Франклин Рузвельт. Человек и политик (с иллюстрациями) - Бернс Джеймс Макгрегор (прочитать книгу txt) 📗
Рузвельт внимательно слушал, вращая пальцами пенсне, использованной спичкой вычерчивая на скатерти стола рисунки, задавая время от времени вопросы. На следующий день, в воскресенье, он нанес ответный визит на «Принц Уэльский». На юте, под огромными стволами корабельных пушек, президент и премьер-министр в компании нескольких сот матросов, судовых механиков и морских пехотинцев, рассыпавшихся по палубам среди орудийных башен, присутствовали на религиозной службе. Еще одна незабываемая служба, когда аналой задрапирован пополам полотнищами «Юнион Джека» и звездно-полосатого флага. Президент стоял мрачный и сосредоточенный; Черчилль, в съехавшей набок морской фуражке, пел со слезами в горле «Вперед, христианские воины». Американский и английский капелланы по очереди читали проповеди. Это было время живых, вспоминал позднее Черчилль, почти половина тех, кто пел тогда, вскоре погибли.
Затем перешли к делу. Как и ожидал президент, Черчилль с самого начала стал добиваться активизации американских усилий в Атлантике и более жесткого курса в Тихоокеанском регионе. Несмотря на обнадеживающие доклады Гопкинса из России и поступающую разведывательную информацию о сдерживании наступления немцев под Москвой, оба лидера подходили к вопросу о помощи России лишь в плане того, что можно сберечь на мероприятиях в Атлантике и вооружении собственных войск. Черчилль все еще рассматривал помощь Советам как временную меру, Рузвельт — скорее как долговременное предприятие. Однако ни тот ни другой еще не готовы сделать ставку на выживание Советов.
В Атлантике Рузвельт не хотел выходить за рамки согласованной политики сопровождения американскими военными кораблями быстроходных конвоев, следовавших между Ньюфаундлендом и Исландией. Однако насколько велико его желание держаться нейтралитета в остальном, видно из позиции президента в отношении других островов Атлантики. Черчилль сообщил ему о своих планах оккупировать Канарские острова, возможно, до ожидавшегося броска нацистов через Испанию. Оккупация островов, признавал Черчилль, неизбежно вызовет ответные действия Испании при поддержке Германии, и в этом случае Англия не выполнит обещание, данное Португалии, защитить Азорские острова. Не возьмутся ли за это вместо нее Соединенные Штаты? Рузвельт согласился на это при условии, что такой запрос поступит в Вашингтон из Лиссабона. Позднее Черчилль отказался от атаки на Канары, но этот эпизод свидетельствует, что Рузвельт, учитывая кризисную ситуацию на Иберийском полуострове, мог пойти на такой серьезный шаг, как оккупация Азорских островов, по инициативе Черчилля.
Премьер настаивал также на жестком курсе в отношении Японии. Вслед за воскресным богослужением он предложил Рузвельту подписать совместную декларацию с предупреждением Токио, что «любые дальнейшие территориальные посягательства Японии в юго-западной части Тихого океана» приведут к ситуации, когда Англия и Соединенные Штаты «будут вынуждены принять ответные меры, даже чреватые войной» между Японией и этими двумя державами. Черчилль, испытывая давление со стороны голландцев и тихоокеанских доминионов, добивавшихся американской поддержки в случае нападения Японии, хотел объединения усилий США и Англии в Тихоокеанском регионе в такой же степени, что и в Атлантике. Кроме того, Черчилль опасался серьезного конфликта, в котором Англия, с ее ослабленными позициями в Юго-Восточной Азии, останется один на один с Японией. Он убежден, что только самое серьезное предупреждение со стороны Вашингтона произведет на Токио должный эффект.
