Влюбленный Шекспир - Берджесс Энтони (читаем книги онлайн бесплатно без регистрации TXT) 📗
— Я не знаю, сколько денег ты зарабатываешь. Я знаю только то, что тебя видели радостным и разодетым в шелка в компании твоих знатных друзей. И еще я знаю, что… Да ладно, не имеет значения. Дай мне поспать. Видит Бог, последнее время у меня не было возможности как следует выспаться.
— И все-таки, что еще ты знаешь?
— Ох… — Тяжело вздохнув, Энн отвернулась от него. — А еще ты сочинял стихи. И их принесли к мастеру Филду для издания.
— Мои поэмы? Так это было давно. Я привез домой «Лукрецию», хотя полагаю, что здесь ее никто не станет читать. Филд сам мне говорил, что мой отец лишь недавно прочел «Венеру», а ты вообще отказалась, назвала ее мерзостью или чем-то в этом роде.
— Ничего такого я не говорила. Но ведь та книжка про голую богиню.
— Ну да, про обнаженную богиню, которая развлекается с юным мальчиком в полях. Энн не поняла намека, но зато сказала:
— Нет, там были коротенькие стишки, и некоторые из них были про мужчин, а другие — про черную женщину. — Она захныкала. — А вот мне ты никогда стихов не писал…
— Сонеты? Ты говоришь о сонетах? Но как к Филду могли попасть мои сонеты?
— Я ничего не знаю.
Уильям выбрался из кровати и встал перед ней, его рубаха призрачно белела в темноте.
— Иди обратно в постель, — приказала Энн. — Ты уже дал понять, что все эти разговоры о тебе истинная правда.
— Ничего подобного. Просто стихи, которые я написал для друзей, попали в чьи-то грязные руки…
— Должно быть, в грязные руки тех же самых друзей. Ну вот что, можешь ложиться обратно, можешь не ложиться. Как хочешь. Можешь вообще уйти из дома, но только дай мне поспать.
— Нужно поговорить с Диконом. Я должен узнать, в чем дело. Ведь воры и предатели…
— Ричард сейчас в отъезде, и тебе об этом хорошо известно. И вообще, нечего тут скандалить. Твой бедный сын еще не успел остыть в могиле… — Энн снова начала всхлипывать. А потом вдруг сказала: — Я собственными глазами видела один из этих твоих так называемых сонетов. Он есть у меня.
— Не может быть. Где он? Откуда он у тебя? — Уильям подскочил к кровати и схватил Энн за горло. Она разомкнула его слабую хватку своими сильными руками и гневно воскликнула:
— Значит, теперь я во всем виновата?! Отстань, идиот! Я-то тут при чем?
Конечно же с его стороны это было неразумно, и он сам это понимал.
— Где этот сонет?
— Сонет может подождать до утра.
— Я взгляну на него сейчас же. — С этими словами Уильям схватил трутницу — ящичек с сухими щепками — и принялся чиркать огнивом, а затем отыскал при лунном свете подсвечник со свечой, который, казалось, стоял здесь еще со времен его детства. — Я узнаю, кто передал его тебе…
— Ричард…
— Ну да, и тут без Дикона не обошлось!
— Нет, ему, к твоему сведению, это передал другой Ричард — твой приятель мастер Куини.
— Дик? — Уильям оторопел. — Дик Куини?..
— Твое сочинение в моей книжке, вон в той. — Энн указала ее местонахождение, величественно поведя рукой, которая при свете свечи казалась теплой и огненно-розоватой. — Заложено между страницами.
Нахмурившись, Уильям взял в руки книжонку в дешевом переплете — набожный бред, идиотские пророчества, предвещающие пришествие Антихриста из Испании и конец света. Отыскал заложенный между страницами обрывок пергамента, при одном лишь виде которого у него защемило сердце: он вспомнил ту майскую ночь, когда дрожащие мальчишеские пальцы выхватили из-за пазухи этот злосчастный листок, когда искреннее чувство было поругано и растоптано, когда та темноволосая девушка лишь посмеялась над ним, а вместе с ней радостно заржал и ее новый ухажер… Сколько лет назад это было?
…Моя любовь черна, но что с того?
Она не ослепляет, только греет.
Разверзся ад, и я иду в него, Ведь ад такой и рая мне милее.
— Вот это да, — прошептал он. — После стольких лет… Я написал это еще мальчишкой. Еще до того, как узнал, что ты… Да, в тот день я как раз его и закончил. — Он жадно всматривался в строчки. — Конечно, дурацкие вирши, но ведь мне тогда было очень мало лет. — И тут Уильяму стало не по себе. Эти строки не потеряли своей силы, и у него не было никаких сомнений насчет того, чье имя скрывается за ними теперь. — Господи, — пробормотал он, — неужели это никогда не кончится?
