Крысиная тропа. Любовь, ложь и правосудие по следу беглого нациста - Сэндс Филипп (книги бесплатно полные версии .TXT, .FB2) 📗
Еще Отто остро нуждался в деньгах. Он просил жену захватить несколько произведений искусства или предметов антиквариата на продажу [529]. Подошли бы литографии, их легко перевозить и сбывать. Впрочем, другие произведения искусства, например часы или пейзажные картины, принесли бы больше денег. Шарлотта отправила ему «каталог» — перечень литографий, способных вызвать больше интереса, чем ковры, которые трудно перевозить. Среди упомянутых в переписке предметов, приобретенных, очевидно, в Кракове или Лемберге, более-менее точно обозначен всего один: «За Дюрера мы выручим в Больцано гораздо больше» (написал Отто, имея в виду ценную гравюру). «Часы» были доставлены в Больцано в начале апреля и быстро проданы.
Шарлотта согласилась приехать и оказалась в Больцано перед Пасхой, 15 апреля. Вместе с Лизл и Трауте она села в поезд в Зальцбурге. Отто встретил их на вокзале. Четыре дня они провели вчетвером в Больцано, потом навестили Нору на вилле «Обераух», доме в горах, в Фёльс-ам-Шлерн [530] («божественном месте», как написала Шарлотта, хотя «глубокий внутренний покой» ей там не дался: она слишком погрузилась в мысли о музыке Чайковского). Отто познакомил жену со «старыми друзьями»: журналистом Францем Ридлем и Вальтером Рафельсбергом. Они катались на велосипедах, съездили в Мерано, где «неожиданно» встретили Кюфферлей, сестру Шарлотты с мужем. Шарлотта написала домой в Зальцбург, женщине, приглядывавшей за Хорстом и остальными детьми, что вернется в пятницу 29 апреля.
Два дня они провели с Норой в ее летнем доме. Шарлотта подозревала, что ее мужа и Нору связывают близкие отношения. «Это было странно, — вспоминала она потом. — Я гадала, не завидует ли Нора, при всем ее дружелюбии, нашей с Отто любви» [531]. Между Отто и Норой и вправду что-то было, хотя Шарлотта на это только намекала. «Я говорила Отто, что он свободен бежать с другой женщиной, — вспоминала она. — Мне была слишком дорога его жизнь, чтобы ограничивать его свободу, так я ему и сказала. Я думала, что наш союз слишком крепок, чтобы что-либо могло нас разлучить…»
Вечером в среду 27 апреля, когда Отто уже собирал вещи перед отъездом в Рим, Шарлотта упрашивала его повременить еще день. Лучше поезжай вечером в четверг, просила она, утром в пятницу будешь в Риме. Но он не захотел к ней прислушаться. «Он хотел уехать утром, чтобы быть на месте вечером».
«Отъезд был тяжким, болезненным». Она проводила мужа до вокзала, здания с приметной часовой башней, и долго стояла с ним на платформе. «В последнем вагоне поезда, стоявшего на вокзале Больцано, я с разрывающимся сердцем прощалась с ним». У нее было дурное предчувствие, страх, что они прощаются навсегда.
С камнем на душе Шарлотта повезла двух дочерей на север, обратно в Зальцбург. Отто отправился на юг, в Рим.
26. 2016, Варшава
Прощаясь на вокзале Больцано, Шарлотта и Отто дрожали от страха, что его арестуют американцы, русские или поляки, на чьей территории он орудовал; пресса продолжала сообщать о решениях польских судов. Волновались они не зря, как я узнал из документов, пролежавших нетронутыми в варшавском архиве до 2016 года, когда я их нашел. Как раз в момент расставания супругов польские власти обнаружили «след» Отто, и прокуратура стала искать его с удвоенным рвением.
Папка в архиве называлась «Дело Отто Густава Вехтера» [532]. 41 страница юридических документов, собранных Центральной комиссией по расследованию военных преступлений в Польше — польской правительственной структурой по розыску нацистов, подозреваемых в преступлениях на территории оккупированной Польши. Комиссию образовали в конце войны, ее документы были составлены главным образом на польском языке, отсюда необходимость переводить их на английский.
Некоторые были, правда, на английском, в том числе «Запрос о выдаче лица, подлежащего суду за военное преступление». Речь шла об Отто, запрос был направлен польскими властями военному администратору американской зоны в Германии 28 сентября 1946 года. Запрос касался преступлений, совершенных во Львове в 1942–1945 годах и описанных кратко, но ясно:
«Подозреваемый несет ответственность за массовые убийства (расстрелы и казни). В его бытность губернатором дистрикта Галиция с жизнью расстались более 100 тысяч польских граждан».
Запрос на выдачу в Польшу базировался на неверном представлении, будто Отто находится в тюрьме в Вене.
Именно этот документ я показал Хорсту во Львове в университетской аудитории; это из-за него я вышел из себя. Ответ Хорста последовал немедленно, и опять он отстаивал отцовскую невиновность: «Все виновные осуждены». С его точки зрения, личности ответственных за преступления полностью задокументированы, а раз ни в одном списке не фигурирует имя Отто, то он невиновен. Все остальное — «выдумки».
Я показал ему копию запроса об экстрадиции. «Польский документ?» — спросил он. Мы вместе прочли его вслух, делая остановки для размышления и переваривания содержания. «Да, — сказал он. Молчание. — Конечно». Он замолчал уже надолго, потом вздохнул. Он не знал о существовании этого документа, однако назвал расстрелы и казни «всего лишь предположением». Отто не нес ответственности за массовые убийства на своей территории, все это были Geheime Reichssache, «секреты рейха» [533]. Отто ничего об этом не знал и ни в чем таком не участвовал. Более того, продолжал Хорст, документ — советское изделие, а Советы имели о его отце неверное представление.
Это польский и американский документ, возразил я.
«Польша была тогда под советским управлением, — гнул свое он. Он не мог признать то, что прочитал. — У меня так много документов от людей, знавших его лично и называвших его достойным человеком, который делал все возможное, чтобы предотвратить происходившее. Это не он. Я хочу узнать, что происходило на самом деле, хочу подробностей…»
На перевод всех документов из варшавского архива с польского на английский потребовалось время. В них много сюжетов, но меня больше всего заинтересовали старания поляков обнаружить Отто: эти усилия продолжались с конца войны до его отъезда в Рим в апреле 1949 года.
Начало розыску положили показания польского дантиста, записанные в 1946 году. Он обратился в польское посольство в Праге, когда услышал передачу австрийского радио с упоминанием имен нескольких военных преступников, которые должны были предстать перед австрийскими судами [534]. Одним из них был Вехтер, который, как утверждал этот дантист, был виновен в убийстве более чем 100 000 евреев, поляков и украинцев, в том числе членов его семьи. Показания свидетеля легли в дело.
Спустя несколько месяцев польский офицер, прикомандированный к группе по военным преступлениям армии США, доложил в Центральную комиссию в Варшаве, что сведений о Вехтере недостаточно. Это побудило польские власти искать дополнительную информацию, и вопросом занялась польская миссия в Берлине, затем Верховный национальный трибунал Польши. 12 сентября 1947 года (Отто тогда находился в австрийских горах с Буко) главный прокурор трибунала сообщил Центральной комиссии, что «нынешнее местоположение» Вехтера неизвестно и что ни в каком-либо из британских лагерей, ни в Германии его нет. Было известно, что его разыскивают американцы и что по сведениям Международного военного трибунала в Нюрнберге Отто «пропал без вести».
