Любовь Орлова. 100 былей и небылиц - Сааков Юрий Суренович (читать полностью бесплатно хорошие книги txt) 📗
По Л. Зорину получается, что огромная, растянувшаяся в тот холодный день от площади Маяковского до площади Восстания очередь желающих проститься с Л. Орловой была очередью на прощание с «прологом уже зреющего эпилога». Не слишком ли много желающих для прощания с эпохой, которая, судя по его мемуарам, так не устраивает драматурга?
Из письма Л. Орловой Ф. Раневской:
«Вы и я выпрашивали роли, которые кормят театр. „Лиззи Мак-Кей“ протолкнула Ирина Сергеевна (Анисимова-Вульф)…
«Нору» (протолкнул) Оленин, ее репетировали как внеплановый спектакль…
Приказ на «Лжеца» я вырвала почти силой у Завадского…
«Сэвидж» подарили мне вы».
«Жить стало лучше, жить стало веселей», – бросил Сталин, улыбаясь в усы», – перепевает Л. Зорин в 97-м сказанное-пересказанное. – Террор обретал еще больший размах, шли зарешеченные поезда, гоня на Восток человечье мясо, еще не забылся голодомор, свирепствовавший на Украине, и все-таки население ВЕРИЛО, что жить стало, пожалуй, и лучше и, разумеется, веселей. Парады, спартакиады, декады национального искусства (благодаря одной из них, азербайджанской, бакинский вундеркинд Леня Зорин стал известен в Москве.Ю. С.), банкеты в Кремле, ордена и медали, и всюду она – Любовь Орлова, простые, прекрасные черты, желанная, близкая и далекая, сначала девушка нашей мечты, чуть позже женщина нашей мечты, из всех рупоров летит ее голос на крылышках музыки Дунаевского и скромно зарифмованных строчек Лебедева-Кумача, внушая, что наша нищая жизнь на самом краю кровавой бездны – это доставшаяся нам радость и материнский дар любимой и любящей Революции».
То, что Зорин сравнил Орлову, «девушку нашей мечты», с одноименной девушкой Марики Рёкк, первой бы только польстило: во всяком случае, так лихо отплясывать, как немецкая «звезда», она не умела. И не знала, кстати, что пела с М. Рёкк дуэтом, потому что, как утверждает И. Полянская, «дуэтом» тогда пели вожди их стран: Сталин и Гитлер. И что после, когда один из вождистского дуэта сгинет, она изгрызет «трофейную» М. Рёкк своими крепкими, еще тогда белыми зубками…
А что касается «крылышек» музыки Дунаевского, то на этих «крылышках» вылетела и «Песня о Родине», музыка которой (помешало только несерьезное название фильма, в котором она звучала, – «Цирк») чуть не стала новым гимном России, и «Песня о Москве», которая стала гимном Москвы.
«А говоря об „оптимистической простолюдинке“, которую изображала Орлова на экране, Зорин пишет:
«Между тем в реальности Любовь Петровна была вполне голубых кровей, умело соблюдала дистанцию, дворянский сдержанный стиль общения не только со своими гостями, но и с красивым изысканным мужем. То, что Орлова и Александров, эстетически и социально далекие и режиму и среде обитания, стали певцами и выразителями, опознавательными знаками этого строя и этой среды, словно поддерживало триумф последних.
И быть может, в том, что однажды Завадский пригласил в свой театр Л. Орлову, лежало неосознанное им ощущение некоей общности судеб. Обоим выпал печальный удел – не только признать, не только вписаться в исходно чуждую им жизнь, но и украсить ее собою, своим дарованием, обликом, статью».
Тут уважаемый драматург допускает сразу три неточности. Во-первых, «эстетически и социально далекий режиму Александров»… Не знаем, насколько «эстетически», хотя почему бы быть «далеким» такому режиму сыну екатеринбургского железнодорожника, не знавшему, как свидетельствовал В. Шкловский, в 20 лет ни одного иностранного слова? А что касается «социально», то стал бы столь «далекий» Александров помогать С. Эйзенштейну снимать «Стачку» и «Броненосец „Потемкин“, совместно с ним ставить „Октябрь“ и „Старое и новое“, наконец, самостоятельно – „Пятилетний план“ и „Интернационал“? Только ли конъюнктуры ради?
