Ангелы мщения (Женщины-снайперы Великой Отечественной) - Виноградова Любовь (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации .txt) 📗
По очереди им давали возможность сходить в Ландсберг, посушить одежду, согреться и поспать. Когда настала очередь Юли и ее подруг, 19-летняя Жукова, сидя на полу в теплом доме, написала тетке отчаянное письмо: ее часть в окружении и ей очень страшно, ей так не хочется погибать в 19 лет. Она не погибла, а письмо чудесным образом уцелело и дошло до тети Насти, и та много лет собирала соседок и читала им письмо вслух. И «все рыдали» — что страшно раздражало Юлю. В один прекрасный день она выкрала это письмо и сожгла [428].
7 февраля к окруженной в Ландсберге группе прорвались части 2-го Белорусского фронта. Что было! «Обнимались, плакали, смеялись, качали солдат, пришедших на помощь». Из четырехсот человек на Юлином участке обороны осталось десять, остальные убиты, ранены, контужены или больны. Простояв там в обороне еще несколько дней, Юля и ее подруги получили приказ остаться в Ландсберге и помочь с ранеными.
31-я армия пошла дальше, на Кенигсберг, но больше стрелять на фронте Юле не пришлось. А Клава Логинова из своей снайперской винтовки выстрелила еще не раз — даже в мае пришлось ей стрелять.
В конце февраля «катюшников» перевели на другое место, и Володя Емельяненко с трудом вырвался 8 марта к Саше Екимовой. Он попал на могилу: Саша погибла за несколько дней до этого, а подруги не знали, куда сообщить Володьке.
В тот день Каля Петрова, которая была Сашиной парой, заболела, и вместо нее пошла на «охоту» Дуся Кекешева, которая была беременна и должна была вот-вот уехать в тыл. В публикациях о Саше упоминали, что она «охотилась» в тот день на нейтральной полосе. Это не так: Саша и Дуся пошли в траншею, как всегда. Когда они не вернулись, их уже вечером пошли искать и нашли. Саша и Дуся были убиты сделавшими вылазку немцами, видимо, еще на рассвете, как только вышли на «охоту». Чтобы не производить шума, им перерезали горло — «так, что еле держались головы» [429]. Тело Дуси лежало в траншее, а Сашу нашли поблизости в кювете: она, видимо, пыталась бежать и ее настигли. Каля с подругами принесли трупы к себе в землянку и бинтами прикрепили Саше и Дусе головы — «не хотели хоронить кое-как». Ночь проспали в землянке рядом с телами подруг. Спали нормально, мертвецов они давно уже не боялись. На следующий день Сашу и Дусю похоронили, устроив настоящие похороны с залпом в воздух, с гробами, — простились достойно. Было их очень жалко, ведь война, судя по всему, очень скоро должна была закончиться.
Саша и Вовка Емельяненко в начале января написали заявление командиру, что хотят пожениться, — на фронте к этому заявлению, не имеющему формальной силы, и относилась фраза «оформить отношения». Сыграли у «катюшников» свадьбу, на которой были и Сашины подруги, кроме Розы. Вернувшись 8 января «домой» — в свой женский взвод, Роза возмущалась: «Не узнаю! Мои подруги Саша и Тоська вышли замуж» [430]. Саша, пока были на отдыхе, часто уходила к Вовке.
Сашины вещи отдали Вовке Емельяненко. Он узнал у Кали подробности, постоял, вытирая глаза, у могилы и уехал к себе в часть. Вскоре Кале передали, что Вовка ранен и лежит в полевом госпитале и что он просит Калю приехать. Каля поехала навестить, пробыла с ним час, поговорили. Ранение, как ей показалось, было не таким уж тяжелым, однако на следующий день или через день она услышала, что Емельяненко умер. Вовкины друзья передали Кале его дневник и письма — видимо, считали, что после смерти Саши у Вовки здесь, на фронте, не осталось никого ближе ее, Сашиной подруги. Кроме того, в Вовкином дневнике все было про Сашу — как Вовка в первый раз увидел ее, как познакомились, как он волновался, что она не ответит ему взаимностью. Каля оставила дневник у себя и с ним вернулась домой, когда кончилась война [431].
