Воспоминания дипломата - Новиков Николай Васильевич (книги бесплатно без регистрации txt) 📗
Когда процедура вручения грамот была исчерпана, Теймур-бей взглядом дал нам знак к отступлению – в том самом варианте, против которого я бесплодно возражал. И тут из-за непривычки к попятным движениям с нашей группой произошел забавный конфуз. Еще вступая в тронный зал, я учел, что путь к королю от входа идет почти по диагонали. Держа это в памяти, я и попятился по диагонали, бок о бок с кланяющимся, как китайский болванчик, Теймур-беем. Мои же коллеги упустили диагональ из виду и ретировались напрямик от короля, в результате чего сразу же оторвались от меня. Сигналить им о перемене курса было неудобно, да они и не заметили бы этого, ибо в тот момент «ели глазами» его величество, как предписывал этикет. Свой промах они обнаружили только неподалеку от противоположной стены зала, по счастью ни на что не наткнувшись. Здесь они сделали полуоборот вправо и под улыбки присутствующих смущенно допятились до выхода, где их уже поджидали мы с Теймур-беем. Над этим промахом мы потом немало смеялись между собой. Впрочем, смеялись, вероятно, не мы одни.
Обратный путь в посольство проходил все с той же пышностью и торжественностью, включая вторичное исполнение перед дворцом египетского гимна и «Интернационала». Толпы народа на тротуарах, как мне показалось, были теперь еще гуще. Может быть, основная причина их интереса заключалась в том, что впервые в истории Египта королевская карета везла представителя Страны Советов.
Частная аудиенция у Фарука состоялась несколько дней спустя. В указанный день и час я снова отправился во дворец Абдин, но уже без всяких церемоний. И не в дворцовой колымаге, а в черном ЗИСе посольства, с развевающимся на ветру красным флажком. Во дворце личный секретарь Фарука провел меня в его просторный кабинет, где он сидел в одиночестве за письменным столом. В этот раз на нем был не военный мундир с регалиями, а деловой темно-серый костюм. Я тоже дал передышку своему парадному мундиру, в котором в декабре частенько выходил в свет, и одет был в бежевую тройку. Церемониймейстер двора, известив меня заранее об обыденном костюме, как бы подчеркнул этой деталью приватность моей встречи с королем.
Когда секретарь распахнул дверь кабинета и пропустил меня вперед, король поднялся и с приветливой улыбкой сделал несколько шагов мне навстречу. После того как мы с ним поздоровались, секретарь пододвинул к письменному столу кресло для меня, а король уселся в свое – напротив. Жестом он отпустил секретаря, и между нами началась долгая, растянувшаяся на час с лишним беседа – совершенно неслыханный казус в практике сношений Фарука с иностранными дипломатическими представителями.
Фарук был еще очень молод – ему шел двадцать четвертый год, а его королевский стаж насчитывал всего шесть с небольшим лет. Но эти годы прошли не только в попойках, азартных играх и любовных похождениях, какими он ославил себя на всю страну. Одержимый безграничным властолюбием и склонностью к политическим интригам, он со страстью отдавался им с первого же года своего царствования.
Сейчас этот молодой человек – с прочно установившейся репутацией деспота, интригана и распутника – сидел напротив меня, нацепив на себя личину серьезного, умудренного государственным опытом правителя страны, чьи интересы для него превыше всего.
После взаимных приветственных фраз наша беседа покинула светское русло, перейдя в русло политическое. Инициативу ее взял в свои руки король. Начав с неизбежных комплиментов Красной Армии, Фарук затем засыпал меня вопросами о внешней политике СССР и о самых различных областях жизни нашей страны. Я охотно удовлетворял его любознательность, хотя и чувствовал, что во многом она показная.
Во многом, но не во всем. Среди задаваемых им вопросов встречались и такие, которым он с полным основанием придавал большое значение. Один из них касался отношения Советского Союза к борьбе арабских стран Ближнего Востока за независимость.
