В небе — гвардейский Гатчинский - Богданов Николай Григорьевич (книги бесплатно без онлайн TXT) 📗
Самолет был сильно поврежден, отремонтировать его в партизанском лагере было невозможно. Самолет пришлось уничтожить. Летчики остались у партизан. Старший лейтенант Владимирцев возглавил у них аэродромную команду, обучая партизан выбирать пригодные для посадки самолетов площадки. На Большую землю экипаж Владимирцева вместе с ранеными партизанами был вывезен летчиком 101-го полка Виталием Бибиковым.
А в других отрядах повторялись те же ошибки.
В апреле 194.3 года самолет С-47 нашего полка с экипажем гвардии старшего лейтенанта Михаила Бурина доставлял боеприпасы в соединение Ковпака. Экипаж без труда отыскал площадку и пошел на посадку по выложенным стартовым сигналам. Площадка была хорошей, ровной, однако в конце пробега на ней оказалась большая канава. На большой скорости самолет ее благополучно проскочил, но, руля на малой скорости обратно, провалился колесами в эту канаву. Летчик мгновенно выключил моторы и только поэтому не поломал виты. Партизанам пришлось откапывать колеса самолета, срыть большой бугор и на руках вытащить самолет на ровное место. Оказалось, сигнальные огни были выложены не в начале посадочной площадки, как это обычно делается, а в середине; самолету не хватило ровного поля, чтобы закончить пробег. Вылет обратно задержался более чем на два часа. Пришлось лететь над занятой противником территорией в светлое время. Перед линией фронта самолет был атакован истребителем; к счастью, пулеметные очереди прошли мимо, а Михаил Бурин успел вовремя скрыться в облаках.
К началу 1943 года в партизанском соединении Ковпака скопилось большое количество раненых. Из-за сложных метеорологических условий своевременно эвакуировать их самолетами не удалось. В январе 1943 года были проблески хорошей погоды, и мы использовали их для полетов на озеро Червонное, где ковпаковцы оборудовали аэродром.
В самом конце января выдалась устойчивая летная погода, и командование соединения послало на озеро Червонное более десяти самолетов, чтобы вывезти всех раненых. Летал туда в ту ночь и я. Когда мы готовились к обратному вылету, произвел посадку самолет из 102-го авиаполка под управлением капитана Владимира Тишко. Никто из партизан его не встретил и при заруливании к месту разгрузки не сопровождал. А это необходимо было сделать: на льду было много проталин от прежних сигнальных костров, которые ничем не обозначились. Заруливая на загрузочную площадку, самолет Тишко одним колесом попал в проталину, тонкий лед не выдержал, и колесо провалилось в воду. При этом были поломаны винт двигателя, шасси и крыло самолета. Доставленный на озеро Червонное инженер И. Б. Зельцер с запасными частями в скором времени силами экипажа отремонтировал самолет. Но когда тот был подготовлен к вылету, на партизанский аэродром прилетел фашистский бомбардировщик и зажигательными бомбами сжег его. Больше на озеро никто не садился, и экипаж капитана Тишко ушел с Ковпаком в знаменитый поход по Украине.
В связи с этими и другими подобными случаями нам пришлось обратиться к руководству Центрального штаба партизанского движения с настоятельной просьбой устранить недостатки в организации приема и посадки самолетов на партизанских аэродромах. И число подобных происшествий заметно снизилось.
По значимости, сложности и риску полеты к партизанам с посадкой на партизанских аэродромах можно сравнить лишь с боевыми вылетами на Кенигсберг, Данциг, Тильзит и даже Берлин в период 1941—1942 годов. Вот почему летчики любили эти полеты и с большой охотой летали с посадкой к партизанам. В таких полетах проверялись мужество и мастерство каждого участника полета и всего экипажа в целом. Эти полеты для многих были пробой сил, тем оселком, на котором оттачивалось летное мастерство. Как подлинный мастер любуется законченной трудной работой, так и каждый экипаж получал большое удовлетворение от таких полетов. Не всякому подобное задание было по плечу.
