Великие женщины мировой истории. 100 сюжетов о трагедиях и триумфах прекрасной половины человечества - Коровина Елена Анатольевна
Именно этот портрет стал первым в галерее смолянок Левицкого. Ну а судьбы обеих девочек, изображенных на парном портрете, оказались одинаковы – обе они в реальной жизни не смогли найти применения своим полученным знаниям и обе умерли молодыми.
Феодосье Ржевской (той, что постарше) ко времени создания портрета (1772), судя по темно-голубому платью, было от 9 до 11 лет, а значит, родилась она между 1761 и 1763 годами. Была она дочерью московского генерал-поручика Степана Матвеевича Ржевского. Мать ее, Софья Николаевна, являлась урожденной баронессой Строгановой. Так что семья Феодосьи принадлежала хоть и не к «сливкам», но к высшему свету. Нам будет интересно узнать, что генерал-поручик Ржевский приходился дальним родственником, с одной стороны, роду нашего великого поэта Пушкина, с другой конечно же – первому мужу Глафиры Алымовой.
Д.Г. Левицкий. Портрет княгини Давыдовой и княгини Ржевской. 1772
Сама же Феодосья Ржевская окончила Смольный во втором выпуске (через 3 года после Алымовой – 1779 год), в учебе выказала «отличные успехи» и была пожалована, как и Глафира Алымова, екатерининским шифром. Он давал право на пожизненную придворную пенсию. Однако Ржевская не стремилась в статс-дамы. Она вернулась к отцу в Москву. Степан Матвеевич держал открытый дом и разрешал молодежи давать публичные спектакли. Государственных театров тогда в Первопрестольной не имелось, так что на спектаклях Ржевских всегда толпилось множество зрителей. И Феодосья блистала в первых ролях. Правда, особой живостью она не отличалась, как писал ее кузен князь И.М. Долгорукий, «была тиха, скромна и меланхолического свойства». Поэтому она не стала особо возражать, когда отец выдал ее замуж за овдовевшего князя Михаила Николаевича Голицына. Князь к тому времени уже был не молод, дослужился до чина тайного советника и получил место губернатора в Ярославле.
Феодосия уехала туда с мужем. У четы родилось двое детей. Но судьба их оказалась трагичной. Дочка Софья умерла пяти лет от роду. Сын Николай пал смертью храбрых на Бородинском поле в 22 года. Правда, о его трагической смерти Феодосия уже не узнала. Она умерла в 1795 году, примерно на 34-м году жизни.
Краткая жизнь грузинской княжны
О ее младшей подруге по портрету известно еще меньше. Крошечная смуглянка Анастасия Давыдова, судя по цвету платья, воспитанница самой первой ступени, то есть ей примерно 6–8 лет. По виду скорее шесть – столь она мала, совсем дитя. Значит, родилась она где-то около 1766 года. Но эта кроха – дочь генерал-майора князя Михаила Михайловича Давыдова – настоящая грузинская княжна. Дело в том, что родоначальником Давыдовых являлся внук кахетинского царя Александра I (умер в 1511 году) – князь Давид Дмитриевич. От него и пошли и титул с фамилией. Так что юная смуглянка, которая с таким восхищением смотрит на портрете на старшую подружку Ржевскую, гораздо родовитее ее. Но в стенах института не приветствовалась сословная спесь. Дети князей и малопоместных дворян (как Алымова) росли вместе, поддерживая дружбу. Да и как иначе? Не видя родных, они считали подруг сестрами, а институт – семьей.
Из стен Смольного Анастасия вышла в третьем выпуске, в 1782 году. Ее тоже, как и Ржевскую, не привлекла придворная жизнь, и девушка уехала в Тамбов, где ее отец был губернатором. Доподлинно более о ней ничего не известно, кроме того, что, по воспоминаниям современников, она тоже умерла рано – не дожив и до 30 лет.
