Огонь ради победы - Великолепов Николай Николаевич (электронная книга txt) 📗
Нынче здесь, завтра в Гиссарской долине, где несется шумная река Кафирниган (в переводе — «неверное чудовище»). Через ее бурные воды переправляется наш отряд, преследующий одну из многочисленных банд «войск ислама».
Осенью 1925 года наш дивизион возвратился из Восточной Бухары в город Керки. Из этого города и направили младшего командира Великолепова в Ташкентскую объединенную военную школу имени В. И. Ленина [8].
В Ташкент я приехал в первых числах октября. Почти через весь город прошел пешком, и вот передо мной мост через реку Салар, а сразу за ним — военная школа. Радостно забилось сердце: сбывается мечта, буду учиться, стану кадровым командиром…
Но свое военное образование я заканчивал уже не в Ташкентской, а Московской артиллерийской школе, куда был переведен из-за тропической малярии, которую подхватил на юге. Далее — одиннадцать лет в родной для меня ордена Ленина, Краснознаменной 11-й кавалерийской дивизии имени Морозова. С нею — в степных оренбургских краях, затем — в Белоруссии, на западных рубежах Родины…
И вот двадцать первый год своей военной службы встречаю вдалеке от родных краев, от памятных мест, где прошли молодые годы. Встречаю в небольшом каменном доме на окраине венгерского поселка Фельче-Бароч, где разместился с оперативной группой.
Остаток почти бессонной ночи на 6 марта 1945 года прошел беспокойно. Из штаба артиллерии фронта возвратился наш оператор Илья Васильевич Паневин. Молодой майор — ему недавно исполнилось двадцать три года — отличался весьма общительным характером, и, судя по его возбужденному виду, он кое-что даже сверх положенного узнал у своих коллег из вышестоящего штаба.
— Неужели гитлеровцы смогут нанести сильный удар здесь, у Балатона, когда советские войска уже на подступах к Берлину? — издалека начал разговор Паневин.
— Всякое может быть, — заметил я в тон майору. — А что говорят в штабе артиллерии?
— Тревожная обстановка на участке между озерами Веленце и Балатон. Думаю, надо еще раз связаться со штабами сто семидесятой и сто семьдесят третьей бригад, пусть проверят организацию наблюдения и связи.
— Хорошо, займитесь этим. В любом случае не помешает. И попросите связать меня с начальником штаба дивизии.
Степан Данилович Кравченко, как всегда, спокойно выслушал новости и доложил:
— Все расчеты командных пунктов бригад на местах, связь устойчивая. Особое значение уделяем полкам, выдвинутым в армейскую оборонительную полосу. Снабжение их боеприпасами и горючим взято под строгий контроль. Вчера и сегодня провели доразведку маршрутов маневра в районы развертывания. Сделаны контрольные выезды отдельных орудий днем и ночью. Словом, местность в полосе обороны осваивается.
Лишь под утро удалось заснуть. Но чуток сон фронтовика, ожидающего перемен на переднем крае. И потому, видимо, отдаленный, смутный гул канонады я услышал прежде, чем тревожно затрещали телефоны и дежурный оператор доложил о начавшейся вражеской артподготовке.
Канонада длилась полчаса. А затем фашистские танки и пехота атаковали южнее озера Веленце позиции 30-го стрелкового корпуса и соседнего с ним 1-го гвардейского укрепленного района. Используя свое превосходство в силах и средствах, враг сумел танковым тараном вклиниться в нашу оборону на стыке между корпусом и укрепрайоном.
Начались ожесточенные кровопролитные бои. В течение десяти дней советские воины с великой стойкостью отражали яростные атаки гитлеровцев, стремившихся во что бы то ни стало сокрушить нашу оборону между Веленце и Балатоном, прорваться к Дунаю и, расчленив советские войска, уничтожить их по частям. На этом направлении враг сосредоточил главные свои силы. Кроме известных боевых машин — «пантер», «тигров», «Фердинандов» фашисты применили 68-тонный танк «королевский тигр», располагавший мощным вооружением и броней до 180 миллиметров. Действия наземных войск противника постоянно поддерживались ударами авиации.
