Роберт Вильямс Вуд. Современный чародей физической лаборатории - Сибрук Вильям (книги без сокращений .TXT) 📗
«Но где же достать такие стекла?» — спросили они. «Не понимаю, почему вы их не получили. У вашего правительства они есть. Я год назад послал формулу в адмиралтейство. Порядочное количество их изготовлено и применяется в лабораториях в Портсмуте…»
«О, вы знаете, — сказали они, — связь между флотом и Отделом разведки далеко не такая хорошая, как хотелось бы. Мы запросим Портсмут и узнаем, смогут ли они снабдить нас…» Портсмут, конечно, сразу же отозвался на их просьбу.
В то же время они встали в оборонительную позицию. Они гордо заявили мне, что изобрели бумагу, на которой невозможно сделать «невидимую» тайную запись. Эту бумагу продавали во всех почтовых отделениях, и письма, написанные на ней, можно было не подвергать никаким испытаниям. Эта бумага стала очень популярной, так как письма не задерживались цензурой. Это была обычная почтовая бумага, на которой были отпечатаны частые параллельные линии, розовые, зеленые и голубые. Красная краска разводилась в воде, зеленая в спирту, а голубая в бензине. На глаз бумага казалась серой. Так как практически любая жидкость, в которой растворены невидимые чернила, относится к одному из этих трех классов, одна из цветных линий растворится в бесцветной жидкости, стекающей с пера, и появятся следы надписи. Я вспомнил, что несколько лет назад обнаружил, что китайские белила получаются черными, как уголь, на фотографиях, сделанных в ультрафиолетовых лучах, и сказал: «Предположим, что я написал бы на ней тонкой палочкой китайскими белилами — тогда ни одна из линий не растворится, и все же надпись можно будет прочесть, если сфотографировать бумагу».
«О, нет, — ответили они. — Вы можете писать на ней даже зубочисткой или стеклянной палочкой без всякой краски. Цветные линии сделаны слегка мягкими или „липкими“, так что они смажутся, и получатся темно-серые буквы. Вот вам стеклянная палочка — попробуйте сами!»
Я попытался сделать невидимую запись — мне это не удалось. Но все же я был уверен, что мне удастся это сделать каким-нибудь способом. На меня нашло вдохновение, и я сказал:
«И все-таки я думаю, что побью вас, если вы дадите мне попробовать еще раз!»
«Невозможно! — сказали они. — Мы уже испробовали все средства сами».
Я сказал: «Хорошо. Все же я попытаюсь. Принесите мне резиновый штамп и немного вазелина». Мне принесли большой, гладкий чистый штамп военной цензуры. Я натер его вазелином, затем как следует вытер платком, пока он не перестал оставлять следы на бумаге. Затем я плотно прижал его к «шпионоупорной» бумаге, не давая соскальзывать в сторону.
«Можете ли вы обнаружить здесь надпись?» — спросил я.
Они испытали бумагу а отраженном и поляризованном свете и сказали: «Здесь ничего нет».
«Тогда давайте осветим ее ультрафиолетовыми лучами». Мы взяли ее в кабинку и положили перед моим черным окошечком. На бумаге яркими голубыми буквами, как будто к ней приложили штамп, намазанный чернилами, светились слова: «Секретных надписей нет».
Профессор Вуд, теперь — в штатском и с пропуском с отметкой «Честный и преданный» в кармане, снова начал путешествовать по полям сражений, выискивая, не найдутся ли где-нибудь немецкие сигнальные аппараты. Он начал свое путешествие в армейском «Кадиллаке» с лейтенантом Винчестером и Дайком из Американского посольства. Они ходили по траншеям и блиндажам, но единственный немецкий сигнальный прибор, который они нашли, были примитивные лампы с приспособлением для сужения пучка света, сделанные из старых медных орудийных гильз, со свечкой на дне и узкой щелью в боку. О своих последних днях в Европе после войны Вуд пишет:
«Перед отъездом из Парижа меня попросили прочесть в Сорбонне лекцию с демонстрациями. Война кончилась, и теперь „все можно было рассказать“. Лекция происходила 18 мая в большом зале, перед аудиторией больше чем из двухсот человек, состоявшей из физиков и армейских офицеров, некоторые из них — с дамами. Затемнив зал и включив очень сильную ультрафиолетовую лампу, я залил зал тем, что французы называли Lumiere Wood („свет Вуда“), заставив зубы и глаза ярко фосфоресцировать, — а разные ткани — светиться мягким сиянием. Платье одной дамы в центре зала сияло ярким красным светом, привлекая внимание всех. Каждый смотрел на светящиеся глаза и зубы соседа, и раздался взрыв хохота, когда я разъяснил, что вставные зубы остаются черными, как уголь. Со своим сигнальным телескопом я продемонстрировал узкий пучок света и закончил лекцию лозунгом Vive la France! (Да здравствует Франция!) быстро переданным пятном на стене азбукой Морзе. Сигналы прочло достаточное количество офицеров, и раздались аплодисменты».
