Ангелы мщения (Женщины-снайперы Великой Отечественной) - Виноградова Любовь (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации .txt) 📗
В городках Восточной Пруссии — Растенбурге, Левенберге и так далее, до Кенигсберга, — Аня Мулатова подбирала открытки — на память. Какие-то отправляла в письмах домой, некоторые носила с собой — что-то вроде коллекции. Немецкие открытки были не похожи на советские [382]. На советских изображали обновленный облик советских городов, ГЭС, физкультурниц на фоне портрета Сталина, колхозников, обучающихся грамоте. Новогодних открыток не существовало. Так что на Новый, 1945 год фронтовики посылали домой немецкие рождественские открытки [383]. На немецких открытках были хорошенькие дети, цветы или котята. Свою маленькую коллекцию Аня привезла с войны домой и показывала знакомым.
А чего только не было в брошенных богатых домах! Много в вещмешок не положишь, зато после стольких голодных лет объедались разносолами — многие вообще никогда до этого не ели досыта. «Открываешь шкаф и смотришь — что взять?» — вспоминала Аня [384]. Сколько всего было в шкафах, а брать было бесполезно — каждая лишняя вещь в вещмешке на марше принесет страдания. Разве что взять платье и шляпку и сфотографироваться в них? Хотелось хоть ненадолго почувствовать себя женщиной: красиво одевшись, сфотографироваться и отправить фотографию домой — пусть удивляются.
Девушка-солдат, наступавшая в Восточной Пруссии, запомнила необыкновенную ночь, проведенную в немецком замке. Там было «много комнат… Такие залы!». Шкафы были полны нарядов, и каждая девушка выбрала себе платье. Ей понравилось желтое платье и неземной красоты халат, длинный и легкий как пушинка. Девушка и ее подруги страшно устали, было уже поздно. Одевшись в платья, они тут же заснули. Она заснула, надев поверх платья этот волшебный халат. А утром… «Встали… Посмотрели еще раз в зеркало… И все сняли, надели опять свои гимнастерки, брюки. Ничего с собой не брали. В дороге и иголка тяжелая. Ложку за голенище воткнешь, и все» [385].
Кое-кому удалось, конечно, отправить посылки, но ведь эти девушки были простыми солдатами, а посылки были в основном привилегией офицеров. Солдат бесправен, посылки Веры Чуйковой и нескольких ее подруг вскрыла женщина, работавшая на почте. Забрала себе то, что понравилось, остальное выкинула. Точно Вера, конечно, не знала, просто кто-то сказал, — а когда Вера вернулась домой, она узнала, что посылка и правда не дошла [386]. Офицеры — да, слали. А уж генералы, как говорили, — те отправляли барахло вагонами.
Девушки, кроме белья, могли взять платок, ну и часики золотые, если подарят разведчики, тоже таскали с собой. А однажды ребята притащили Ане Мулатовой шубу — у них было больше, чем у девушек, возможностей полазить по немецким домам. Аня сначала отказывалась: «Куда мне ее девать?» Но такая красивая была кроличья шубка, так захотелось ей вернуться домой и зимой носить эту мягкую шубку, что не удержалась и взяла. Мучилась, таскала с собой в мешке, пока, уже в конце апреля, в Карпатах, не пропал весь мешок: девушки положили мешки на подводу, а ездовой то ли уснул, то ли лошадь испугалась и понесла, но сорвалась вся телега с лошадью в пропасть, погибли и лошадь, и ездовой, и вещи все пропали. Шуба — мелочь, с мешком пропала Анина снайперская книжка, и, хотя позже ей выдали справку и написали там снайперский счет, книжки другой не дали — все равно они уже были в наступлении [387].
