Гитлер в Вене. Портрет диктатора в юности - Хаманн Бригитта (книги онлайн бесплатно серия .txt) 📗
В действительности же явное предпочтение отдавалось немецкому. Председатель парламента говорил по-немецки. Стенограммы велись тоже только на немецком. Внеочередные вопросы в повестку дня разрешалось вносить и на родном языке, но с обязательным переводом на немецкий. Выступления на других языках вносили в протокол лишь в том случае, если оратор представлял письменный перевод на немецкий.
Другая проблема состояла в том, что время выступления не ограничивалось. Положение, согласно которому внеочередные вопросы полагалось рассматривать в первую очередь, давало даже самым маленьким фракциям возможность блокировать работу парламента, затягивая на целые дни и даже недели рассмотрение любой мелочи.
Некоторые «ненемецкие» депутаты злоупотребляли отсутствием переводчиков и регламента выступления. Большая часть депутатов их не понимала, их выступления ввиду отсутствия «ненемецких» стенографов в протокол не вносили, и трудно было проверить, о чём они говорили. Действительно ли речь шла о внеочередном вопросе, или они просто декламировали стихи или повторяли одно и то же? Это развязывало руки обструкционистам и замедляло работу. Ежедневные перепалки на десяти языках превратили Императорско-королевский рейхсрат в достопримечательность, известную далеко за пределами страны.
Приезжий из Берлина с удивлением сообщает, что венцы очень любят ходить на заседания парламента. По его мнению, серьёзная работа в цислейтанском парламенте попросту невозможна ввиду большого количества представленных в нём партий, а «местные» туда ходят, чтобы посмотреть на «грызню»: «Там можно развлечься, не платя за вход. Наблюдение за депутатами, нападающими друг на друга, возмещает венцам посещение театра, где надо платить, чтобы попасть на представление. В парламенте они получают удовольствие в течение целого дня «милостью депутатов», а вечером развлекают друзей рассказами за бокалом вина» [508].
Венцы шутили, что четыре квадриги на крыше парламента, устремлённые в разные стороны света, — символ распадающегося государства. Гитлер пишет об этом в «Моей борьбе», однако это не его бонмо, а избитая венская шутка.
Гитлер на галерее для зрителей
В Рейхсрате имелись две галереи для зрителей. Первый ярус предназначался для чистой публики, на второй пускали всех желающих. Рано утром выдавали бесплатные пропуска. Август Кубичек удивлялся энтузиазму друга: «Просто поразительно, каким бодрым и активным был Адольф уже в половине девятого утра» [509]. В «Моей борьбе» Гитлер пишет, что в ту пору он, будучи свободолюбивым человеком, ни в коем случае не являлся врагом парламентаризма, напротив, восхищался английским парламентом и даже не мог помыслить иной формы правления [510].
Но увиденное в Рейхсрате разрушило идеальный образ. Проходит совсем немного времени, и это жалкое зрелище вызывает у него лишь возмущение. Он критикует как содержание, так и форму дебатов, ведущихся на разных языках и оттого непонятных. Жестикулирующая, кричащая на все лады, перебивающая друг друга, неистовствующая толпа, и над ней — безобидный старый дядюшка, который в поте лица пытается восстановить порядок, яростно потрясая колокольчиком и выкрикивая что-то, успокаивая и порицая. Мне стало смешно. А в другой день парламент почти пуст, и его не узнать, все там будто уснули.
И всё же Гитлера необычайно занимает всё происходящее в Рейхсрате: Я бежал туда, как только представлялась малейшая возможность, наблюдал за всем молча и внимательно, вслушивался в речи, если их можно было понять, изучал более или менее умные лица народных избранников этого жалкого государства [511].
Иногда Гитлер тянет за собой друга Кубичека. «Густль» политикой не интересуется и не видит смысла в этих походах: «Когда я спрашивал Адольфа, какое отношение к его образованию имеют мало касающиеся нас проблемы, о которых говорили в парламенте, он отвечал: «Строить можно лишь тогда, когда для этого созданы политические предпосылки»» [512].
Далее Кубичек пишет: «Однажды — Адольф снова вынудил меня туда пойти — какой-то чешский депутат устроил обструкцию, выступал несколько часов. Адольф объяснил мне, что смысл его речи состоит лишь в том, чтобы занять время и не допустить выступления других депутатов. При этом совершенно не важно, о чём этот чех говорит, он может даже просто повторять одно и то же, главное — нельзя останавливаться… Никогда ещё Адольф не удивлял меня так, как в этот раз… Я не мог понять, почему он с таким напряжённым вниманием вслушивается в эту речь, не понимая ни слова» [513].
Кубичека поражают крики депутатов, стук по столам, свист: «И поверх этого ужасного шума звучат ругательства на немецком, чешском, итальянском, польском и бог весть на каких ещё языках. Я взглянул на Адольфа. Разве сейчас не самое время уйти? Но что это вдруг случилось с моим другом? Он вскочил, сжал кулаки, лицо горит от возбуждения» [514].
В 1908 и 1909 годах, когда Гитлер ходил на заседания парламента, градус напряжённости в Рейхсрате был особенно высок — из-за обсуждения юбилейных торжеств и в связи с Боснийским кризисом. Все межнациональные противоречия, а в империи их было немало, проявлялись и даже ещё сильнее разгорались на заседаниях Рейхсрата. Особенно конфликты в Богемии, а также в Лайбахе, где словенцы протестовали против учреждения итальянского университета в Триесте.
Опаснее всего оказалась обструкция, устроенная чешскими национальными социалистами в отместку за то, что Немецкая радикальная партия и пангерманцы парализовали работу богемского ландтага. Агитация этой радикальной партии была антинемецкой, антисемитской и антипарламентской. Большинство в парламенте не имело возможности противостоять террору этого меньшинства.
После введения военного положения в Праге (2 декабря 1908 года) протесты чешских партий окончательно превратили парламент в национально окрашенный шабаш. Когда председатель попытался начать заседание, чешские национальные социалисты Винценц Лиси, Вацлав Фресль и Франтишек Буривал быстрым шагом направились к председательской трибуне, свистя в металлические свистки и дудя в игрушечные горны, в сопровождении других свистящих и кричащих «фу!!!» депутатов. Вооружившись игрушечным горном, депутат д-р Антон Хайн играл военный марш. Пражский депутат от младочехов Вацлав Хоц кричал председателю: «Палач!» Следом Лиси: «Может, вы желаете распространить военное положение и на богемских депутатов в Вене?» И ещё: «Вы не председатель. Вы надзиратель из ратуши!» Хоц: «Обер-кельнер Люэгера!»
«Чешская оппозиция в нашем парламенте». Карикатура в сатирическом журнале «Кикерики», 22 декабря 1910 года
Председатель бессилен. Как писала газета «Кроненцайтунг», «он наблюдал за происходящим в оперный бинокль и приказал записать имена участников оркестра из свистков и горнов. Как говорят в палате депутатов, вместо списка выступающих составили «список свистунов»» [515].
К тому моменту в правительство уже входили три «национальных» министра — по одному от немцев, чехов и поляков. Но правительство не справлялось с ситуацией. И персона старого императора уже не могла даже на время объединить противоборствующие партии: на «торжественном заседании в честь» 60-летнего юбилея правления отсутствовали по самым разным причинам социал-демократы, немецкие националисты, пангерманцы (последние «в связи с враждебной по отношению к немцам политикой австрийского правительства» [516]) и радикальные чехи.
