Маленькая повесть о большом композиторе, или Джоаккино Россини - Клюйкова Ольга Васильевна (читать книги без сокращений txt) 📗

Прибыв в австрийскую столицу, Джоаккино сразу подключился к работе труппы. Для выступлений итальянских артистов Барбайя арендовал городской театр «Кертнертортеатр» («Театр у Каринтийских ворот»). Чтобы польстить чувству национальной гордости венцев, хитрец Барбайя решил открыть сезон оперой немецкого композитора Карла Марии Вебера «Фрейшюц» («Вольный стрелок»). Давая своим читателям информацию об ожидаемом театральном сезоне, местная пресса сообщала о двух главных событиях – опере Вебера и сочинениях Россини. Интересно, что для большего престижа своего соотечественника газета поместила биографическую справку о немецком композиторе, а об итальянце – ни слова.

Хотя Россини и помогал постановке веберовской оперы, которой на премьере дирижировал автор, но с Вебером, как ни странно, ему тогда не пришлось познакомиться. Зато музыку своего немецкого коллеги знаменитый маэстро оценил по достоинству, найдя в ней много новых мыслей. Ему нравились и мелодизм оперы, и характер развития, особенно же глубокое впечатление произвела оркестровка, в которой он нередко видел необычное, оригинальное использование инструментов. Скорее всего, этой встречи избегал Вебер, который питал лютую ненависть к итальянской опере, а значит, и к ее сладкоголосому певцу – Россини. Еще почти десять лет назад он начал писать уничтожающие статьи о сочинениях композитора, причем подход критика к произведениям удачливого итальянца был предубежденным и часто несправедливым. Впрочем, это неудивительно. Итальянская опера получила официальное признание во всех странах, она всячески насаждалась сверху, мешая тем самым развитию национального искусства. Отсюда проистекало неприятие ее таким ярким и самобытным национальным художником, как Вебер. А враждебное отношение к Россини было уже следствием борьбы двух направлений. Как только ни насмехался Вебер над Россини! И самое главное – все это было действительно смешно и остроумно. Как известно, Джоаккино нередко называли «пезарским лебедем». Свою роль в этом названии сыграло двойное значение итальянского слова cigno, что значит поэт, музыкант или лебедь. Ну как же мог Вебер не посмеяться над таким пышным прозвищем своего итальянского визави! И вот в газете появляется карикатура, в которой пезарский лебедь представлен в виде гуся, барахтающегося в грязной воде. Зло? Может быть, но отказать в остроте мысли автору карикатуры нельзя. К сожалению, Россини не читал немецких газет, иначе он наверняка оценил бы насмешку, ведь разве он сам не любил всех поддевать своими шутками?

Незнание немецкого языка не только мешало Россини прочитать отклики о себе в немецкой прессе, но и влекло немало неожиданностей. Джоаккино удалось запомнить одну фразу из этого «чертовски трудного для музыканта языка», как говорил он сам: «Ich bin zufrieden» (я очень рад). Композитор скоро понял, что эти слова в его устах очень нравятся окружающим. Он пользовался ими буквально без разбора и прослыл в Вене любезнейшим и учтивейшим человеком. Но однажды эти «волшебные» слова не на шутку подвели его. Как-то, проходя по одной из улиц города, Россини стал свидетелем ужасной драки двух цыган, которая окончилась трагически: один ударил другого ножом, и тот свалился. Тут же сбежалась толпа. Явились полицейские. Они хотели, чтобы Джоаккино как очевидец событий помог им разобраться в случившемся, а тот: «Ich bin zufrieden». И чем больше полицейские настаивали, тем более настойчиво и растерянно бедняга итальянец твердил свое «ich bin zufrieden» и пытался скрыться. Но у блюстителей порядка были зоркие глаза. И неизвестно, чем все это могло бы кончиться, если бы мимо не проезжал русский посол, который быстро сказал полицейским несколько слов. Инцидент был исчерпан, Россини с извинениями отпустили. А посол, как бы вскользь, объяснил: «Все дело в том, что он не знает немецкого языка». Но тут уж изумленные полицейские возмутились: «Кто, этот не знает?! Да он говорит на чистом венском диалекте!» Вот и получилось, что хотя Россини и считал немецкий язык трудным для музыканта, но именно благодаря тонкому музыкальному слуху ему Удалось настолько точно воспроизводить произношение, что коренные венцы приняли его за своего.

