Морской фронт - Пантелеев Юрий Александрович (бесплатные полные книги txt) 📗
Последний транспорт скрылся за мысом, за ним устремились бронекатера охранения. А из леса все еще выходили люди — мужчины, женщины с детьми… Переполненная пассажирами канлодка тоже отвалила от пирса. Рейд опустел.
— Ну что же, адмирал, будто все в порядке?.. — радостно проговорил командир дивизии.
Оставив для страховки несколько катеров из бригады шхерных кораблей, мы вечером тоже отдали швартовы. Только развернулись, как матросы заметили большого пса, мчавшегося с высунутым языком. Добежав до головы пирса, он отчаянно завыл. Все на него смотрели с сожалением. Молодой курносый матрос-сигнальщик вскинул бинокль и очень громко, на весь рейд, доложил командиру катера:
— Товарищ старший лейтенант! На молу пес просит взять его на борт!
Это было сказано с дрожью в голосе, будто сигнальщик сам услышал просьбу четвероногого друга. На палубе раздались голоса:
— Надо взять, это наш пес, с канлодки…
И мы опять приблизились к пирсу. С расстояния нескольких метров пес мигом прыгнул на бак катера. Он визжал от радости, ластился к каждому из нас.
— Должно быть, стервец, в самоволке гулял, — сострил кто-то из красноармейцев.
Идем проливом, на море тишина. Незаметно подошли к маяку Стирсудден, подняли наши позывные, несем их уже пять минут, но никто не отвечает, Зернов волнуется:
— Спят что ли, разгильдяи?! Не может быть, там опытный старшина-сверхсрочник…
Подходим ближе. И вместо ответа на наш сигнал далеко от катера появляется всплеск от снаряда мелкого калибра — либо полевой пушки, либо танка. Тут же затрещал пулемет. Все ясно! Пост связи и маяк в руках фашистов…
Катер рванулся в сторону, и мы помчались в Кронштадт.
Раздалась бодрая команда: «Команде ужинать!» Старпом пригласил нас в кают-компанию. Небольшая уютная каютка на корме. Гостей пропустили вперед, они с трудом освоили узенький вертикальный трап.
— Товарищ адмирал! — воскликнул командир дивизии. — Да у вас тут как в мирное время… Мы не помним, когда нормально обедали, да и вообще горячей пищи давно не видели…
А стол был сервирован как обычно в корабельной кают-компании: белая скатерть, приборы, рюмки и графин, наполненный пайковой водкой. Моряки всегда отличались гостеприимством. Вестовой матрос с особой, я бы сказал, сыновней лаской угощал поседевшего комдива и его спутников.
Как говорят, ужин прошел в дружеской и непринужденной обстановке и, замечу, с неоднократной добавкой и первого и второго.
Мы обогнали транспорты, на палубах которых негде было яблоку упасть. Бойцы понемногу отходили от всего пережитого, над морем разносились звуки гармони… Вот он, несгибаемый, неунывающий, наш советский солдат!
Кронштадт с моря казался идущим на нас гигантским кораблем. Видны были яркие вспышки. То стреляли тяжелые орудия северных фортов по району Зелено-горек, Сестрорецк, а линкор и крейсер — по району южнее Ораниенбаума. Справа от нас тяжело ухали 12-дюймовые орудия Красной Горки. На обоих берегах полыхали пожары. Черный дым поднимался стеной вверх. В воздухе стоял невообразимый гул. Флот громил фашистов, помогая своей армии.
Мы с комдивом молча стояли на корме катера.
— Здорово палит Кронштадт… — сказал он с восхищением.
В такие минуты особенно укреплялась вера в то, что все наши неудачи носят временный характер. Настанет час — и враг будет разгромлен. Еще раз из-под самого носа фашистов флот перебросил под Ленинград более 12 тысяч бойцов. Немалая помощь фронту! А вместе с ранеными и гражданским населением мы эвакуировали около 14 тысяч человек. Всех сняли с берега и доставили в Кронштадт. Последние катера, оставленные там, в бухте, вернулись без пассажиров. На глазах у наших моряков фашисты заняли опустевшее Койвисто…
Сердца пылают гневом
На следующий день после возвращения из Койвисто мы с капитаном 1 ранга Ганцовым были командированы в Смольный на совещание по поводу эвакуации населения из Ленинграда. Нам вменялось в обязанность доложить, сколько нужно вагонов для семей военнослужащих флота. Признаться, таких сведений ни в штабе, ни в политуправлении флота не оказалось. Это обстоятельство меня смутило. Но ехать надо, ибо помимо всего мне необходимо установить личный контакт со штабом Ленфронта, уточнить ряд организационных вопросов.