Нам приходилось видеть, в каких тяжелых условиях партизаны вели борьбу с жестоким врагом. Не хватало оружия, боеприпасов, медикаментов, исключительно в трудном положении находились раненые. Вывезти их вовремя на Большую землю значило для многих сохранить жизнь. Прилета наших кораблей партизаны ждали с нетерпением. Сообщения о положении на фронтах, победах Красной Армии, трудовых подвигах рабочих и колхозников поднимали настроение и боевой дух народных мстителей.
Партизаны всегда старались отблагодарить летчиков, порой это доходило до курьеза. Бывало, не успеешь после посадки спуститься на землю, как попадаешь в объятья. До хруста жмут руки, прижимают к груди, в восторге хлопают по плечам. Потом начинают угощать молоком, сметаной. Вручают крынку; пей, сколько душе угодно! Приходилось пить — чтобы не обидеть.
Закончена погрузка раненых, спешишь в самолет, чтобы поскорее улететь, успеть затемно перелететь линию фронта. Взлетаешь — и на тебе: по самолету, среди раненых, блея, разгуливает овца или где-то в хвосте, среди моторных чехлов, боров хрюкает.
Командир корабля Дмитрий Кузнецов рассказал мне как-то о еще более курьезном случае. Перед вылетом с площадки мозырских партизан он подошел к самолету, а у входной двери стоит породистая, крупная буренка. Рядом несколько партизан заговорщически совещаются, как ее погрузить в самолет. Летчиков выручили «габариты» коровы: дверь для нее оказалась мала. У самих партизан с продовольствием бывали большие трудности, но, чтобы отблагодарить летчиков, они готовы были отдать последнее. Под разными предлогами мы отказывались от подарков, но партизаны иногда были настолько настойчивы и так обижались, что отказаться было просто невозможно. Для вида приходилось уступать, а вырулив для взлета, мы тайком «высаживали» на землю подаренную нам живность и только после этого улетали.
Так велики были их глубокая благодарность и уважение к нам.
И мы старались не остаться в долгу. Однажды после напряженной боевой ночи в гарнизонной столовой мы встретились с Борисом Тоболиным, его не было в части несколько дней.
— Как дела, Борис? Где пропадал?
— Летал к Сабурову, с посадкой в Дуброво. Мотор был неисправен, пришлось дневать там пару дней, — ответил он, словно выполнил обычный простой полет. Видно было, что он крайне устал, осунулся, запавшие глаза воспалены от напряженного длительного полета, но в них светится радость, он счастлив, что удачно выполнил сложное боевое задание.
— Что там нового?
— Тяжелые бои с карателями. На аэродроме собралось много раненых, а я сегодня вывез только двадцать человек, больше взять не мог. Сам знаешь, площадка там короткая, еле-еле поднял машину. Партизаны обижаются; мало летаем к ним с посадкой. Доложил об этом полковнику Нестерцеву, он приказал завтра снова лететь, отвезти боеприпасы и заодно вывезти остальных раненых.
Глядя в усталые глаза Бориса Тоболина, я невольно подумал, что помимо конкретной помощи партизанам мы еще выполняем роль их «полпредов». Не доложи Тоболин полковнику Нестерцеву о положении у партизан — кто знает, может, и не состоялся бы его второй полет на ту же площадку.
Как-то в апреле 1943 года к нам на аэродром приехал командир авиадивизии полковник В. Е. Нестерцев. Вслед за его машиной грузовики прибуксировали две 45-миллиметровые пушки. После обычного доклада летчики и техники, находившиеся в это время на стоянке самолетов, окружили необычный кортеж, с любопытством рассматривали орудия, гадая, к чему нам привезли артиллерию.
— Когда вооружим своих «иванушек» такими штукенциями, ни один «мессер» к нам не подойдет, — поглаживая ствол новенького орудия, пошутил Михаил Кучеренко.
— Где же мы такую пушку на самолете пристроим? — не поняв шутки, серьезно спросил борттехник Саплев.
— Как где? Установим в фюзеляже. Стрелять будете вы, бортовые техники, — через иллюминаторы. — И Кучеренко, не выдержав, рассмеялся.
— А может быть, действительно, удастся разместить орудия на самолете? — сказал Нестерцев. — Давайте попробуем. Стрелять из них вы не будете, а вот доставить их партизанам придется.