Мне не понадобилось открывать никаких Америк, чтобы разъяснить советскую позицию в ближневосточных делах. Сославшись на ленинские принципы национальной политики, я заявил, что Советский Союз горячо сочувствует стремлению арабских народов к самостоятельности и поддерживает их всем своим авторитетом на международной арене. При этом он исходит из принципа суверенности и равноправия всех стран. Убедительным примером подобной политики служат, в частности, равноправные дипломатические отношения, только что установленные между СССР и Египтом.
В ходе беседы я мельком глянул на часы и изрядно удивился. Прошел уже почти час, а Фарук все еще никак не проявлял намерения завершить аудиенцию. Инициативу в этом вопросе придворный этикет предоставлял исключительно королю.
Мой мимолетный взгляд на часы не остался не замеченным Фаруком, и, усмехнувшись, он сказал:
– Если вы, ваше превосходительство, никуда не торопитесь, я буду рад продолжить наш увлекательный разговор.
Я заверил короля, что чрезвычайно польщен его вниманием и что мое время в его распоряжении. Беседа была продолжена. Теперь и я в свою очередь не скупился на расспросы. Интересовался я предпочтительно влиянием войны на экономику и общественную жизнь Египта. На вопросы экономического порядка Фарук отвечал обстоятельно, приводя иногда статистические данные.
Намного лаконичнее и суше были ответы Фарука на мои вопросы о политической ситуации в стране и практически почти не углубляли информации, получаемой мною из газет и прочих источников.
Характерно, что ни король, ни другие два члена «правящего триумвирата» – лорд Киллерн и Наххас-паша – при встречах со мною ни единым словом, ни даже намеком не обмолвились об отношениях между ними. Все они, точно по молчаливому уговору, тщательно избегали этой больной темы. Впрочем, может быть, и не по молчаливому.
Когда беседа стала подходить к концу, Фарук огорошил меня приглашением на охоту, которую наметил в ближайшие дни устроить в своем заповеднике под Александрией.
Должен сознаться, что этот знак королевского благоволения поставил меня в довольно-таки щекотливое положение. Прежде всего я никогда не питал склонности к этому виду спорта и не помышлял заниматься им в Египте. У меня не было ни охотничьего оружия, ни необходимой экипировки, а покупка их ради сомнительного удовольствия поохотиться с королем ничуть мне не улыбалась – из-за той самой бешеной дороговизны, о которой мы только что говорили с Фаруком.
Но главное заключалось в другом. Моя готовность сблизиться с королем на неофициальной почве могла бы дезориентировать определенные круги египетской общественности и повредить моей репутации. Я уже был в курсе историй о том, что охотничьи экспедиции короля – не более чем удобная ширма для разнузданных оргий в александрийских дворцах Мунтаза и Рас-эль-Тин. Во время ноябрьской разгульной «охоты» Фарук и сломал ногу. Мне, как советскому дипломату, естественно, было не к лицу кутить со знатными прожигателями жизни и прослыть собутыльником беспутного Фарука.
В общем, приглашение следовало отклонить. Трудность состояла лишь в том, как это сделать. Отклонить без мало-мальски уважительной причины значило бы совершить светскую бестактность. И вот после некоторого колебания я прибег к отговорке, как мне кажется, достаточно уважительной и по форме корректной. Подчеркнуто поблагодарив короля за оказанную мне высокую честь, я шутливым тоном продолжал:
– Но вы, ваше величество, наверно, и не представляете себе, на какой риск идете, приглашая меня. Я за всю жизнь ни разу не держал в руках охотничьего ружья и притом феноменально близорук. Боюсь, что после охоты с таким компаньоном, как я, вы недосчитаетесь половины своих приближенных и немедленно потребуете моего отзыва. Увы, исходя из высших государственных интересов, я вынужден отказаться от предложенной мне чести.
Фарук благодушно принял мою шутливую тираду, выразил сожаление, что лишается моей компании, и вопрос об охоте был закрыт.
