Адольф Гитлер. Жизнь под свастикой - Соколов Борис Вадимович (читать книги без регистрации TXT) 📗
Наращивание численности армии и производства вооружений, а также строительство стратегических автострад помогло Гитлеру практически ликвидировать безработицу и добиться устойчивого роста экономики. Вот как оценивал деятельность фюрера в этой сфере генерал Фридо фон Зенгер-Эттерлин: «Успехи Гитлера, казалось, свидетельствовали в его пользу. Он действительно решил самую сложную для Европы проблему — ликвидировал безработицу. Он построил замечательные дороги и оживил экономику, начав производство вооружения, строительство казарм и объявив призыв на воинскую службу. Никто не объяснил народу, что большая часть его программы включала непродуктивный труд, результаты которого не могли увеличить благосостояние страны, поскольку продукт этого труда нельзя было экспортировать... Росла якобы покупательная способность государства, потому что оно печатало деньги, которые можно было тратить. Это привело к появлению нового класса потребителей и обеспечило подъем внутреннего рынка. Но что должно было случиться, когда все дороги построены и армия вооружена новейшим оружием?» Ответ напрашивается сам собой: тогда непременно должна была разразиться Вторая мировая война. Но еще до ее начала германский народ платил за ускоренную программу вооружений инфляцией и стагнацией реальных доходов. Главное же — его благополучие всецело ставилось в зависимость от мировой войны, победа в которой была основной целью Гитлера.
Но одно только форсированное наращивание военных расходов не гарантировало само по себе невмешательство Франции и Англии. Угроза применения силы с их стороны, не говоря уж о конкретных действиях, могла предотвратить ремилитаризацию Германии. Однако это была только теория, которой в державах — победительницах в Первой мировой войне никто не хотел следовать. Страны Антанты, с трудом оправлявшиеся от мирового экономического кризиса, не склонны были оказывать военное или экономическое давление на Гитлера, чтобы заставить его соблюдать статьи Версальского договора. Хуже того, они более или менее спокойно проглотили, в рамках безумной политики «умиротворения», и открытые акты агрессии — аншлюс Австрии и оккупацию Су-детской области, которую в результате Мюнхенского соглашения Англия и Франция преподнесли на блюдечке с голубой каемочкой. Западные политики готовы были закрыть глаза на отнюдь не цивилизованное отношение к нормам международного права, пока дело касалось присоединения к Рейху территорий с резко преобладающим немецким населением. Не исключено, что Лондон и Париж побудили бы и Польшу пойти на уступки в вопросе о Данциге и «коридоре», если бы этому требованию Гитлера не предшествовала германская оккупация Чехословакии в марте 1939 года. Чемберлен и Даладье слишком поздно поняли, что программа достижения мирового господства, заявленная в книге «Моя борьба», — это не пропагандистский продукт для внутреннего потребления, а реальная программа действий Гитлера и его партии. Пример Чехословакии показал, что собственно территориями с немецким населением аппетит Гитлера ни в коем случае не ограничится. Поэтому Польше были даны гарантии территориальной целостности, что очень скоро вовлекло Англию и Францию в войну с Германией. Но западные армии так и не сумели оказать Польше какую-либо реальную помощь. Во Франции слишком распространены настроения: «Не будем умирать за Данциг!» — а Англия в тот момент не располагала большой сухопутной армией.
Таким образом, Гитлеру удалось провести своих партнеров и в сравнительно благоприятных внешнеполитических условиях подготовить страну к войне, возродив вооруженные силы и военно-промышленный комплекс и подготовив плацдармы для успешных боевых действий.
В то же время, поскольку военную промышленность в середине 30-х годов пришлось возрождать почти с нуля, степень милитаризации экономики к началу Второй мировой войны в Германии была не слишком высокой. Даже в мае 1940 года, накануне большого наступления на Западе, доля оборонной продукции была менее 15 процентов всего промышленного производства. В 1941 году она возросла до 19 процентов, в 1942 году — 26 процентов, в 1943 году — 38 процентов, а в 1944 году достигла максимального показателя в 50 процентов. Между тем в СССР уже к концу 30-х годов продукция оборонной промышленности составляла не менее половины всей промышленной продукции.
