Великая русская революция. Воспоминания председателя Учредительного собрания. 1905-1920 - Чернов Виктор Михайлович
Слуха об этой демонстрации было достаточно, чтобы 21 апреля снова разбудить рабочий Петроград. На сей раз демонстрацию начала Выборгская сторона, где позиции большевиков были особенно сильны. При этом район отказался подчиниться даже Центральному комитету своей партии. Демонстрация прошла под лозунгом «Долой Временное правительство!» Рабочие призывали повторить февральские дни и, возможно, произвести новый переворот. Ленин и его штаб считали это преждевременным и незрелым, но они были беспомощны. Демонстрантов не смогла уговорить разойтись даже делегация Совета, которую возглавлял председатель последнего Чхеидзе.
Тем временем начали приходить новые тревожные сообщения. Воинские части с артиллерией снова собрались на Дворцовой площади. На этот раз ими руководил командующий Петроградским военным округом генерал Корнилов. Другие части отказались ему подчиняться, начали митинговать и спрашивать Совет, что делать. Казалось, на улицах и площадях Петрограда вот-вот вспыхнет гражданская война. В тот вечер начались столкновения между демонстрантами, выступавшими за и против Милюкова и Временное правительство. Звучали выстрелы. Красногвардейцы Выборгской стороны решили доказать, что улица принадлежит им, а не буржуазной «хорошо одетой» публике.
Как всегда, каждая сторона обвиняла в столкновениях другую. Обе подозревали провокацию какой-то зловещей «третьей силы». Кадеты говорили о немцах, действовавших за спиной большевиков, большевики – о монархистах, действовавших за спиной кадетов.
В этот момент Совет понял, что время слов кончилось и настало время решительных действий. Под его давлением генерал Корнилов был вынужден отменить свой приказ. Артиллерию с Дворцовой площади убрали. С целью предотвратить попытки правых и левых применить оружие все казармы известили, что без приказа Исполнительного комитета, скрепленного его печатью и подписанного конкретным ответственным лицом, ни одна часть не имеет права выходить на улицу. Кроме того, Исполнительный комитет запретил проведение любых демонстраций в течение ближайших трех дней. Автомобили Совета носились по улицам, развозя этот решительный приказ. Затем все стихло, как по мановению волшебной палочки.
Таким образом, Совет действовал как диктатор, но всего несколько часов и только для того, чтобы предотвратить возникновение гражданской войны. Теперь мы знаем, что Корнилова, как и Крымова, злила беспомощность правительства и что он мечтал «безжалостно очистить Петроград». Но Совет отнял у него эту возможность. Самолюбивый генерал не смог вынести такого позора и подал в отставку. Временное правительство было полностью на его стороне и пришло в ужас оттого, что Совет посягнул на прерогативы генерала. Оно еще раз с негодованием заявило, что «власть командующего Петроградским военным округом остается незыблемой и командование войсками может осуществлять только он». Совет не спорил. Он не стремился к диктаторской власти и воспользовался ею лишь в критический момент, поскольку никто другой не мог сделать того, что требовалось. После этого он вернулся к своим обычным обязанностям, даже не подумав о том, что узурпировал права командующего округом. Это не входило в его намерения и было сделано лишь для того, чтобы предотвратить гражданскую войну. Правительство тоже понимало ситуацию; оно распространило листовку о том, что приказ Совета «был вызван желанием предотвратить попытки отдельных лиц и групп призвать на помощь воинские части». Это было верно, хотя в глазах Совета «отдельным лицом» стал даже командующий округом, заподозренный в чрезмерной импульсивности, которая могла вызвать кровавые столкновения. Временное правительство тоже боялось гражданской войны и не хотело ее. Но недовольство правительства вызывало то, что необходимые меры приняло не оно, а кто-то другой. Это было его трагедией.
Если раньше подобное можно было только подозревать, то теперь все встало на свои места. Отношения между правительством и Советом определились полностью. С одной стороны была официальная власть, не имевшая реальной силы, с другой – реальная сила без официальной власти; безвластное правительство и «бесправительственная» власть существовали одновременно.
Этот раскол между властью правительства и реальной силой нужно было преодолеть как можно скорее. Вывод был общим. Милюков как министр иностранных дел представлял для правительства слишком большую угрозу.