— Ну что, доволен? — поинтересовалась Энн. — А теперь ложись спать.
Уильям хотел вернуться в Лондон на следующее же утро, но отец сказал:
— Я надеялся, что ты задержишься у нас подольше. У меня для тебя есть одна хорошая новость, которой я не хотел ни с кем делиться до тех пор, пока не получу точного подтверждения, чтобы не было никаких недоразумений. Рассчитывал, что к этому времени у меня уже все будет готово. А тут это горе… Вот я и решил приберечь свою новость на потом, чтобы было чем порадовать тебя.
— Что ж, давай порадуемся этому сейчас, чтобы наши кислые рожи не слишком выделялись из всей этой ликующей толпы.
— Из ликующей толпы? Ах да, французские союзники, и королева благополучно минует свой… этот, как его там…
— Опасный возраст.
— Какое суеверие! Впрочем, нас здесь это мало занимает, ведь мы оторваны от того, большого мира. Мы здесь еще не разучились радоваться любому пустяку. Хотя лично я бы не назвал это пустяком.
— Ладно, выкладывай, что там у тебя. Они сидели в мастерской. Гилберт, серьезный молодой человек, выглядевший старше своих лет, сосредоточенно разглядывал кусок лайковой кожи, на которой он только что вывел карандашом контур перчаточных пальцев. Вдруг он оторвался от работы и сурово изрек:
— На самом деле это и есть пустяк. Да, все лезут в благородные господа. Но в этом нет никакого смысла, ибо перед Богом все равны.
— О чем это он? — улыбнулся Уильям.
— Да ты что, Гилберта не знаешь, что ли? Вечно он несет околесицу… — Отец смущенно откашлялся. — В свое время я хлопотал о нашем семейном гербе, и вот моя просьба удовлетворена. Теперь остается только дождаться официальной грамоты от герольдмейстера ордена Подвязки.
— Да ну… — Уильям опустился на грубо сколоченный табурет. Постепенно он начинал понимать, какие выгоды это сулит лично ему. — У нас будет герб? Фамильный герб?
— Сокол, потрясающий копьем, и серебряное копье на том, что они называют поясом, — на полосе, которая пересекает щит наискось.
— А девиз?
— Знаешь, я так и не научился его правильно произносить. Это по-французски. — С этими словами отец взял карандаш Гилберта и размашисто написал большими буквами на обрывке бумаги: «Non sanz droict».
— «Не без права», — перевел Уильям. — Хорошо, — одобрил он, поразмыслив малость. — Просто замечательно.
— Мы всегда были джентльменами, — высокопарно заявил отец. — Нам довелось пережить трудные времена, но теперь, слава Богу, они остались позади. И все это благодаря тебе. Так что чем скорее ты перестанешь тратить время на добывание денег и вернешься сюда, чтобы зажить как и подобает истинному джентльмену…
— Таковы уж мы, англичане, — вздохнул Уильям. — При первой возможности мы бросаем работу. Считается, что настоящий джентльмен должен безбедно существовать на те доходы, что приносят ему его собственные земли и недвижимость. Что ж, нужно будет напрячься и постараться прикупить еще и земли. А вообще, я очень рад, что за нами в конце концов признали это право
— быть джентльменами.
— Скоро ты сможешь украсить собственным гербом свою одежду и печати, — сказал отец, дурачась, как ребенок. — Кольца и знамена и вообще все, что душа пожелает. Пускай Ардены утрутся. — Он снова проказливо захихикал, а отсмеявшись, уже вполне серьезно продолжал развивать свою мысль: — Просто диву даешься, как со временем все может перевернуться с ног на голову. Твоя мать совсем забыла о том, как ее семейство отстаивало старую веру. Она вслеД за твоей Энн приобщилась к этой незатейливой религии. Эти святоши ни в грош не ставят епископов и презрительно фыркают при одном лишь упоминании о них. А я в свои немолодые годы занял ту позицию, что некогда занимала она. Хотя, конечно, стараюсь ничем этого не выказывать и особо не распространяюсь на эту тему. По крайней мере, теперь я понимаю, что эта вера гораздо ближе к истине, чем мне казалось раньше, и что люди гибли на кострах ни за что. То есть я хочу сказать, что знаю, с какой верой я умру. Говорят, что мужчины к концу жизни становятся благородным вином, а женщины превращаются в уксус.