И все же несмотря на языковой барьер, пребывание в австрийской столице было очень интересным для композитора. Он жадно впитывал новые впечатления: то была совершенно непривычная жизнь, нравы, порядки. Россини с супругой были приняты в свете, все хотели видеть их, общаться с ними. Да и артистический мир приветливо откликнулся на приезд своих коллег. И дело было не только в моде на иностранное. Общение со знаменитым итальянским маэстро доставляло массу удовольствия. Еще только по Приезде Россини в Вену местная газета дала ему такую доброжелательную и даже несколько восторженную характеристику: «Это весьма обходительный молодой человек, с любезными манерами, симпатичной наружности, веселого нрава и тончайшего остроумия. На различных артистических встречах, куда его приглашали, он очаровал всех своей живой речью и своей, по крайней мере кажущейся, скромностью». Самое удивительное в этом человеке было то, что и любование красавицей Веной, и общение с новыми знакомыми не мешали тщательной подготовке им постановки своей оперы «Зельмира», которую так ждали венцы. Поразительная энергия! Всего через три недели после прибытия состоялась венская премьера «Зельмиры». В тот вечер в театре был редкий аншлаг. Вся Вена стремилась насладиться пленительными мелодиями знаменитого итальянца. А на следующий день посыпались отклики прессы. Мелодическая красота, поэтичность музыки маэстро потрясали. Богатство инструментовки, гармонии, стилистическое единство были отмечены с восхищенным изумлением. Недовольство вызвало только либретто. Но это принесло еще большее уважение к Россини: при таком-то тексте, полном несуразиц, добиться драматургической стройности! Одна из газет писала: «Эта драма является одним из тех поэтических уродов, которые опытному маэстро магической силой своего таланта удалось превратить в первых красавиц». Опера стала популярна. Недаром много лет спустя композитор вспоминал: «В бытность мою в Вене она пользовалась большим успехом. Но она требует такого превосходного ансамбля певцов, какой был тогда со мной в Вене».

За время пребывания Россини в Вене ее жители познакомились еще с четырьмя операми композитора. Это были «Риччардо и Зораида», «Матильда ди Шабран», «Елизавета, королева Английская» и «Сорока-воровка». Все произведения очень различные по своим достоинствам и недостаткам. Но общим у них было одно – принадлежность к удивительному и восхитительному мелодическому миру замечательного итальянского музыканта. Именно это качество стало для австрийской публики той соблазнительной приманкой, которая неудержимо влекла их на оперы итальянского маэстро. Неудивительно поэтому возмущенное отношение прогрессивной отечественной критики к сочинениям итальянца, нежелание замечать у него ничего хорошего, обвинение в поверхностности и любви к дешевым эффектам. Генрих Гейне, любивший и понимавший музыку маэстро, писал: «Россини, divino maestro [13], солнце Италии, расточающее свои звонкие лучи всему миру! Прости моим бедным соотечественникам, поносящим тебя на писчей и промокательной бумаге! Я же восхищаюсь твоими золотыми тонами, звездами твоих мелодий, твоими искрящимися мотыльковыми гре-зами, так любовно порхающими надо мной и целующими сердце мое устами граций. Divino maestro, прости моим бедным соотечественникам, которые не видят твоей глубины, – ты прикрыл ее розами и потому кажешься недостаточно глубокомысленным основательным, ибо ты порхаешь так легко, с таким божественные размахом крыл!».

А «божественный маэстро» мечтал о встрече с Бетховеном. Несмотря на свою постоянную занятость, Россини внимательно следил за музыкальной жизнью. Имя немецкого композитора уже давно привлекло его внимание. Еще в Милане он с восторгом слушал бетховенские струнные квартеты, познакомился с некоторыми сонатами. И хотя этого было недостаточно для того, чтобы составить полное представление о творчестве такого титана, но вполне хватало, чтобы восхищаться им. Тем более что и впоследствии, ознакомившись со многими другими произведениями Бетховена, Россини все же выделял сонаты: «Какая сила, какой огонь были у этого человека! Какие сокровища содержат его фортепианные сонаты! Не знаю, но, пожалуй, для меня они стоят выше его симфоний; быть может, в них еще больше вдохновения». Поэтому сразу по приезде в город, где жил великий музыкант, Россини стал продумывать возможность знакомства с ним. Так, однажды венский издатель Артария, ведший с Бетховеном дела, предложил зайти к нему. Россини остался ждать у подъезда, а его провожатый отправился спросить у Бетховена разрешения посетить его. Джоаккино сгорал от нетерпения, но появление Артарии не принесло желанного результата: Бетховен принять не мог, он тяжело заболел: после простуды у него случилось осложнение, от чего оказались пораженными глаза. Незваным гостям пришлось уйти «несолоно хлебавши».