Тамара Рогальская после войны узнала, что многим девчонкам из третьего выпуска так и не пришлось на фронте стрелять в немцев. И подумала, что ей повезло. Ленинградка, которой довелось ранней весной 1945 года выйти на «охоту» в полуразрушенном элеваторе городка недалеко от Эльбинга, знала, что хочет стрелять по немцам [432]. Именно для этого она подавала заявление в военкомат, именно для этого закончила на отлично ЦЖШСП.
Настало время мстить немцам за многое. За два года блокады, когда ее спас от голодной смерти паек, который получала на оборонном заводе. За разрушенный и опустевший родной город, где с комсомольской командой она обходила квартиры в поисках детей, чьи родители умерли: детей собирали и отправляли в детдома, тащили на носилках невесомые детские тельца. Отомстить за умерших родных, за брата, который погиб на фронте в 1944 году. Тамара, которой в 1944-м было всего 18 лет, закончила курсы снайперов еще в Ленинграде. «Поедешь в женскую снайперскую школу?» — спросили в военкомате. «Еще бы!» — ответила Тамара. Весной 1945-го она уже «охотилась» на немцев.
Немцы превратили промышленный город Эльбинг в мощный опорный пункт, прикрывавший подступы к Данцигской бухте. В самом городе оборудовали огневые точки в домах, вырыли траншеи и окопы на улицах. На подступах к Эльбингу тоже имелись укрепления. Город подготовили к продолжительной обороне. Советским войскам здесь очень пригодились снайперы.
В марте 1945 года молодой немецкий пехотинец Карл Хейнц Шмельке, сидя в полной грязи траншее где-то недалеко от Тамары Рогальской, записал в дневнике: «Никто не смеет высунуться из своей норы днем: русские снайперы ухлопывают каждого, кто осмеливается это сделать» [433]. В Красной армии были к этому времени десятки тысяч снайперов, среди них тысячи женщин. Во время боев в Восточной Пруссии снайперский огонь сыграл большую роль в моральном подавлении и без того деморализованного противника.
В 184-й стрелковый полк 56-й дивизии девушки из третьего выпуска попали в феврале. В самом начале марта Тамара с парой Клавой Пахомкиной впервые вышла на «охоту» на элеватор в небольшом городке где-то между Эльбингом и Данцигом. Повела девушек на позицию сама Нина Петрова [434]. Эта немолодая женщина не только сама действовала как снайпер, но и обучила сотни других [435]. Девушки, уже отлично обученные снайперскому делу, не считались учениками Петровой: ее задачей было лишь познакомить их с передовой [436].
Петрову, худую, очень спортивную женщину, в полку звали «мать». Биограф пишет о ней как об очень заботливом, душевном человеке. Тамара Рогальская не почувствовала этой душевности — может, из-за того, что провела с Петровой совсем мало времени. Ей Петрова запомнилась как очень строгий, волевой, дисциплинированный человек — таких Тамара не видела даже среди женщин-командиров в Подольской школе, а Петрова была всего лишь старшина. Девушки слышали, что Петрова скоро едет получать третий орден Славы — самой высшей, первой степени.
Перед элеватором бегали за загородкой овцы (девушки запомнили отличный ужин — гречку с кусочками баранины). За загоном было какое-то водное пространство. За водой — немцы, до них метров шестьсот или семьсот. До элеватора они добрались за Петровой перебежками (бараны, когда увидели их, начали бегать — «как будто подавали сигнал немцам»). Петрова, расставив их с Пахомкиной по позициям у больших окон, ушла к другим. В здании было темно, и немцы, освещенные солнцем, были видны как на ладони. Как часто случалось со впервые попавшими на передовую, Тамара, забыв об опасности, высунулась из окна чуть ли не по пояс, чтобы лучше разглядеть противника. И сразу услышала странный звук — «вжик, вжик» — пули. Она тут же свалилась вниз и, вспомнив, что пуля пробивает полтора метра кирпича, отползла за мешки с зерном и села, прислонившись к ним. Тут же «как сумасшедшая» пробежала через весь элеватор Петрова, крича: «Кого обстреляли?» Перепуганная Тамара сидела и «не могла перевести дух». После этого боевого крещения она и Клава весь день только наблюдали за немцами, не открывая огня, — так велела Петрова.