Рузвельт отнесся к этому сдержанно. Он желал войны с Японией еще меньше, чем Черчилль, но, в то время как премьер-министр считал возможным избежать конфликта путем проявления твердости, президент склонялся к тактике затягивания времени, переговоров, сдерживания японцев. Он считал возможным позволить японцам сохранить лицо по крайней мере месяц или около этого. Вот почему вместо декларации Черчилля, сформулированной почти как ультиматум, Рузвельт предложил поставить Токио через Номуру перед выбором: либо Токио обещает вывести японские войска из Индокитая, а Вашингтон за это постарается урегулировать все спорные проблемы с Японией, либо в случае отказа Токио от предложения и продолжения японской экспансии президент будет вынужден принять меры, чреватые войной между Соединенными Штатами и Японией. Черчилль согласился с этой тактикой, оставлявшей инициативу целиком в руках президента.
Теперь оба лидера увидели завуалированные, но четкие различия в своих позициях по Японии. Черчилль выступал за жесткий курс, потому что такой курс либо вынудил бы Японию уйти из Китая или Индокитая, отказаться от экспансии и избавил бы Англию от японского давления на Дальнем Востоке, либо привел бы к конфликту. Этот военный конфликт вовлек бы США в войну в Тихоокеанском регионе с их более активным военным вмешательством в Атлантике, что было для Черчилля первостепенной целью. Президент предпочитал отодвигать любой конфликт до той поры, пока армия и флот США станут сильнее, общественное мнение — восприимчивее, а война на два фронта — более управляемой. Пока же он следовал своей политике «приоритет Атлантики».
В то время как два руководителя вели переговоры, основанные на взаимопонимании и легких разногласиях, их военачальники вели дебаты иного рода на «Принце Уэльском». Первый морской министр сэр Дадли Паунд, сэр Джон Дилл и их помощники пытались убедить американцев, что увеличение помощи союзникам и вступление в войну обеспечат победу более скорым и легким способом. Американские начальники штабов стремились продемонстрировать скудность своих арсеналов, опустошенных поставками оружия Англии и другим странам. Уже в этих дебатах обнаружились провозвестники будущих разногласий. В то время как англичане делали упор на бомбардировки, блокаду, окружение и истощение Германии, американцы, особенно Маршалл, считали необходимыми высадку союзников на континент и прямое боевое столкновение с противником. В ходе дебатов выявились и добрые предзнаменования. Обнаружилось, в частности, что при всей несговорчивости американские и английские военные показали себя также коммуникабельными, благожелательными, способными на тесное сотрудничество партнерами, глубоко уважающими друг друга.
Поразительно то, что значимость конференции в Арджентии определяется не столько стратегическими решениями и обязательствами, которых практически не было, сколько обсуждением целей войны Рузвельтом и Черчиллем. Оно дало мало перспективных планов, зато произвело на свет Атлантическую хартию, одну из самых обязывающих деклараций в ходе войны.
Президент не поощрял в администрации споры о конкретных послевоенных целях. Обсуждение высоких материй бесполезно, споры же о путях и средствах достижения благородных целей могли породить лишь разногласия и отвлечь внимание от непосредственных дипломатических и военных проблем. Далее, обсуждение послевоенных проблем предполагало также, что сначала была «война», а это, в свою очередь, разбередило бы старые раны сражений в Лиге Наций.
— У меня нет ни малейших возражений против вашего желания воссоздать послевоенную картину мира, — говорил Рузвельт в июне Адольфу А. Берле. — Но, ради бога, не давайте знакомиться со своим проектом газетчикам...
Однако события 1941 года заставляли Рузвельта действовать вопреки своему желанию. Война России и Германии уже поставила трудные вопросы будущего усечения Польши. Следовало принимать во внимание польское правительство в изгнании в Лондоне, как это делали на родине большие массы польских избирателей. У Рузвельта были подозрения, что Лондон, вероятно, обговаривает секретные территориальные сделки, как это происходило в прошлом. Халл и Веллес уже вели разговоры о необходимости проведения после войны недискриминационной экономической политики. И в широких кругах избирателей, как Рузвельта, так и Черчилля, господствовали настроения в пользу провозглашения моральных принципов и целей войны, и особенно создания новой Лиги Наций.