В первые годы пребывания у власти Гитлер достаточно обтекаемо говорил об экспансии, маскируя свои внешнеполитические замыслы. Так, 17 мая 1933 года, выступая в рейхстаге, он заявил: «В течение многих столетий европейские государства и их границы строились на воззрениях, берущих свое начало исключительно в государственном мышлении. Благодаря победоносному шествию национальной идеи и национальных принципов на протяжении прошлого века и из-за отсутствия учета этих новых идей и идеалов государствами, создававшимися на основе других предпосылок, были посеяны семена многочисленных конфликтов. По окончании большой войны не может стоять более высоких задач перед действительно мирной конференцией, чем новое деление и новый порядок европейских государств, основанные на ясном понимании этого факта... Ни одна новая война в Европе не смогла предложить ничего лучше по сравнению с нынешней неудовлетворительной ситуацией. Напротив, применение силы в любой форме в Европе ни с политической, ни с экономической точки зрения не могло бы создать более благоприятной ситуации, чем та, что имеется сегодня. Даже при полном успехе нового силового решения конечным итогом стало бы углубление уже нарушенного равновесия в Европе и тем самым таило бы в себе... зародыш новых противоречий в будущем...»
Гитлер также отметил, что «в утопающей в коммунистическом хаосе Европе возникнет кризис невообразимого масштаба и непредсказуемой длительности... Германия разоружилась. Она выполнила все заложенные в мирном договоре обязательства, лежащие далеко за пределами целесообразности и даже рассудка... Германия готова в любое время в случае создания всеобщей системы международного контроля над вооружениями поставить под такой контроль свои воинские части при условии такой же готовности со стороны других государств, чтобы недвусмысленно продемонстрировать перед всем миром их абсолютно немилитаристский характер... Эти требования означают стремление не к вооружению, а к разоружению других государств... Единственная нация, которая с полным правом может опасаться агрессии, — это немцы, которым не только запретили иметь наступательное оружие, но и ограничили право на оборонительное и на создание пограничных укреплений... Германия думает не об агрессии, а о своей безопасности».
А вот после Мюнхенского соглашения от показного миролюбия Гитлера не осталось и следа. Уже 10 ноября 1938 года на встрече с главными редакторами германских газет и журналов фюрер признался: «Обстоятельства заставляли меня в течение десяти лет говорить практически только о мире. Лишь постоянно подчеркивая стремление Германии к миру, я мог шаг за шагом завоевывать свободу для немецкого народа и давать ему в руки оружие, которое служило необходимой предпосылкой для следующего шага. Разумеется, такая пропаганда мира имеет и свои негативные стороны, так как она легко может привести к тому, что в умах многих людей закрепится представление, будто сегодняшний режим... полон решимости сохранить мир при любых обстоятельствах... То, что я в течение многих лет говорил о мире, носило вынужденный характер».
Геббельс же 5 апреля 1940 года с гордостью говорил: «До сих пор нам удавалось держать противника в неведении о подлинных планах Германии, точно так же как наши внутриполитические противники до 1932 года не замечали, куда мы двинемся, и не понимали, что обещание действовать законными способами было всего лишь уловкой. Мы хотели прийти к власти законным путем, но мы не собирались пользоваться властью в соответствии с существовавшими в тот момент законами... В 1933 году французский премьер должен был бы сказать (я на его месте сказал бы это): «Рейхсканцлером стал человек, написавший книгу «Моя борьба». Мы не можем терпеть по соседству такого человека. Или он уйдет, или мы пустим в ход армию». Это было бы совершенно логично. Нам дали время, чтобы пройти через эту рискованную зону, и мы смогли обойти все опасные рифы. А когда мы были готовы и хорошо вооружены, они начали войну» (здесь министр пропаганды привычно передернул, войну-то ведь начал Гитлер).
