Дневники княжон Романовых. Загубленные жизни - Раппапорт Хелен (читать книги онлайн бесплатно полностью без TXT) 📗

Из окна британского посольства на Дворцовой набережной Глин наблюдала, как холодным серым днем, среди тающего снега и слякоти похоронная процессия направилась через Неву к Петропавловскому собору на Заячьем острове. Императрица сидела, «сжавшись, в глубине своей кареты», Николай и великие князья шли позади. Император был бледен, явно осознавая, как и его родичи, свою уязвимость для убийц. В связи с предупреждениями о возможных взрывах власти запретили кому бы то ни было наблюдать процессию из окон (запрет не распространялся только на посольство Великобритании), солдаты и полицейские были выстроены «плечом к плечу, спина к спине в два ряда, и смотрели в обоих направлениях» вдоль всего пути длиной 3 мили (4,8 км) [494]. Когда процессия проходила, Глин заметила, что огромная толпа стояла «немая, но равнодушная», не было подлинного траура, какой она видела на похоронах королевы Виктории в 1901 году. «Напряженность, которая витала в воздухе, была вызвана не горем, а тревогой, не печалью, но предчувствием конца» [495]. Как казалось писательнице, «ослепшие, безмолвные дома, усиленная охрана, враждебный народ возвещали всему миру неизбежное падение этого трагического режима». В тот вечер Глин написала в своем дневнике: «О! Как должны мы благодарить Бога за нашу дорогую, свободную, безопасную, счастливую Англию» [496].

На следующий день глубокое впечатление на английскую писательницу произвела великолепная церемония отпевания, свечи, ладан и прекрасное, но удивительно нездешнее пение священников. На отпевании присутствовал только Николай, «неестественно бесстрастный, как будто на нем была маска». Александра, как ей сказали, «отказалась» прийти [497]. Именно так, без сомнения, истолковывала ее отсутствие молва. На самом деле императрица не смогла бы выстоять четырехчасовую службу. Но несмолкающие злые пересуды неумолимо делали свое дело. Глин отметила: «Меня ужаснуло, что ее непопулярность доходила до ненависти уже в 1910 году» [498].

У писательницы сложилось стойкое впечатление, что общество Санкт-Петербурга рассматривало великую княгиню Марию Павловну как настоящую императрицу России, поскольку Александра теперь почти никогда не появлялась на публике, предпочитая уединение Царского Села [499]. Глин прямо признавала, что ее «потрясла та атмосфера несчастья и страха», которую болезненно-мрачная личность Александры создавала в придворных кругах – даже в ее отсутствие [500]. Большое впечатление на нее тем не менее произвел Николай, который в течение всех траурных церемоний был напряжен, но держал себя с большим достоинством. Однако те, кто отвечал за его безопасность, сочли присутствие Николая на похоронах великого князя, в частности его настойчивое желание идти за гробом пешком в уличной процессии, безрассудным. Это был «беспокойный день для всех, кто имел отношение к обеспечению его безопасности».

«Приедут ли царь и царица в Зимний дворец, когда придворный траур закончится? – всех волновал этот вопрос спустя два месяца. – Это могло бы означать, что будет устроен один придворный бал, что по крайней мере лучше, чем вообще ни одного» [501]. В дипломатических кругах назначение в Санкт-Петербург считалось «отвратительным» и редко кого могло обрадовать. Пост Уилер, который провел в России шесть лет, в течение своего пребывания не раз слышал критику в адрес царской семьи из-за ограничений в жизни их дочерей. Некая хозяйка светского салона как-то с сожалением сказала ему:

Многие считали, что держать своих дочерей в такой изоляции, как это делала Александра, было жестоко и недальновидно. «Она хочет, чтобы они росли, не зная ничего о «трагедии русского двора», как она это называет», – утверждала одна дама, намекая, что Александра была в ужасе от его безнравственности [503]. Удивительно, но при этом все четыре сестры Романовы казались такими естественными и хорошо образованными. Все, кто встречался с ними, были единодушны в том, что это были прекрасные юные особы, душевные, верные и одновременно с гордым осознанием значимости своего положения. «Они никогда не позволят вам забыть, что вы имеете дело с великими княжнами, но они не забывают и о чувствах других людей», – так отзывалась о них одна фрейлина [504]. Но увидеть царских детей, особенно Алексея, в городе можно было крайне редко. Гораздо больше шансов было увидеть их в Царском Селе. Пост Уилер вспоминал, что как-то он побывал в Царском вместе с графиней Толстой и ему посчастливилось повстречать царевича на прогулке в сопровождении казака-няньки. Мальчик был «укутан в длинное пальто с белым каракулевым воротником и в меховой шапке, лихо сдвинутой набекрень», он «охотно разговаривал, много жестикулировал, то и дело останавливаясь, чтобы взметнуть облачко снега». «Я смотрел во все глаза, – признался Уилер. – Ребенок был почти что легендой, я не знаю никого, кто его когда-нибудь видел».

Графиня, которая была близко знакома с императорской семьей, очень сочувствовала Алексею: «Бедное дитя! Вокруг только его сестры, ни одного мальчика его возраста, чтобы поиграть! Императрица поступает очень несправедливо по отношению к нему, да и к девочкам тоже, но никто не может переубедить ее!» [505] Такое мнение о царских детях было широко распространено, и с ним, конечно, трудно было спорить, хотя одному английскому посетителю, который получил аудиенцию в Царском Селе, представилась редкая возможность встретиться с Алексеем и девочками.

Алексей был явно центром вселенной для матери, в результате чего девочки семьи Романовых, казалось, обречены были быть своего рода дополнением, всегда быть в тени своего дарованного Богом брата. И тем не менее подспудно уже происходили изменения в отношениях между сестрами и братом. Александра все чаще поручала Ольге следить за поведением своенравного Алексея на публике, когда она сама не могла быть с ним из-за частого нездоровья. Однажды во время парада бойскаутов он попытался выйти из экипажа и маршировать с ними. Ольга помешала ему это сделать, тогда Алексей «ударил ее по лицу изо всех сил». В ответ Ольга лишь вздрогнула, взяла его за руку и гладила ее, пока Алексей не остыл. И только когда они благополучно возвратились домой, она убежала к себе в комнату и разрыдалась. Алексей раскаивался в полной мере – два дня он «был само покаяние и настоял, чтобы Ольга приняла от него за столом его порцию десерта». Он любил Ольгу, возможно, больше других сестер. Всякий раз, когда он получал выговор от своих родителей, Алексей «заявлял, что он Ольгин мальчик, забирал свои игрушки и шел к ней в комнату» [507].