В других условиях пост, потерянный Милюковым, автоматически достался бы Керенскому. Но Керенский совершил чудовищную ошибку: злополучное добавление к ноте не было для него сюрпризом, в отличие от других руководителей Совета. Позже Керенский пытался отрицать, что согласился с этой нотой, но официальное коммюнике тут же разъяснило, что «Временное правительство тщательно изучило ноту министра иностранных дел и утвердило ее текст единогласно». Керенский, популярность которого быстро росла с первых дней революции, впервые споткнулся; казалось, что он находится на краю пропасти. Это было задолго до того, как Керенский смог простить Милюкову момент собственной слабости, в которой он должен был оправдываться даже перед самыми близкими друзьями. В правительстве происходили бурные сцены. Керенский подал в отставку. Генерал Корнилов настаивал на отставке. Отставка Гучкова казалась неминуемой. Но почти ничего не говорилось о самом естественном шаге: отставке Милюкова. В составе правительства возникла группа, которая требовала ухода всего кабинета и создания коалиции с представителями демократического Совета. Она поддержала идею Чернова о переводе Милюкова на пост министра народного образования.
Тем временем Керенский опубликовал письмо, присланное ему Черновым. Там объяснялось, что революционная демократия отказалась войти в правительство и Керенский сделал это на свой страх и риск. Отметив начало наступления новой эры – эры ответственного участия в управлении страной, – Керенский делал вывод, что революционная демократия (Совет или социалистические партии) делегирует в правительство формальных представителей, которые будут докладывать руководству этих организаций о своей деятельности; Керенский обещал, что отныне это станет его главной задачей.
Но Совет все еще колебался, не зная, следует ли ему столь кардинально менять прежний курс. На одном из заседаний Исполнительного комитета участие в правительстве было отвергнуто 23 голосами против 22 при 8 воздержавшихся. На следующем заседании оно было принято 41 голосом против 18 при 3 воздержавшихся. Когда это решение прошло, стало ясно, что цензовая часть правительства имела в виду не создание подлинно коалиционного кабинета, а только назначение на вновь созданный пост министра труда какого-нибудь социалиста с громким именем – вроде Плеханова, который своей популярностью мог бы укрепить изрядно пошатнувшийся авторитет правительства и стать живым щитом от атак левых. Переговоры затягивались; много раз казалось, что они находятся на грани полного фиаско, хотя усилия по созданию коалиции предпринимали не только Керенский, Некрасов и Терещенко, но и такой искусный дипломат, как Альбер Тома. В кругах Совета росло убеждение, что принять на себя прямую ответственность за политику правительства можно будет только при условии реального и заметного численного преобладания в кабинете. Проходивший в то время Всероссийский съезд Советов крестьянских депутатов выступил с требованием, чтобы представители Совета получили в кабинете большинство. Кроме того, неудачный эксперимент князя Львова с назначением губернских комиссаров заставил крестьянских депутатов сформулировать требование, чтобы пост министра внутренних дел передали в руки социалистов. Но сделать это без отставки князя Львова было трудно – тем более что именно Львов являлся главным защитником идеи реорганизации правительства на коалиционной основе. Было много споров из-за Чернова; возник кризис, и вопрос о коалиции решался в его отсутствие. Левое крыло социалистов-революционеров требовало, чтобы ему передали министерство иностранных дел; большинство партии считало, что он, как автор программы социализации земли, должен стать министром земледелия, чтобы подготовить земельную реформу. Кадетская партия, не простившая Чернову его победоносную кампанию против Милюкова и участие в международной конференции в Циммервальде, возражала против его ввода в правительство. Наконец Чернов, вызванный из Москвы телеграммой, выразил протест против смены участия в Совете на министерское кресло. Он соглашался войти в правительство при условии включения в кабинет лидера социал-демократов Церетели и назначения на пост министра заготовок, тесно связанных с сельским хозяйством, кого-нибудь из социалистов. Но кадет Шингарев изо всех сил цеплялся за свой пост. Керенский, который совсем недавно «мечтал поднять российскую юстицию на недосягаемую высоту»4, остыл к последней и хотел сменить Гучкова. Теперь он мечтал «поднять на недосягаемую высоту» российскую армию и увенчать ее лавровым венком победителя. Решить все эти противоречия было не легче, чем вычислить квадратуру круга.
