Родина крылья дала - Коваленок Владимир Васильевич (е книги .txt) 📗
И вот мы пошли на спуск. Перегрузки сильнее и сильнее вдавливали в кресло. После долгого пребывания в невесомости они казались нам значительно более сильными, чем на самом деле. Я, например, оценил их как семикратные. Ждем раскрытия парашюта. Он вводится неожиданно. В эфире слышны голоса: это поисковые самолеты и вертолеты. Они сопровождают нас к месту посадки. Спускаемый аппарат лег на бок. Снаружи стучат. Отвечаем. Значит, нормально. Открывается люк. Первым к нам врывается запах Земли. Здравствуй, родная! Радостные и счастливые лица. Я смотрю в небо, облака низко над горизонтом. За ними — космос. Там мы проработали 140 суток. И мне снова захотелось туда.
Земные трассы и дела земные
В первые часы пребывания в гостинице «Космонавт» на космодроме кроме всеобщего возбуждения и радости от встречи с друзьями, специалистами, которые нас готовили и провожали в полет, чувствовалась и напряженная озабоченность. Иванченкова и меня разместили в отдельных комнатах напротив друг друга, там за нами вели наблюдения врачи. С закрытыми глазами я лежал в кровати, вспоминал отдельные детали полета и посадки.
После приземления и выхода из спускаемого аппарата я встал на ноги и приветствовал прибывших на место посадки специалистов. Неожиданно в глазах все посерело, лица исчезли, и я еле успел сесть в подготовленное заранее кресло. Сердечно-сосудистая система ослабела, она не могла держать столб крови, чтобы в полную меру питать мозг. Но с каждым часом состояние улучшалось. Часа через три с помощью врачей мы могли передвигаться, но каждый шаг давался с трудом. Казалось, что свинцовой тяжестью налились ноги и руки. Даже ручные часы вызывали ощущение чувства тяжести. Уже в гостинице начались вестибулярные расстройства. Кружилась голова, неприятные ощущения заполняли все уголки организма. Врач экипажа, наш добрый Иван Матвеевич Резников, периодически подносил нашатырь, протирал им виски. Я попросил, чтобы он принес зеркало. Глянул на себя — лицо бледное, серое.
Через некоторое время ко мне зашел Александр Иванченков. Он шел вдоль стенки, опираясь о нее рукой, ноги некоординированно выбрасывались вперед, но глаза радостно светились. Саша присел на край кровати, опрокинулся на подложенную врачом подушку.
— Командир, я пришел поздравить тебя с успешным окончанием рекордного 140-суточного полета, — улыбаясь, пожал он мне руку.
Действительно, мы за послепосадочной суетой даже и не поздравили друг друга. Приятно было ощущать, что 140 суток, проведенных вместе, не породили в наших взаимоотношениях ничего другого, кроме заботы друг о друге, уважения и внимания.
— Не раскисай, Володя, пройдет все, — поддержал меня бортинженер. И неожиданно сделал кажущееся на первый взгляд абсурдным предложение: — Давай сходим на несколько минут в сауну, поплаваем в бассейне.
От такого неожиданного поворота разговора я даже присел рядом с ним.
— Пошли, — согласился я, — если врач разрешит.
Сауна была легкой. Температура около 80° , но ощущение приятного тепла, наполнявшего все тело, разгоняло тяжесть от вестибулярных расстройств. Но самым приятным было купание в бассейне. Наши врачи заполнили его теплой водой. В бассейне мы как будто снова вернулись в невесомость. Сразу легче стало суставам, появилась легкость в руках и ногах. Плескались долго. Врачи смотрели на нас, улыбались, но не торопили, хотя стрелки часов давно перевалили за полночь.
Сон после процедур с сауной и бассейном у нас был, как у младенцев. Проснулся сам, никто не будил. Открыл глаза — потолок. Машинально схватился за край кровати, боясь упасть — как в колодец. Не сразу дошло до сознания, что я уже на Земле. За дверью шепот врачей. Таков уж наш удел, что сразу после посадки мы попадаем к ним в руки на исследования. Задача у них непростая: разобраться, как повлияло на нас длительное пребывание в невесомости, что надо сделать, чтобы тем, кто полетит после нас, было легче и при более продолжительных полетах.
