Северная столица - Дугин Лев Исидорович (книги онлайн без регистрации полностью TXT) 📗
Эти молодые, богатые люди, кажется, готовы были подражать аскетическому Катону и готовить себя, наподобие античного героя, к подвигам…
И снова началось горячечное витийство, и снова звучали стихи Пушкина.
XX
Но ему не предлагали вступить в общество. Пущин, видимо, не делал нужных, решительных шагов – это отозвалось болью и разочарованием, шла весна – весной тоска усилилась.
В один из дней он брел по Невскому. Из-под колес экипажей взлетали брызги. Грачи и вороны ошалело метались от дома к дому… Петербуржцы уже сменили шубы на весенние рединготы…
Ах, бросить все и уехать из Петербурга! Повидать новые края, взглянуть на мир, понять, что в этом мире делать человеку, которого судьба наделила странным даром – писать стихи… Жизнь не ладилась, бурные волны жизни несли по своей прихоти, и не было точки опоры… Вот он пишет «Руслана и Людмилу», слава растет, поклонники ходят за ним толпой, в петербургских лучших салонах его принимают, он веселится напропалую… но… Что-то в жизни не определилось…
Возле книжной лавки Слёнина на Невском, у Казанского моста, как всегда было оживленно… Он поднялся по лестнице. На диванах вдоль стен и на стульях вокруг стола, будто в клубе, разместились петербургские литераторы… Одни проверяли корректуры из типографии, еще пахнущие краской, другие листали книги, третьи между собой в полный голос беседовали… Книжные полки высились до потолка, дверные притолки тоже упирались в книги, так что казалось, будто не двери, а проемы в полках ведут из комнаты в комнату.
Вот у кого бы издаться – у Слёнина! Издание «Собрания» как-то определит и его судьбу…
Слёнин недавно переиздал «Историю» Карамзина. Небольшие томики в одинаковых переплетах высокими стопками лежали по всем углам… Подписчики входили один за другим…
А на полках стояли разноцветными рядами сочинения Кантемира, Тредиаковского, Ломоносова, Кост-рова, Фонвизина, Хераскова, Державина, Жуковского, Батюшкова… Рядом с ними станет небольшая книжка: «Собрание стихотворений Александра Пушкина»…
Иван Васильевич Слёнин – крепкий, энергичный, с окладистой седеющей бородой, – занимаясь делом, успевал развлекать гостей разговорами.
– Желаю я, господа, открыть библиотеку для чтения российских книг, по примеру Плавилыцикова. Не знаю, справлюсь ли… Эй, Митрий, отыщи-ка господину книгу по реестру. Да-с, ездил я к московскому книготорговцу: так-то и так-то, говорю, скопился у меня товар, плохо покупают, а он мне: уступи на двадцать процентов! Эй, Митрий, увяжи господину книги…
Да, господа, торговать книгами – дело на охотника!.. Торговать сальными свечами – куда выгоднее!
Пушкина хозяин книжной лавки знал.
– Та-ак, – поглаживая бороду, искоса поглядывая на молодого поэта, протянул Слёнин. – Слышали, слышали о вас… Однако ж правила вам известны: за бумагу, за печатанье – вперед деньги. – И, разгадав по выражению лица Пушкина его мысли, подбодрил: – Сначала объявите подписку на сборник да напечатайте подписные билеты – вот вам и деньги!
И снова Невский, и снова поток пешеходов и сутолока карет.
Сдвинется ли что-то в его жизни или изо дня в день будет он топтаться там, где уже топчется два после-лицейских года!
В Летнем саду скамьи и тумбы тонули в воде, и деревья – голые и темные – оцепенело вбирали влагу…
Ноги привели знакомой дорогой к дому с медной дощечкой «Министерство народного просвещения и духовных дел» – дому, где жили Тургеневы. По знакомой лестнице поднялся он на третий этаж, слуга по звонку открыл дверь – и кого он застал здесь? В сборе застал тайное общество!..
