Маннергейм - Власов Леонид Васильевич (читаемые книги читать онлайн бесплатно полные TXT) 📗
6 июня по приказу командующего армией все части фронта, кроме 30-го армейского корпуса, начали закрепляться на своих позициях.
Обеспечивая правый фланг полков генерала Станкевича, Маннергейм получает приказ № 118 от 7 июня перейти в подчинение командира 8-го армейского корпуса.
Почти шесть дней, постоянно меняя позиции и вступая в короткие стычки с врагом, полки дивизии действовали в широком районе Ядвиговка — Блудов.
13 июня 12-я кавалерийская дивизия вновь передается 40-му армейскому корпусу. В личном обращении к Маннергейму генерал Духонин писал: «Рекомендую вам не ввязываться в серьезные бои. Сковывайте противника на своем фронте, выбирайте участки для атак и будьте готовы по особому приказу перейти в энергичное наступление».
17 июня противник, открыв ураганный артиллерийский огонь, перешел в наступление, но был остановлен. Контратака русской пехоты не удалась, и полки Маннергейма, которые должны были войти в прорыв, почти два часа бесполезно простояли под огнем врага.
20 июня 12-й кавалерийская дивизия была временно переведена в состав 11-й армии, перейдя в район Корчмы — Нива Злочевская.
В деревне Дубовой, где расположился штаб дивизии, уцелело лишь пять сараев и хлев для коров. Генерал и офицеры штаба облюбовали для работы сарай, где раньше хранились дрова и сено. Из нескольких бочек и досок соорудили что-то вроде стола и скамеек. Денщики приготовили из трофейных продуктов скромный обед. Три дня тыловое интендантство не направляло в дивизию продукты питания и фураж. Только запасливость командиров полков да строгость Маннергейма спасала солдат и офицеров от голода.
Оперативная сводка штаба армии от 23 июня говорила, что «12-я кавалерийская дивизия продолжает оставаться в выжидательном положении, ведя по всему фронту энергичную разведку».
Наступление русской армии остановилось, началась позиционная война. Немецкие части, отозванные с Западного фронта, смогли остановить русских и тем самым предотвратить катастрофу, нависшую над австрийскими войсками.
2 июля состоялся полковой праздник Ахтырского полка, на котором вместе со своим адъютантом ротмистром Скачковым присутствовал генерал-майор Маннергейм. Во время парада высоко в небе рвалась немецкая шрапнель. Был большой праздничный обед, на котором солдаты и офицеры пели хором.
Всю первую половину июля тяжесть боевых действий ложилась на 1-ю бригаду дивизии, которая вела бои за переправы у деревни Ворончин. 2-я бригада генерала Жукова вместе со штабом дивизии стояла в лесной деревне Заостров. Генералов Маннергейма и Жукова с их адъютантами поместили в доме старосты. И хотя здесь на всем лежала печать достатка и сытости, но в глазах старостихи барон уловил страх и отчаяние.
— Что печалишься, хозяйка? — спросил Маннергейм.
— Ой, пан генерал, наши люди говорят, что, если немцы к нам придут, они всех детей порежут.
— Не бойся, хозяйка, мы не пустим сюда немцев. Будем вас защищать.
Ночь теплая и звездная. Из соседнего дома раздаются звуки гармошки и звучат казачьи песни, там казачьи офицеры устроили небольшой пир. Никто не думает о ночлеге и завтрашнем дне. Война как-то странно вошла в жизнь и быт офицеров.
Во второй половине месяца после долгого перерыва пришла почта. Сказывались извечное русское головотяпство и волокита, когда невозможно определить, как работает механизм армейской почты, в мешках которой подолгу залеживались тысячи недоставленных адресатам писем.
«Самое неблагодарное на фронте занятие — это писать письма, — говорил Маннергейм. — Пишешь не близким людям, а в какое-то пространство, не зная, дойдет ли твоя весточка до места назначения. Все мы как манны небесной ждем писем, ведь неизвестно, что будет с нами завтра и даже сегодня, возможно, сейчас».
С первого августа, почти 59 дней, 12-я кавалерийская дивизия, побригадно, по очереди, занимала окопы на правом берегу реки Стоход, на линии Воля — Киселин, а коневоды оставались в урочище Жука, где находился штаб и землянки всех полков дивизии.
