Родина крылья дала - Коваленок Владимир Васильевич (е книги .txt) 📗
«10 апреля. К иллюминаторам даже не подошел. Спал плохо. С 4.00 утра (московского времени) на ногах. Работали внутри станции. Провели тренировку по срочной эвакуации со станции. Через день — 20-летие полета Ю. А. Гагарина. Послезавтра — месяц, как мы летаем. Интересно все сложилось. Когда в прошлый раз уходили с Александром Иванченковым, я после расстыковки сказал: «До свидания, «Салют-6». И свидание состоялось. Тяжелое, трудное, но очень важное и нужное для программы «Интеркосмос».
13 апреля у Инессы день рождения. Ей 15 лет. Летит время! Три полета уже выполнил. Мало это или много для 40 лет жизни? Для меня — мало. Очень многое не сделано. Нужны хорошие приборы. Здесь можно реализовать такую научную программу, от которой будет большая польза. Нет сил больше писать. Хочу спать».
«11 апреля. День праздничный. Все разговоры о 20-летии. Нам повезло: второй раз вижу цветные полярные сияния. О них все подробно записано на диктофонах.
Была встреча с Левитаном. Он повторил текст от 12 апреля 1961 года. Потрясающе…»
«12 апреля. День космонавтики. Месяц полета. С вечера нарисовал поздравление Виктору. Утром — всего не опишешь. Сколько поздравлений! С корабля «Космонавт Владимир Комаров» получили прекрасное приветствие. Приятно было поговорить с семьей. Звучали стихи. Поздравили нас операторы «Зари». Весь день следили за полярными сияниями. Что-то должно получиться, таких подробных записей раньше я не делал. А здорово, что 12 апреля 1981 года я был в космосе! В программе сделал запись: «Гагарину природа салютует».
«15 апреля. День настолько насыщен и интересен, что трудно все описать, зафиксировать. Проводим геофизические, астрономические и другие эксперименты. Интересны и визуальные наблюдения. Особенно по зодиакальному свету, по серебристым облакам, по «усам» на заходе солнца. Я четко помню, что, где, когда происходило в прошлом полете. Кое-что повторяется сейчас. Это очень важно. Ведь повторяется все не через несколько дней, а через два с половиной года. Значит, можно говорить о какой-то закономерности».
«16 апреля. Вчера с вечера разругался со сменой из-за планирования. Валят, как на бурого, с 8.00 до 22.00. Это же две рабочих смены без минуты отдыха. Ночью спал плохо. Всего 3 часа. Днем — вялость. Земля малость зауважала нашу работу. И тут же они сами оказались в цейтноте — не стали успевать выдавать нам все данные. Это будет для них хорошая наука. Может, я вчера и резковато поговорил, но сегодня Благов вышел на связь в хорошем настроении. Договорились о дальнейшей работе. Работу провели четко».
«17 апреля. Спал за ночь всего часа три. Весь день плохо себя чувствую. Раздражителен. По мелочам скандалю с руководством ЦУПа. Это — переутомление. Физическая нагрузка достигла своего предела. Будут менять? На кого? На динамике за 30 секунд до выдачи команды уснул. Виктор разбудил. Команду выдал на 30 секунд позже. Сил нет писать… Глаза… Засыпаю».
«20 апреля. Все эти дни напряженно работаем. Ощущаются последствия конфликта с Землей: стали осторожничать с разговорами. Появился на связи Валерий Рюмин. Я, конечно, обрадовался. Прощупывает мой моральный дух. Усталость у меня дикая. Этот полет переношу тяжелее, чем 140-суточный. Нет ни минуты свободного времени. Сразу взяли какой-то бешеный темп. Я сильно выложился в начале полета. Сейчас вот потихоньку отхожу. Были на связи семьи. Дома все нормально. Нина заметила мою усталость».
«21 апреля. День прошел в напряженной работе по астрофизическим экспериментам. Но работа неудачная.
Время идет быстро. С огромным удовольствием закрашиваю каждый квадратик числа. Уже стали считать — сколько осталось. Как ни крути, а полеты — не мед. И хотя меня, возможно, после посадки через два дня снова сюда потянет, скажу откровенно: тяжело. Сегодня что-то воспоминания нахлынули. Вспомнил поездку в Ленинград, поступление в Балашовское училище».
«25 апреля. Моя раздражительность по отношению к отдельным сменам не проходит. Кто-то там мутит воду. С уходом Джанибекова не могу выбить обычный выходной день. Безобразие. Планирующие органы дают на весь день очень много мелкой работы. Программу полета надо компоновать с учетом опыта летавших космонавтов, но главное — не перенасыщать мелкими экспериментами, отнимающими время, нервы и не дающими пользы.