Во-вторых, – о приглашении Ю. Завадским Л. Орловой. И. Фролов, например, считает, что фильм «Весна» был своеобразным штурмом Александровым и Орловой приглянувшегося им престижного театра. Ведь на картине работали его ведущие мастера: режиссер И. Анисимова-Вульф, актеры Ф. Раневская и Р. Плятт. А потом за компанию с ними «вернулась» в театр и Орлова…
И последнее – об ощущении Ю. Завадским «общности своих судеб с Орловой». Оно не помешало ему за почти 30 лет работы Орловой в театре занять ее всего в пяти спектаклях. Последнюю, шестую, роль «миссис Сэвидж» ей «подарила Ф. Раневская. Так что последние 27 лет Орлова работала в театре с точно такой же „производительностью“, как Александров в кино: он с 43-го по 73-й год снял шесть фильмов, она с 47-го по 74-й год сыграла в театре шесть ролей…
Об этом и обо всем остальном писала актриса в своем последнем письме той же, не очень обожаемой Завадским, Ф. Раневской:
…Как подло и возмутительно сложилась наша творческая жизнь в театре. Ведь Вы и я выпрашивали роли, которые кормят театр. Ваша «Тишина» (спектакль «Дальше – тишина…» – Ю. С.), ваша «Сэвидж», которую вы мне подарили. «Лиззи Мак-Кей» протолкнула Ирина Сергеевна (Анисимова-Вульф. – Ю. С.), Нору – Оленин, ее репетировали как внеплановый спектакль. Приказ на «Лжеца» я вырвала почти силой у Завадского с помощью Никонова (директора театра. – Ю. С.).
Мы неправильно себя вели. Нам надо было орать, скандалить, жаловаться в министерство. Разоблачать гения с бантиком и с желтым шнурком и его подругу (соответственно Завадского и В. Марецкую, которая «перехватила» «Сэвидж» у Орловой во время ее отсутствия на съемках «Скворца и Лиры». – Ю. С.).
Но у нас не те характеры. Достоинство не позволяет».
…Где же здесь «ощущение общности»? А между тем интеллектуалу Зорину вторит «дамское» «Отдохни»: «Неважно, что в одних стенах Раневская и Марецкая. Будет и Орлова (это насчет приглашения последней в театр. – Ю. С.). Как ни странно, но примы никогда не ссорились».
Тем не менее «сразу же после панихиды по Орловой Завадский почувствовал недомогание, – пишет Л. Зорин. – Скорее всего, смерть Любови Петровны пробила весьма серьезную брешь в его защитных приспособлениях. Решено было, что он ляжет в больницу. Но прежде чем отправиться в Кунцево, он написал письмо министру, – не столько письмо, сколько мольбу ускорить отправку заветной бумаги (разрешения на ту же зоринскую „Самозванку“. – Ю. С.)".
58
В последние годы, говорят теперь, чувствуя, как неважно она выглядит, Орлова терпеть не могла прессы, которая жаждала встречи с «живой легендой» советского кино. Наконец одному, наиболее настырному журналисту она все-таки уступила и согласилась на интервью с ним. Но с непременным условием: журналист будет общаться с «живой легендой» только через мелкую, разделяющую их сетку. Журналисту так, видимо, приспичило это интервью, что он согласился бы не только на «мелкую сетку» – на берлинскую стену, которая бы отделяла его от актрисы. Лишь бы услышать от нее хоть что-нибудь на тщательно заготовленные, процеженные через ту же «сетку» собственной цензуры вопросы.
59
В последние годы за Орловой стали замечать и такую ничем не объяснимую странность. При встрече с кем-то, пораженным, как великолепно она выглядит, актриса все время поглядывала на часы. И как только они показывали, что стукнул час после начала их рандеву, актриса под любым предлогом немедленно исчезала и уже не возвращалась, сколько бы те, с кем она так мило общалась в течение часа, ни задерживались во Внукове или в Москве, на Бронной.
Секрет такого «почасового» поведения актрисы был и прост и одновременно жутковат. Оказывается, прежде чем в эти годы показаться кому-то на глаза, актриса накладывала на лицо какой-то чудодейственный, привезенный за сумасшедшие деньги из-за границы крем, который делал ее неотразимо молодой… ровно на час. После этого действие чудо-средства кончалось, и актриса выглядела еще старше, чем до его применения. Отсюда и ее исчезновения после определенного срока «выхода на люди».
Бред, конечно, если учесть, что в театре, например, она не могла лимитировать свое пребывание на сцене одним часом. Может, повторно прибегала к чудо-средству в антракте, но вряд ли оно было рассчитано на «многократное» применение.
