Мой брат Юрий - Гагарин Валентин Алексеевич (читать книги полностью .txt) 📗
ГЛАВА 4
Беспалов
Пошутил!
Глубокой ночью где-то по соседству с нашим домом прогремел взрыв.
Я вскочил на ноги, чиркнул спичкой, зажег лампу.
— Что-то случилось? — встревожено спросила Маша.
Новый взрыв ударил поблизости. Звякнули стекла, огонек лампы надломился, задрожал.
— Слышишь?
Маша побледнела.
— Не выходи, Валентин.
Я молча оделся, сунул ноги в валенки, выскочил на улицу.
У наших столпотворение: на крыльце дома — отец, фонарь в руках держит. Мама в наброшенном на плечи полушубке. Бориска. Все суетятся, кричат. Только Юры не видно.
— Что случилось?
— А черт ее знает,— выругался в сердцах отец.— Гранатой, что ли, пошутил кто-то. Вишь вон — стекла вынесло.
Под окнами по фасаду дома обнаружили мы в снегу две воронки и осколки стекла — превеликое множество осколков, крупных и мелких.
Отец поднял один, поднес к фонарю. Не очень-то похоже на оконное стекло.
— Ах он, стервец! Ну, погоди, выдеру я его как Сидорову козу,— снова забранился отец.
— Кого «его» — и спрашивать не надо. Ясное дело, Юрку.
Наутро я заглянул к нашим. Угодил как раз к завтраку. Юра сидел за столом уткнув нос в миску — ниже травы, тише воды был. Только ложка знай позвякивает о края тарелки. «Попало»,— понял я.
Отец расхаживал по комнате.
— Так что случилось-то?
— Ученый, видишь ли, в нашем доме объявился. Профессор, паршивец этакий,— на громких тонах начал объяснять отец.— Опыты ставит, Ломоносов!
Юра чуть приподнял голову, сказал вполголоса:
— Виноват я, так ведь не рассчитал немного. Нам же на уроке физики такой опыт велели поставить.
— А две четверти вдребезги разнести тоже вам велели? А окна бить вас учителя учили? Хулиганство вам в школе преподают, пятерки за него ставят? Да что ж это за школа такая, когда она дому в ущерб?
Отец бушевал. Юра смиренно доедал завтрак.
Теперь-то, наконец, и я уразумел, о каких четвертях идет речь. С предавних пор стояли в нашем доме две четвертные бутыли темно-зеленого стекла, широкогорлые, в плетеных корзинах. Сколько помнил я себя, в этих бутылях всегда хранили керосин, разве только во время войны пустовали они. Так Юра, значит, приспособил эти бутыли для какого-то хитрого опыта, а они возьми и взорвись, да еще вдобавок и переполошили всех нас в самую ночь.
— Ладно, батя,— попытался успокоить я отца,— пора переходить на жестяную посуду.
Однако успокоить отца не так-то просто. Ушел я.
Минут через десять, по дороге в школу, заглянул к нам Юра.
— Что же ты, брат, сотворил все-таки?
Он улыбнулся хитро и ответил не очень вразумительно:
— Маленький опыт с кислородом. Не все учел...
Схватил со сковородки горячий соевый блин, комкая его в руке, исчез за дверью. Ненадолго, впрочем: через мгновение дверь растворилась, Юрина голова показалась в створе.
— Знаешь, Валь, кто нас по физике учит? Беспалов Лев Михайлович. Летчик военный. Сила!
И снова хлопнула дверь.
Шерсть «на задир»
Недавний военный летчик Беспалов приходил на уроки в кителе, на котором еще так заметны были следы только что снятых погон, дырочки от орденов и медалей. Приходил аккуратно выбритым, подтянутым — молодой еще, но много повидавший и переживший человек.
Класс не просто поднимался ему навстречу — ребята вставали за столами едва ли не по стойке «смирно». Каждый хотел показать, что и ему не чужда военная выправка: в тринадцать лет так заманчиво играть в армию, даже на уроках.
Нужно сказать, что эта игра, в общем-то, не мешала ни учителю, ни ученикам.
— Здравствуйте, ребята!
— Здравствуйте, Лев Михайлович! — четко и раздельно звучало в ответ.
Беспалов раскрывал журнал.
— Что ж, начнем... Васильев!
— Есть!
— Гагарин!
— Есть!
— Дурасова Антонина!
