоились. Я поспешил связаться со штабом морской обороны в Ленинграде, ему там ближе к штабу Ленфронта и виднее. Ответили коротко: на карту поставлено все, и вопрос о нормах расхода боезапаса сегодня никого не интересует.
С 6 часов утра фашисты начали атаки по всему фронту. Гитлер в приказе своим войскам заявлял, что со взятием Ленинграда кончится война…
Значительное преимущество противника в танках, артиллерии и авиации сказывалось на всех участках фронта. Вот почему в эти часы так нужен был огонь флота, всех его кораблей, батарей крепости и железнодорожной артиллерии. И флот громил врага, поддерживая свою армию.
Все же мы оставили Дудергофские высоты — важную командную позицию на подступах к городу. Заняты врагом Пушкин и Красное Село. Держатся Пулковские высоты. Здесь один из участков героически обороняет 1-я отдельная бригада морской пехоты под командой прославившегося еще под Таллином полковника Парафило.
Выйдя с Васильевского острова, бригада с ходу вступила в бой и вела его три дня подряд. В самый напряженный момент среди балтийских матросов появился прославленный герой гражданской войны маршал К. Е. Ворошилов. Это еще больше воодушевило моряков. Они отбили десятки атак. Но резервов не было. И случилось неизбежное: 13 сентября наш фронт был прорван у Лигово. Теперь уже над Ленинградом нависла непосредственная угроза. Фашисты в четырнадцати километрах от города!.. Кровь стыла в жилах при этой мысли, и только мощный гул канонады флота немного ободрял нас, напоминая о том, что есть еще порох в пороховницах…