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Пятидесятилетие Вуда совпало с годом окончания мировой войны. В последующие годы его научная и общественная деятельность развивалась в таких темпах, которым могли позавидовать и молодые люди.
Он ненавидит слова «общественный» и «общество», но это не меняет того факта, что он и вся семья его очень любят шумное общество и веселье. С 1918 года они стали космополитами — летом живя в загородных домах Англии, в Париже или Бретани, зимой — в Сен-Жан де Люс, или Ceн-Морице, веселились с самыми модными молодыми людьми общества того периода, и в тоже время встречались со знаменитостями — коллегами Вуда в его области науки.
Полный список поездок семьи Вудов через океан, званых обедов, визитов в Э-ле-Бэн, Баден-Баден, Биарриц, Венецию и Лидо за двадцатые — тридцатые годы дал бы вам ложное впечатление, что Вуд сам сделался интернациональным кутилой и «глобтроттером». В действительности, в эти же годы он провел ряд важнейших своих исследований и внес ценнейшие вклады в науку. Он действительно сверхподвижный человек, но никогда не тратит свою энергию понапрасну.
Как только он вышел из армии и вернулся в Балтимору, он снова принялся за работу с парами натрия, которую прервала война. В 1919 году он открыл, что тонкие слои натрия и калия, осажденные на внутренней поверхности кварцевых колб при температуре жидкого воздуха, настолько непрозрачны, что сквозь них не видно солнца, но пропускают широкую область коротковолновых ультрафиолетовых лучей до длины волны в 2000 ангстрем. Эта работа была важна в связи с новой теорией оптических свойств металлов. В то же время Вуд заинтересовался тайной спектра водорода тем, что, в то время как все земные источники получения светящегося водорода давали спектр всего из восьми линий, так называемой серии Бальмера, в спектрах хромосферы солнца и многих звезд видны тридцать три члена серии. Результат этого исследования служит таким хорошим примером того, как данные чистой науки могут приобретать немедленное практическое значение, что я предоставляю рассказать об этом ему самому:
«Бор, великий датский физик, объяснение которым серии Бальмера в спектре водорода создало сенсацию на Бирмингамском собрании Британской Ассоциации, сказал мне, что он считает, что отсутствие серий высших номеров в разрядных трубках может быть обусловлено большой близостью друг к другу атомов в газе. Поэтому не могут осуществиться более вытянутые орбиты электронов, которые по его новой теории соответствуют короткому ультрафиолетовому излучению, в то время как на „водородных“ звездах могло быть достаточно места для этих орбит благодаря очень низкому давлению газа. Такое объяснение делало лабораторные опыты бесперспективными, так как свечение в вакуумной трубке сильно падает с падением давления, но я все же решил попробовать.
Чтобы восполнить потерю света, которую я ожидал от понижения давления, я сделал трубку более трех футов длины. Два конца ее оканчивались большими расширениями для электродов и была отогнуты под прямым углом, так что свет от всей трубки мог выходить сквозь тонкостенное стекло, выдутое на изгибе. Трубка возбуждалась высоковольтным трансформатором, но при очень малых давлениях показывала только две или три линии Бальмера и слабые признаки сотен линий, которые, как мы теперь знаем, объясняются присутствием молекулярного водорода. Идея была явно неверной, но при более высоких давлениях линии, которые я искал, становились, гораздо сильнее, а остальные линии слабели и условия наблюдения улучшались со дня на день. В трубку все время поступал влажный водород через длинную капиллярную трубочку толщиной в волос, а на другом конце работал откачивающий насос. На третий день центральная часть трубки светилась пурпурным светом почти невыносимой яркости, и спектроскоп показывал, что излучаются только линии серий Бальмера. Мне, наконец, удалось сфотографировать двадцать два члена серии, увеличив более чем вдвое число бальмеровских линий, наблюдавшихся в лабораториях до этого. Дальнейшее изучение показало, что причиной улучшения было то обстоятельство, что теперь в трубке оставались только атомы водорода. Они и излучали линии Бальмера, а молекулы, состоящие из двух связанных атомов, давали весьма сложный спектр из тысяч линий. Они и сплошной «фон», который их сопровождает, и были причиной скрывавшей коротковолновые линии Бальмера во всех предыдущих работах, Во время работы я нашел, что успех ее зависит от того, что атомный водород, создаваемый сильным разрядом, мог рекомбинироваться в молекулы только при соприкосновении со стенками трубки или алюминиевыми электродами. Центральная часть трубки была настолько удалена от них, что они на нее не действовали, а водяные пары, поступавшие вместе с водородом, создавали пленку на стенках, «отравлявшую» стенки, как показал Лэнгмюр, так, что рекомбинация атомов водорода на стенках прекращалась.