За неделю пребывания на станции экспедиций посещения выматываешься, как за месяц. Накануне ухода Джанибекова вообще не спал. Перед этим дежурил двое суток в станции без сна из-за появления запаха гари. Ничто здесь так не сказывается на самочувствии, как недосыпание и бессонница. Опять злюсь на смены, ни одна из которых не удовлетворяет нашей просьбы об отдыхе.
И вот, наконец, нам его предоставили. Хотя во многом мы сами виноваты. Начальный период после прихода на станцию должен быть под особым контролем. Ни в коем случае нельзя давать организму провалиться в «ложку». «Ложкой» мы называем свое физическое состояние на борту станции, когда из-за недостатка времени не занимаемся физкультурой и организм ослабевает, развивается атрофия мышечных тканей, слабеет сердечная мышца. Физические возможности организма, по сравнению с исходными, резко снижаются. Выходить из «ложки» в полете очень сложно. Надо постепенно увеличивать физическую нагрузку под постоянным контролем врачей. Это надо заранее обговаривать на Земле уходящим экипажем с теми, кто работал в основных экспедициях, кто будет работать в сменах ЦУПа, кто отвечает за здоровье, за программу полета. Для успешного выполнения программы предельно важным является предстартовое состояние экипажа. У меня третий полет. Напряжение во время предыдущих подготовок было сильнее, но такую подготовку трудно было представить.
Это была безумная подготовка: в течение 5–6 месяцев ежедневная, до 23 часов вечера, работа по расписанию. Практически не было времени для занятий физкультурой, не было предполетного отдыха. Я долго не представлял своего положения в составе группы. Да, конкурсы нужны, конкурсы на лучшие знания и подготовленность. Но для нас это был конкурс на изнеможение. Все это, а потом сверхтяжелая работа на станции в первые десять — двадцать дней сильно ослабили экипаж физически. Мы же пошли на это потому, что полет был нужный, рассматривали это задание Родины как особо важное».
«27 апреля. После трехдневного отдыха настроение улучшилось. Надо кое-что пересмотреть. Кризис, пожалуй, прошел. Отошел и физически и морально. Отдых все же нужен. Наше желание работать встречено положительно. Это радует. Закончили «Испаритель». Снова восстановили установку по технологическим экспериментам «Сплав-01». Запустили. Будет работать шесть суток».
«1 мая. Состоялся разговор с нашими товарищами, которые были в это время на Красной площади — с Филипченко, Джанибековым, Гуррагчой, Ляховым и другими. Мне намекнули об отношениях с ЦУПом. Но ведь я думаю не только о себе, но и о тех, кто пойдет за мной.
В последнее время мы разучились разговаривать по-деловому, трезво и объективно. Все разговоры сводятся или должны сводиться к одному: отлично сделано, хорошо, самочувствие хорошее, будет выполнено и т. д. В этом полете я иной раз пытаюсь что-то скорректировать, имея уже опыт 140-суточного полета. Этого не понимают. Создалось впечатление о нас как об излишне капризном экипаже. Это не так. Просто в силу привычки от нас ждут, что в 100 проц. случаев мы должны кричать «ура!».
Мои требования о некотором изменении программы диктовались нашим общим физическим состоянием, они не должны были восприниматься как какой-то каприз экипажа. Земля нас порой убеждала, что работа-то незначительная. Но ведь до этого все работы на станции к приходу Джанибекова и Гуррагчи были выполнены благодаря неимоверным усилиям. Усталость накопилась сильная. Потом была напряженная работа по ремонту, разгрузке и подготовке к встрече второго международного экипажа. Давление у Виктора доходило до отметок 110/100, а у меня и того хуже — 100/90. За весь предыдущий полет оно было 140/80. К 30 марта — 5 апреля мы почувствовали сильную атрофию, наступила бессонница, а специалисты планировали нам все новые и новые эксперименты. При таких давлениях, врачи подтвердят, головные боли спазматические, их не снять никакими медикаментами. Именно поэтому я просил разгрузить программу, понимая, что впереди был еще довольно длительный отрезок полета и работа со второй международной экспедицией. К большому сожалению, мои доклады об ухудшении состояния экипажа не брались во внимание. Тогда я назвал все своими именами и попросил: дать 3 часа физо в сутки (положено по программе), чтобы остановить быстро прогрессирующую атрофию мышечной системы, улучшить давление и аппетит, самочувствие. Просил дать нам и трехдневный отдых. С трудом, но мы этого добились — отдых нам предоставили. Досадно, что наше откровение и правдивое общение с Землей было не вполне правильно понято.