Враг упорно и методически наращивал силу своих ударов. В межозерном пространстве, на сравнительно узком участке фронта, с его стороны одновременно действовало танков и штурмовых орудий: 6 марта — 100, 7 марта — 170, 8 марта — 250, 9 марта — 320, а 10 марта — уже 450, На участках прорыва плотность составляла до 50 танков и штурмовых орудий на километр фронта. При этом противник непрерывно менял направления своих таранных ударов и тактику действий.
Из частей нашей 19-й артдивизии первыми приняли боевое крещение 170-я и 173-я артиллерийские бригады. Офицеры их полков, особенно в старшем звене, имели солидную фронтовую закалку, но значительная часть сержантов и солдат впервые вступили в бой. Признаться, неспокойно было на душе: как проявят себя в час жестокого испытания необстрелянные артиллеристы? А очень важно, чтобы первый бой для солдата прошел успешно. Тогда в нем крепнет вера в свои силы, в мощь своего оружия, в крепость воинского коллектива, в рядах которого он сражается.
Опасения оказались напрасными. Молодые артиллеристы дрались стойко и умело, не уступая в этом ветеранам-гвардейцам.
Огромную трудность для всех, особенно для штаба дивизии, составляло то, что наши бригады находились на различных участках фронта, в оперативном подчинении разных начальников. Позиции частей непрерывно менялись. К примеру, 173-я артбригада за несколько дней боев пять раз передавалась из одного корпуса в другой. Иной раз решение почти всего круга боевых задач ложилось на плечи командиров артиллерийских бригад. Мне же надо было ежедневно ездить в боевые порядки частей, устанавливать на месте, как они действуют, в чем нуждаются. И тут же мчаться в штабы общевойсковых соединений, еще и еще раз уточнять вопросы боевого использования наших частей. Что греха таить, приходилось и спорить с иными начальниками. Бывало, молодой общевойсковой командир из добрых, конечно, побуждений ставил тому или иному нашему дивизиону несвойственную ему огневую задачу. Особенно это касалось тяжелых и мощных артсистем. Случалось вгорячах напоминать старое присловье о том, что из пушек по воробьям не стреляют. Я понимаю, такая деятельность не совпадает с представлением читателей о боевой работе командира дивизии, который прежде всего обязан мыслить, ибо война является не только борьбой войск, но и состязанием умов военачальников. Но кому же, как не комдиву, заниматься и тем, о чем я рассказываю? Кроме того, надо учесть необычность нашей дивизии, сложность обстановки. И то, конечно же, что комдивом я был начинающим. Где-то и не так поступал, да иных путей тогда и не видел.
Утро 8 марта меня застало на командном пункте 170-й артиллерийской бригады в местечке Шарбогард. Комбриг полковник К. П. Чернов воспаленными глазами смотрел на карту, слушая доклад оператора своего штаба.
— Как на переднем крае, Кирилл Прокофьевич? — спросил я.
— Час от часу не легче. Противник опять начал танковые атаки. Удар наносится на стыке частей сто пятьдесят пятой стрелковой дивизии. Это северо-восточнее Шаркерестура, — комбриг указал карандашом точку на карте. — А здесь две батареи артполка майора Постного. Вот оператор только что доложил, что наши батареи помогли отбить атаку как раз на самом опасном направлении. Но противник наседает.
— Едем туда.
Вскоре мы прибыли на позиции 1144-го артиллерийского полка, которым командовал майор Постный. Батареи 76-миллиметровых орудий отражали очередную попытку фашистов потеснить нашу пехоту. Только стали мы обходить огневые позиции, как в небе появились вражеские самолеты. Один за другим они пикировали и, казалось, падали прямо на наши головы. Грохот орудийных залпов смешался с разрывами авиабомб.
Налет авиации не обошелся для нас без потерь. Однако все батареи продолжали вести огонь, еще одна атака фашистов была отражена.
Мы поговорили с личным составом батарей, уточнили, сколько на огневых позициях осталось снарядов. Боезапаса было маловато, да и многие расчеты действовали уже сокращенным составом.