По давно установившейся привычке, мы сначала добрались катером до Ораниенбаума, а далее на легковой машине направились в Ленинград. Штабной гараж размещался на окраине Ораниенбаума. Всего лишь два с половиной месяца не был я на южном берегу Финского залива, а сколько здесь перемен! Ораниенбаум, Петергоф, Мартышкино и другие дачные предместья Ленинграда приобрели ярко выраженный фронтовой облик. По улицам несутся камуфлированные машины с солдатами и воинскими грузами, санитарные фургоны с большими красными крестами. Шоссе уже сильно побито, — должно быть, прошли танки и артиллерийские тягачи. На обочинах дороги валяются поломанные и опрокинутые машины, прицепы. В придорожных домиках не видно людей. Окна либо выбиты, либо заколочены. Видимо, это характерно для войны — вся жизнь, биение ее пульса, сосредоточено на дорогах… Здесь не только беспрерывный гул машин, но и гомон то молодых и звонких, то хриплых, надорванных голосов.
Едем медленно, наш блестящий «ЗИС» что белая ворона в бесконечном потоке запыленных фронтовых машин. Кто-то кого-то толкнул, кому-то мешают проехать, все это не может обойтись без крепких словечек, вот и стоит над дорогой звон голосов:
— Куда лезешь!..
— Осади чуток!
— Давай живее, спать потом будешь!
А то на грузовичке слышна гармонь и залихватская русская песня.
И все на фоне беспрерывной канонады тяжелых орудий флота…
— Вот если бы записать на пластинку всю эту музыку дороги, — пошутил Иван Николаевич.
Движемся вперед все равно что плывем по реке на плоту по течению — ни остановиться, ни свернуть. Старшина 1-й статьи Карнаух, лучший водитель нашего гаража, нервничает. На блестящем кузове машины никогда не было пятнышка, а тут нас уже царапнули основательно. И не один раз…
А вот и Ленинград, мой родной город. Всматриваюсь в него, в знакомые с детства улицы и дома. Хочется спросить: «Ну, старина, как себя чувствуешь?» Впрочем, что спрашивать, если и так все ясно: город прикрыл глаза и сурово нахмурился. Дома на перекрестках улиц превратились в артиллерийские и пулеметные точки. В амбразурах дотов видны стальные дула. Улицы и проспекты перегорожены противотанковыми надолбами. Для проезда оставлены узкие проходы. Зеркальные витрины магазинов заколочены досками и обложены мешками с песком. Не блестят огнями огромные окна знаменитого Елисеевского магазина. Нет коней на Аничковом мосту. Вместо Медного всадника высится гора из досок и мешков с песком…
Народу на улицах стало меньше, все куда-то суетливо, озабоченно спешат.
Подъезжаем к Смольному. Он отлично замаскирован, камуфлирован грандиозной маскировочной сетью. Даже на близком расстоянии трудно различить контуры здания, утопающего в осенней потускневшей зелени.
Поднимаемся по историческим ступеням. Много военных, но везде привычная чистота. В коридоре приглушенная тишина, лишь редко поскрипывают сапоги. Голоса и стук машинок едва-едва слышны за дверями кабинетов.
В морском отделе штаба Ленфлота я встретил друга детства, капитана 1 ранга В. И. Рутковского. Владимир Иванович — прекрасный офицер-оператор. Образованный, с большим опытом работы в Генеральном штабе, он был к тому же очень жизнерадостным, полным юмора и оптимизма. Эти качества выручали его в самые тяжелые дни в Ленинграде, а затем в Крыму, куда он был послан для выполнения ответственных заданий.
Естественно, чтобы разобраться в обстановке, мы прежде всего явились к В. И. Рутковскому. Я поделился с ним своими опасениями о неточности моих сведений насчет количества семей, подлежащих эвакуации. Владимир Иванович поспешил меня успокоить:
— Юрий Александрович, не унывай. Никто ничего толком не знает. С этим делом явно кто-то протабанил… Заходи после совещания, есть разговор.