Используя это «окопное» время, Маннергейм все свое внимание уделил работе штаба. По его приказу подполковник Георгиевич, собрав в полках солдат, бывших плотников, по эскизу, нарисованному генералом, построил и хорошо оборудовал просторную штабную землянку.
Все офицеры штаба получили большие, хорошо освещенные столы, на которых можно было свободно разложить карты и схемы своих и вражеских позиций.
На рабочем месте генерала господствовал образцовый, почти бюрократический порядок. Каждый карандаш, циркуль и линейка имели свое конкретное место. Избави бог, если это нарушалось. На столах не было видно «батарей» чайных стаканов, без которых не могли работать русские генералы. На вопросы о чае барон обычно отвечал шуткой: «Чай — это хорошо, шампанское — еще лучше, но не на рабочем столе».
Прямо перед окопами полков 12-й кавалерийской дивизии на немецкой стороне стояла усадьба, обнесенная невысоким каменным забором, в котором находились пулеметные капониры врага. Слева к забору примыкал старый роскошный парк, посреди которого виднелась башня, «срезанная» снарядами. За усадьбой находился лес. Вдоль забора шла линия вражеских окопов, затянутая проволочными сетями.
Расстояние между окопами полков дивизии и неприятеля было около 200 метров, и сейчас, в тихие, погожие дни августа, было слышно все, что делалось у врага.
Маннергейм каждый день бывал на позициях полков своей дивизии. В один из дней он приехал к белгородским уланам, чтобы посмотреть, как они оборудовали пулеметные ячейки. Когда генерал закончил осмотр, его пригласили на чай в блиндаж командира полка. Августовский вечер был на редкость тихим, только-только появилась луна, которая долго, как шутили офицеры, скрывалась «в обозе второго разряда». В стане врагов было очень шумно. Слышались пьяные голоса, какие-то крики и ругательства.
— Опять перепились, — сказал полковник. — Спать опять ни черта не дадут.
— Слышите, ваше превосходительство, вроде женские крики, — сказал один из офицеров.
Действительно, внятно доносились женские крики и потом плач. Генерал и офицеры вышли из блиндажа. Послышались выстрелы.
— Кто это стреляет? — спросил генерал.
— Это наши секреты, ваше превосходительство, они недалеко от окопов врага, — ответил полковой адъютант.
Плач слышался все ближе, невдалеке, около забора показалась растерзанная женщина, скрывшаяся в темноте.
Генерал и офицеры вернулись в блиндаж, где денщик уже приготовил чай, черный как лакрица, терпкий, как дубильная кислота.
— Ваше превосходительство, — обратился полковник к генералу, — куру подавать?
— Да пошел ты к черту со своей курой, полковник, — мрачно ответил Маннергейм. Дикая сцена насилия будоражила его ум, было мерзко и невыносимо тяжко. Почувствовав настроение генерала, полковник заметил:
— Может быть, снарядами «угостить» этих изуверов, ваше превосходительство?
— Можно, конечно, но только артиллеристам точно место указать трудно, как бы свои снаряды нам на голову не упали, а если стрелять по площади, много боеприпасов впустую израсходуем.
В окопе у блиндажа послышался шум и какие-то отрывистые разговоры.
— Кто это там у вас шумит? — спросил Маннергейм.
— Бабу привели, ваше превосходительство, — ответил на вопрос генерала вошедший в блиндаж унтер-офицер.
— Давайте ведите ее сюда.
Сквозь низкую узкую дверь блиндажа еле протиснулась полная нагая женщина.
Все ее тело было избито и изодрано, сплошь покрыто глубокими царапинами, из которых сочилась кровь. Обнаженная грудь в кровоподтеках, поперек живота шел кровавый рубец.
— Фельдшера сюда срочно позовите, полковник, — сказал Маннергейм. — Ротмистр, прикройте женщину своей шинелью, но сначала срежьте погоны.
Прибежавший с санитарной сумкой фельдшер сначала растерялся, увидев генерала, но, взглянув на женщину, быстро понял, что ему надо делать. Жгучая боль, которую причинил кровоточащим ранам йод, вернула женщине сознание и чувство стыда. Она отвернулась и хотела сесть на земляной пол. Офицеры поддержали ее, завернули в шинель и усадили на обрубок дерева, служивший стулом.
