Дом Ротшильдов. Мировые банкиры. 1849—1999 - Фергюсон Ниал (бесплатные версии книг .TXT) 📗
5 декабря Джеймс отправился к Наполеону с жалобой на статью, которая появилась накануне в «Монитер». Вдохновителем статьи, без ведома императора, выступил Жером. Наполеон, после неловкой паузы, заверил Джеймса, что он «не собирается производить перемены в Италии»; несмотря на его недовольство политикой Австрии, он «уверял его… в своих миролюбивых намерениях». Однако через месяц Наполеон объявил Хюбнеру, что «если отношения [между Францией и Австрией] не так хороши, как ему бы хотелось, это ни в малейшей степени не повлияет на его чувства к его монарху»; слова императора нисколько не успокоили Джеймса, который на следующий день навестил Хюбнера вместе с английским послом Коули в состоянии «большой тревоги». Как передавал Хюбнер, на Парижской бирже началась паника. Позже Джеймс снова отправился к императору, который уверял его, что он не собирался оскорблять Хюбнера. Джеймс «вернулся вполне довольный и добился того, что акции на бирже пошли вверх». Однако всего через три дня рынок снова просел после объявления о браке Жерома и Клотильды; сам Наполеон признал, что, хотя Франция за него, биржа не на его стороне. 23 января, когда Джеймс ездил охотиться с императором, последний многозначительно жаловался на то, что Австрия укрепляет военное присутствие в Италии, и предупреждал, что Австрия «может напасть на Пьемонт». Игра в загадки продолжалась: в конце следующей недели Джеймс спросил, размещать ли ему заем для Австрии. Наполеон не возражал; но в феврале Джеймс заверил Хюбнера, что банк «Братья де Ротшильд» «решительно отказался давать деньги пьемонтцам, пока не устранится всякая угроза войны», несмотря на прямую просьбу со стороны Жерома. 10 марта на бирже вновь началась паника после слухов о том, что попытка Англии взять на себя роль посредника на переговорах провалилась. Хюбнер снова написал о встревоженности Джеймса. Но через две недели, после предложений России о конгрессе и требования Австрии о разоружении Пьемонта, когда в Париж приехал сам Кавур, всем показалось, что кризис снова слабеет. «Итак, господин барон, – обратился Кавур к Джеймсу, по словам очевидцев, – правда ли, что биржа поднимется на два франка в тот день, когда я подам в отставку с поста премьер-министра?» – «Ах, господин граф, – ответил Джеймс, – вы себя переоцениваете!» Примерно в то же время Джеймс стал автором еще одной остроты, ядовито намекавшей на знаменитую речь Наполеона в Бордо, которую тот произнес за семь лет до того: «Император не знает Франции. Двадцать лет назад можно было объявить войну, не нарушив всеобщего спокойствия. Тогда едва ли у кого-то, кроме банков, имелись государственные или коммерческие ценные бумаги. А в наши дни железнодорожные купоны или трехпроцентные облигации есть у каждого. Император был прав, говоря: «Империя – это мир», но он не знает другого: если начнется война, империи конец».
«Нет мира, нет империи», – мрачно говорил он, а-ля Нусинген. То же самое было в Лондоне, где Лайонел подробно информировал о развитии событий Дизраэли, который получил министерский пост благодаря отставке Палмерстона после дела Орсини. 14 января Дизраэли писал Дерби, передавая сведения, которые, несомненно, поступили из Нью-Корта: «Тревога в Сити велика: в Средиземноморье прекратилась всякая торговля». Ценные бумаги упали не менее чем на 60 млн ф. ст., по большей части во Франции. Еще одна такая неделя сломит Парижскую биржу. «И все потому, что один человек решил все растревожить». В Сити надеются только на одно – что правительство не станет вмешиваться. «Хотя все было решено за несколько дней, пройдут месяцы, прежде чем восстановится спокойствие и мы окажемся накануне огромного процветания».
Сам Лайонел в своей предвыборной речи от 16 апреля призывал к «сильному правительству», все равно, либеральному или консервативному, способному ответить на «критические» события на континенте. Такие слова можно истолковать как одобрение проводимого Палмерстоном курса поддержки Пьемонта против Австрии; но нашлись либералы, которые заподозрили Лайонела в намеренном двуличии, призванном скрыть его проавстрийские настроения. Речь стала первым из многих намеков на то, что в мире международных отношений Ротшильды по-прежнему имели гораздо больше общего с тори, чем с либералами. Шафтсбери (противник эмансипации и потому едва ли беспристрастный) писал, что Лайонел накануне сражения при Мадженте был «почти безумен, потеря Ломбардии [Австрией] означала потерю его железных дорог и дивидендов по его займу! <…> Странно, страшно, унизительно, но… судьба этой страны – развлечение неверного еврея!»