В этом не могло быть сомнения! Он сразу все понял. Во-первых, при неожиданном его появлении голоса сразу смолкли, все будто удивились, все повернули к нему головы и как-то странно на него посмотрели. Заговорщики сидели за длинным столом, за тем самым, за которым прежде заседали арзамасцы, но председательствовал Николай Иванович Тургенев, а Александра Ивановича на этот раз вообще не было! И Пущин, конечно, был здесь – хотя, как Пушкин знал, тот вовсе не был знаком с Николаем Тургеневым…
Сердце забилось… Наконец-то свершилось то, чего он так сильно желал!
Он постоял у порога со смущенной, выжидательной полуулыбкой… Может быть, Пущин поднимется со своего места, подведет его к столу и назовет его, как нового члена общества?..
Но ничего такого не произошло. Он сел на свободный стул позади Пущина.
И прерванное заседание продолжилось.
Вальховский – да, да, лицейский Суворочка – Вальховский, теперь прапорщик Генерального штаба – стоял, старательно выпрямив свою узкогрудую, с покатыми плечами, фигуру, рядом с председателем, держа в руках листик доклада.
– Надежнейшим водным путем к столице, – продолжал свой доклад Вальховский, – является Вышневолоцкий путь, соединяющий Волгу с Невой. Водным этим путем доставляется продовольствие жителям Новгородской, Санкт-Петербургской, Финляндской губерний, а также для войска и флота, а также материалы для Адмиралтейства и Арсеналов…
Когда-то Вальховский вместе с Пущиным был гостем в «Священной артели»… Значит, теперь и Вальховский был в обществе.
– По водному этому пути в год проходят примерно до трех тысяч восьмисот барок с грузом до шести тысяч пудов – это при обычном состоянии воды…
Пушкин пригнулся к Пущину и шепнул ему на ухо:
– Ну что, застал вас наконец?
Но Пущин, не обернувшись, лишь пожал плечами.
Ну да, Вальховский всегда был добродетелен и каждую минуту занят был тем, что упражнял свою душу и тело… Теперь, отпустив усы, он удивительно стал похожим на те карикатуры, которые некогда рисовал на него Илличевский.
– Что касается притока строителей в Петербург, то он возрастает к пасхе, – объяснял Вальховский.
– Ну что, застал ваше общество? – снова шепнул Пушкин.
На этот раз Пущин повернулся к нему:
– Ты с ума сошел. Какое общество?
Кто еще здесь был? Конечно, был Никита Муравьев. Можно было не сомневаться в том, что Никита Муравьев – в обществе. Ну да, по примеру своего отца, он и сам друг человечества, – уже с некоторым раздражением думал Пушкин, – он трудолюбив, и можно представить, что голова его полна самыми различными сведениями, почерпнутыми у Гельвеция и Вольтера, Монтескье и Руссо, он читал Мабли и Вольнея, он изучал Адама Смита, Рикардо и Сисмонди, – но не забавна ли столь старательная добродетель в столь молодом возрасте?..
– Из Белоруссии притекают землекопы, из Ярославля – каменщики, печники, штукатуры, из Галича – маляры и плотники, из Чухломского уезда – кожевники и мясники. Они селятся артельно по пятнадцать – двадцать человек, а оброчные деньги отсылают барину…
Доклад был, кажется, статистический. И несомненно, скучный. Неужели, вместо того чтобы действовать, они все еще занимаются обсуждением?
– Что, не удалось спрятаться от меня? – опять шепнул он на ухо Пущину.
– Да как ты не понимаешь! – зашептал в ответ Пущин. – Ты видел у меня книгу ш-гае Сталь «Considerations sur la Revolution frangaise»? Я переводил из нее для журнала. Здесь – собрание участников журнала!..
Кто же еще здесь был? Был профессор Куницын, как всегда серьезный, собранный, подтянутый; и сейчас, как когда-то в Лицее, сидя за кафедрой, он сосредоточенно поглаживал кончиком карандаша глубокую свою переносицу. Куницын, всегда высказывавший самые радикальные взгляды, конечно, мог быть в обществе.
Здесь был гусар Каверин – дерзость и вольнолюбие его были достаточно известны. Здесь был штабс-капитан Бурцев – тот самый широкоплечий, массивный офицер Генерального штаба, к которому в «Священную артель» когда-то приходили лицеисты… Бурцев, конечно, мог быть в обществе…