Так что же это? Плохое здоровье, подорванное учением? Вряд ли. Воспитанницы росли в спартанских условиях и становились крепкими и закаленными. Плохое обустройство жизни после выпуска? Опять же нет. Девочек любили в родительских домах, куда они вернулись. Их не сдерживали в их юных порывах. И Ржевская, и Давыдова участвовали в проделках молодежи, играли в домашних спектаклях, музицировали, флиртовали, кокетничали. Правда, вот науки, коим их обучали, никак и ни в чем им не пригодились. Девушки, которые по замыслу императрицы должны были нести в общество образование и просвещение, мало что могли привнести: общество не нуждалось в их знаниях. За стенами института жизнь шла по-старому: там верили в нечистую силу, таящуюся в образовании, и обычно просили институток не слишком-то распространяться о годах учения. Как и прежде, считалось, что доля женщины – угождать мужу, а слишком ученую супружницу и побить не грех.
Не оттого ли, выходя в реальную жизнь, институтки быстро начинали понимать, что они – парии, их презирают, а их образование скорее черная метка, постыдное клеймо, чем благо для общества, девушки и не могли обрести счастья? Отсюда нервные срывы в последующей жизни, тоска по институтскому прошлому, когда все они мечтали, закончив учение, не просто стать счастливыми, но и приносить пользу обществу. Да ведь именно этому их учили, на это настраивали. Но оказалось, что общество еще не доросло до того, чтобы признать за женщиной право на образование. Иногда так страшно быть первыми…
Избранница
Трагичнее всех сложилась судьба у институтки первого выпуска (того памятного, алымовского) Александры Лёвшиной. Известно, что сам Левицкий не планировал писать ее портрет: девушка была не слишком красива. Но и не создать его живописец не мог – Александра была любимицей императрицы Екатерины. Государыня просто заставила Левицкого взяться за кисть.
Останется тайной, что так привязало императрицу именно к этой малоприметной девушке. Но факт есть факт: еще в 1773 году Екатерина написала 13-летней девчушке, всегда смотрящей на императрицу с обожанием: «Когда наступит срок, я приеду и заберу вас из монастыря…» Сашенька чуть не зацеловала это письмо до дыр. Ведь она была сиротой. Мать Лёвшиной, Татьяна Ивановна, умерла, когда дочке шел пятый год. Мать была родовита (урожденная княжна Кольцова-Масальская), но бедна и потому на выгодную партию рассчитывать не могла. Так что ей пришлось принять предложение небогатого дворянина – майора Елецкой провинции Петра Ивановича Лёвшина. Когда же матери не стало, отец-майор вообще перестал заниматься дочкой. Может, и сгинула бы она, если бы дядя по матери, коллежский советник Михаил Приклонский, не пристроил Сашу в Смольный институт. И было ей в том памятном 1766 году как раз 6 лет.
Д.Г. Левицкий. Портрет Александры Петровны Лёвшиной. 1775
Не помня ни матери, ни отца, Саша полюбила Екатерину всем сердцем – бурно, исступленно, восторженно. Такая любовь проняла даже монаршее сердце. Государыня писала девочке письма, называла «черномазой Лёвушкой», открыто говорила, что Саша предназначена для жизни при дворе. Даже когда знаменитый художник Левицкий написал портреты девочек-смолянок, портрет Сашеньки оказался размерами больше других, а уж изображение – сюрпризом даже для самой Лёвшиной. На портрете она предстала подчеркнуто значительной «придворной» дамой. Это она-то – Саша Лёвшина, которая и минуты не могла провести спокойно, вечно озорничала и проказничала!
Но, видно, серьезной российской императрице не хватало именно такого – веселого и озорного – взгляда на мир. Екатерина объявила себя чуть не приемной матерью Лёвшиной, даже дяде девочки она объявила: «Я беру Лёвушку на свои руки! Забудьте, что имеете племянницу, и пусть отец ее знает, что отныне она мне вместо дочери!»
Лёвушка же со всей непосредственностью детского сердца начала забрасывать новоявленную «матушку» письмами. И строки оказались не по-детски остроумны, что Екатерина весьма оценила. Вот как рассказала Лёвушка об одной из прогулок по Летнему саду: «В воскресенье мы были в саду. Но не знаю, каким образом мы не превратились в уток, так как нас отлично полил дождь. Может, Ваше Величество, по приезде к нам Вы увидите, как мы выросли, потому что, говорят, от дождя растут.