В то первое послеполетное утро настроение наше, естественно, было хорошее, мы много рассказывали, много расспрашивали. Радовал и поток телеграмм, поздравлений, писем. Как приятно было осознать, что успешному исходу полета радуется вся страна. Телеграммы шли со всех уголков нашей Родины. Поздравляли участники Великой Отечественной войны, пионеры, школьники, рабочие, колхозники, ученые. Нам было присвоено звание Героев Советского Союза, а Саше и «Летчик-космонавт СССР».
Часто звонили домой. Девушки-телеграфистки давали нам зеленую зону, а с каждого коммутатора слышались поздравления. Первый раз я позвонил сразу, как только вошел в комнату после прибытия с места посадки. Трубку подняла Нина. Я сказал, что у нас все нормально, а она… Молчала. Из квартиры слышался веселый говор, шутки, смех. Такая у нас в Звездном традиция. Разделить радость приходят друзья, знакомые, специалисты. В Звездном безразличных к делам космическим нет. Дети наперебой сообщали свои новости. Вова пошел уже в первый класс. Он хотел рассказать как можно больше о своих успехах, обо всем, чему научился за это время.
После медицинских исследований по программе первого дня (а день посадки считается нулевым) мы пошли на прогулку. Нас покачивало из стороны в сторону, но мы шли и радовались каждому шагу, считая их про себя, хотя у каждого в кармане был шагомер. Каждая сотня шагов воспринималась как победа над собой, над последствиями воздействия невесомости. Помню, за первую прогулку мы сделали 800 шагов.
— Много, — сказали врачи.
— Мало, — говорили мы сами себе.
А я, улыбаясь, шепнул Иванченкову:
— Саша, а не считаешь ли ты, что мы с тобой сделали 800 шагов навстречу новому полету?
Саша тоже улыбнулся, призадумался и ответил:
— Да, это именно так. Надо об этом подумать, хотя нам с тобой предстоит огромнейшая работа по подготовке отчета о полете.
Работать над отчетом начали на космодроме. В этом кропотливом деле большую помощь нам оказывали специалисты, разработчики бортовых систем, те, кто готовил научные эксперименты. Казалось, конца не будет вопросам. 61-ю годовщину Великого Октября мы встречали на космодроме. И никто из специалистов не улетел домой на праздник, работали с нами, работали везде, даже на прогулках были рядом — с микрофонами и включенными магнитофонами. Все понимали, со временем информация начнет забываться, «стареть». И мы старались помочь каждому специалисту, памятуя, что дело это наше общее. Поэтому две недели пребывания на космодроме пролетели как один день.
Музыка подмосковного аэродрома ворвалась в салон самолета, на котором мы прибыли. Мы вышли на трап и окинули взглядом море встречающих. Под мерные звуки марша направились к председателю Государственной комиссии.
— Товарищ председатель Государственной комиссии! Экипаж программу 140-суточного полета выполнил полностью. Самочувствие хорошее. Командир экипажа полковник Коваленок.
Счастливый миг жизни… «Программа выполнена полностью». В этот раз я мог это сказать.
Длинная вереница машин направилась в Звездный на митинг. С этого начались для нас земные трассы. По опыту своих товарищей — предшественников — знал, что трассы земные легкими не будут. Знал и думал, что надо сделать, чтобы дальнейшая работа на Земле не была оторвана от анализа полученных результатов и от перспектив предстоящих полетов. Входя в Дом космонавтов в Звездном городке, сказал Владимиру Александровичу Шаталову:
— Знаете, я снова хочу полететь в составе основной экспедиции.
Владимир Александрович улыбнулся, но ответил довольно серьезно:
— Не торопись. Сейчас для тебя основное — реадаптация. Восстановись основательно, а летать еще будешь. Простых полетов не бывает, ты в этом убедился.
Прав был в тот момент руководитель советских космонавтов. Восстанавливаться пришлось основательно. Длительное пребывание в невесомости давало о себе знать долго. Министерство здравоохранения предложило на выбор лучшие здравницы курортных регионов. Мы остановились на Кисловодске. Здесь, как ни в каком другом месте, в ноябре — декабре отличная солнечная погода, чистый воздух, отличные маршруты — терренкуры. Там мы и провели весь период реадаптации.