Финансы «Объединения»
В период 1859–1871 гг. после ряда военных конфликтов в Европе и Америках Ротшильды столкнулись с новыми, судя по всему неразрешимыми, вопросами. Поскольку каждый из них, с одной стороны, был войной за объединение – объединение Италии, Соединенных Штатов, Германии, – историки склонны трактовать их итоги как в каком-то смысле предрешенные, пусть только в масштабах политической экономии. На самом деле в тот период велись войны между многими странами, и предвидеть их исход было совсем непросто. Национализм не играл решающей роли: в 1863 г. провалилось «объединение» Польши; на следующий год потерпело неудачу «объединение» Дании; еще через год – «объединение» рабовладельческих штатов, а в 1867 г. – «объединение» Мексики. Кроме того, политики намеревались создать не мононациональные государства, а федерации: Кавур изначально задумал федерацию Северной Италии; в Америке война также развернулась из-за федерализма; и в Германии Бисмарк в 1866 г. решил «больше придерживаться конфедерации государств… в то время как на практике придал ему [Северогерманскому союзу, а позже Германскому рейху] характер федерального государства с эластичными, неявными, но далекоидущими формулировками». Более того, все тогдашние конфликты могли бы разрешиться по-иному, если бы в их ход вмешались одна или обе мировые супердержавы, Великобритания и Россия. Однако вышло так, что обе они предпочли оставаться в стороне, при условии, что события в Европе не скажутся на событиях на Ближнем Востоке, которому они придавали больше значения; правда, их невмешательство ни в одном случае не было всецело определенным.
Таким образом, Ротшильды много раз стояли перед нелегким выбором. Когда Пьемонт, при поддержке Франции, начал войну с Австрией, на какую сторону следовало встать Ротшильдам, учитывая, что их финансовые интересы затрагивали все три этих государства? Когда в Америке штаты Союза воевали со штатами Конфедерации, кого следовало поддержать Ротшильдам? Они импортировали хлопок и табак из южных штатов, и эти статьи импорта составляли такую же важную часть их трансатлантических операций, как и инвестиции в северные штаты и железные дороги. Когда Пруссия и Австрия начали войну с Данией, возможно, это было не так проблематично, хотя связи между британской и датской королевскими семьями иногда приводили в замешательство лондонских Ротшильдов. Но когда Пруссия начала войну с Австрией и другими членами Германского союза, вопрос конфликта интересов стал не менее острым, чем позже, в 1870 г., когда началась Франко-прусская война.
По традиции из всего этого делают вывод, что войны 1860-х гг. должны были дорого обойтись Ротшильдам. Конечно, в дневниках дипломатов того периода много ссылок на встревоженных Ротшильдов, которые бледнеют, услышав ту или иную плохую новость: вполне типичны описания, приведенные выше, об их откликах на итальянскую войну 1859 г. Сам Джеймс во всеуслышание повторил, что его семья по традиции питает отвращение к войне. Так, в 1862 г. он сказал Бляйхрёдеру, «что принцип нашего дома – не давать деньги на войну; хотя предотвратить войну не в нашей власти, мы по крайней мере хотим сознавать, что не способствовали ей». Судя по тому, как лихорадило международные финансовые рынки, когда войны все же начинались, кажется вполне логичным предположить, что войны пагубно сказывались на балансе домов Ротшильдов. Кроме того, кажется, что объединение вначале Италии, а затем Германии означало смертный приговор для двух из пяти домов Ротшильдов. Неаполитанский дом прекратил свое существование в 1863 г., всего через три года после того, как «краснорубашечники» Гарибальди отвоевали Сицилию у Бурбонов, проложив дорогу к аннексии их древнего королевства Савойской династией. Компания «М. А. фон Ротшильд и сыновья» кое-как существовала еще тридцать лет после аннексии Франкфурта Пруссией; но его упадок (по крайней мере, в относительном выражении) начинается в 1866 г., когда Берлин насильственным путем утвердился в праве считаться новым финансовым центром Германии.