Глава 17
«Может, к лучшему, что Роза погибла…»
«Высокая такая, грубоватая… много разговаривать не любила. Очень ей нравилась песня „Ой, туманы мои, растуманы“. Каждый раз, как начнет оружие чистить, так ее непременно затянет» [388], — вспоминала о «самой отчаянной из нас» Лидия Вдовина. Калерия Петрова — в 1960-х годах «красивая, ухоженная москвичка, научный сотрудник» — тоже вспоминала, что Роза была молчалива. «Ходила чуть вразвалочку, покачивая широкими плечами. В обиду себя не давала: молчит-молчит, но если заденут по-настоящему — встанет лицом к лицу, упрет руки в бока, глаза прищурит и выскажется крепко» [389]. На отдыхе, когда было свободное время, Роза все что-то писала. «Пишу целый день, устала, допишу потом. Все письма писала и в дневник, и на коленях все, приперла стенку и пишу, и спина, и рука устала» [390]. Она упоминает в дневнике, что в какой-то день написала 30 писем. Писала очень много домой, писала подругам по Архангельску, писала мужчинам, которых встретила на фронте, писала в редакцию фронтовой газеты, писала начальству, вплоть до самого Сталина, требуя, чтобы разрешили воевать на передовой. Предлагала Кале: «Давай я и твоей маме напишу, как мы здесь живем, как воюем. И Сашиной маме тоже…» И сама, конечно, получала огромное количество писем — особенно когда стала знаменитостью. «Но, — писала она с характерным для нее пессимизмом, — того письма, которое радует, нет» [391].
Дневник Розы всего-то за три месяца — с декабря 1944 года по январь 1945-го (более ранний не сохранился или не опубликован, но он точно существовал) — очень много о ней рассказывает. Советские и современные российские публикации создали образ Розы Шаниной — бесстрашного бойца, убежденной коммунистки, без остатка отдавшей себя защите родной страны. Иногда она предстает даже фанатиком. Непросто разобраться в записях Розы — записях человека, который спешит и сокращает, многое недоговаривает, который, в силу недостатка образования, часто не может в достаточной мере выразить мысль. Но, вчитавшись, сразу понимаешь, что имеешь дело с очень сложным случаем. Дневник, вызывающий у читателя самые разные эмоции, отражает страдания молодого и незрелого, очень талантливого, всегда неудовлетворенного, неуверенного в себе человека.
В этом дневнике четыре темы играют одинаково большую роль: война — снайперская «охота» и страстное желание быть на передовой, слава, взаимоотношения с мужчинами, отношения с подругами. Стоит ли говорить об очевидном: эти темы взаимосвязаны, тесно переплетены.
Роза часто упоминает свое неустойчивое эмоциональное состояние, признается дневнику, что плакала. Иногда — просто так, когда охватит тоска, иногда — от песни, которая взяла за душу, иногда — потому что с неуважением относятся подруги или мужчины. Плачет и потому, что хочет быть на передовой, а ее не пускают. «Была у генерала Казаряна и полит. начальника, искренне плакала, когда не пустили на передовую…» [392] А в гостях у майора — начальника оперативного отдела плакала, когда поставили хорошую пластинку. «Я навзрыд, до того доплакала и эту пластинку „Час да по часу“ завела раз 10» [393], — писала она на отдыхе 9 декабря. «Часа три уже сижу и плачу, — пишет она 18 января. — Кому я нужна?.. Мои переживания никому не нужны» [394]. И: «Я плакала от души всю дорогу, ибо мне тяжело было, я одна ночью, только пули свистят, пожары горят» [395].
«Адреналиновая зависимость», — комментирует дневник Розы современный психолог [396]. Кажется, эта девушка ощущала, что живет полной жизнью, лишь в моменты большой опасности. Свое состояние, тоску по передовой Роза сама называет в дневнике «жаждой боя». Почему ее так тянет туда, где смертельно опасно, она и сама не понимала. «Да, как хочется быть на передовой, как интересно и одновременно опасно, но не страшно мне почему-то» [397], — писала она во время октябрьского наступления. Роза, конечно, шла впереди с пехотинцами, хотя снайперов туда не посылали. «Команда — занять сопку, я заняла, я в первых рядах. Сначала я не видела, потом вижу: из-за горы, метрах в 100, вылазят самоходки с десантом. Била живую силу противника. Рядом слева, метрах в 8, раздавило старшего лейтенанта и капитана, и бойцов. У меня заклинение. Я села, устранила задержку и снова стреляю. Танк прямо на меня, метров 10 впереди… Страха никакого…» [398]. Чуть позже, не желая находиться далеко от передовой с женским взводом, она писала: «Хочу, чем объяснить? Какая-то сила влечет меня туда, мне скучно здесь… Некоторые говорят, что я хочу к ребятам, но я же там никого не знаю. Я хочу видеть настоящую войну…».