— я...
Ему, одному из немногих, даже самые озорные ученики не решались отвечать шутовским «здеся» или «тута». Все было на военный образец и вместе с тем легко, не натужно. Беспалова ребята полюбили как-то сразу и безоговорочно и не разочаровались в нем впоследствии. Его не боялись, но его уважали. А ведь он вовсе не был строгим или чересчур сухим, чрезмерно педантичным. Наоборот, увлекающийся, веселый, в чем-то даже бесшабашный человек. Может, потому и любили его. И потому еще, что даже такой сложный предмет, каким является физика, умел он объяснить доходчиво и просто...
— Юра Гагарин, попрошу к доске. Та-ак, вчера за домашнее задание ты получил пятерку. Сегодня готов к ответу?
— Готов.
— Хорошо. Вот мы сейчас и приступим к новой теме. Объясни-ка нам Юра, почему яблоко с яблони падает?
— Так это просто. Созрело — вот и упало.
— Верно. А почему оно падает не вверх, а вниз? Почему камень, брошенный тобою вверх, тоже падает на землю? Ты задумывался над этим?
— Потому что земля ближе, чем луна.
— Тоже, в общем-то верно. Бери мел, рисуй на доске земной шар, яблоню на нем. И яблоко в стороне изобрази. Да смелей, смелей. Существует, ребята, в физике закон земного притяжения, открытый Ньютоном. Вот мы и попробуем в нем разобраться...
...— Валя Петров!
— Есть!
Лев Михайлович внимательно смотрит на ученика. Петров потупил глаза, одергивает рукава курточки.
— Вот ты, Петров, вчера весь вечер терзал кошку. Скажи нам, зачем ты мучил бедное животное?
— А вам что, мама нажаловалась?
— Мне никто не жаловался. К сожалению, я пока не знаком с твоими родителями... Так зачем ты кошку мучил?
Валентин — щеки у него алеют спелыми помидорами — застенчиво признается:
— Я из нее, Лев Михайлович, электричество добывал. Я ее и погладил-то чуть-чуть, только на задир.
— На задир, говоришь? Интересное слово. Против шерсти, значит. Так? И добыл электричество?
— Ага. Шерсть так и затрещала.
— Вот теперь подумай... все, ребята, подумайте: а если выкупать эту кошку — можно по методу Петрова добыть электричество из ее шерсти?
— Нет!
— Васильев сказал «нет»? Объясни почему. Не знаешь?
Думайте, ребята, пять минут вам на размышления.
Ребята думают, прикидывают так и этак.
Гремит звонок. Лев Михайлович выходит из класса.
Смущенный Валя Петров стоит в окружении ребят.
— Как он про кошку догадался?
— Он все насквозь видит.
— Он на войне из горящего самолета прыгнул, и хоть бы что!
Женя Васильев берет Петрова за локоть.
— Юрка! Гагара! Посмотри на его руки.
Кисти рук у Петрова в разводах царапин, изрисованы вдоль и поперек. Юра смотрит на руки товарища, потом протягивает свои:
— У меня не лучше.
И он грешен: тоже накануне вечером гладил кошку «на задир» — добывал электричество.
Самолет или топор?
Один из уроков Лев Михайлович начал неожиданным вступлением.
— Вот я о чем думаю, ребята,— сказал он.— Вот о чем думаю: а хорошо ли мы с вами знаем авиацию?
Шестиклассники навострили уши: что-то интересное затевает их физик.
— Так как, знаем или нет?
— Знаем!
— Чего ты знаешь? Помолчи, дурной...
— Знали когда-то, да забыли...
— А зачем она нам?!
Лев Михайлович выждал, пока ребята угомонятся, потом спокойно продолжил:
— Так вот, авиацию мы с вами знаем плохо. И потому предлагаю я организовать технический кружок. Будем строить модели настоящих самолетов. Летающие. Это нам и с физикой справиться поможет. Энтузиасты пусть запишутся у старосты во время перемены.
Беспалов повернулся к доске, взял в руки мелок, принялся объяснять довольно сложную задачу. А класс зашелестел бумагой. Сложенные вдвое и вчетверо клочки ее под столами и над столами передавались из рук в руки, плыли к Юре. Он и был старостой класса.
Юрка развертывал бумажки, наскоро читал их, одобрительно кивал головой в ответ на каждую. Кому-то и сам нацарапал несколько записок.
