В походах и боях - Батов Павел Иванович (читаем книги онлайн бесплатно без регистрации TXT) 📗
Под вечер "виллис" доставил нас с Меркуловым к Дону. Днем на плацдарм не перебраться, убьют ни за грош. У причалов возились понтонеры и саперы, покачивался на мелкой волне паром. Быстро приготовили резиновую лодку. До середины реки доплыли благополучно, но вдруг над головами провизжало несколько снарядов. Один разорвался метрах в пятидесяти, плеснув в пашу скорлупку добрую порцию воды.
- Заметили, - пробасил усатый понтонер. Противник вел огонь батареей из четырех орудий. Лодка прыгала на волнах, как во время шторма.
- Оставил завещание? - спросил я комдива.
- Дела плохи... Погибнешь - и добрым словом не помянут. Дурак, скажут, командарма потопил!
Лодка уже вошла в старое русло, скрытое от наблюдения противника.
Клетский плацдарм держали части 304-й и 27-й гвардейской дивизий. Они глубоко зарылись в землю. Передний край протянулся по низине, заросшей редкими кустами вербы. Впереди, подобно крепостям, возвышались занятые противником высоты. В свете ракет поблескивали их крутые меловые скаты. Слева угрожающе навис над нашими позициями крупный узел сопротивления Логовский, в центре и чуть правее - высота 135,0 и Мало-Клетский. За ними, в глубине вражеской обороны, в направлении к Ореховскому, опять шли сильно укрепленные высоты. Противник готовил этот рубеж в течение полутора месяцев. Плацдарм наш был невелик - до пяти километров глубиной и примерно столько же по фронту. Этот "пятачок" во всех направлениях простреливался неприятельским огнем.
Всю ночь мы с С. П. Меркуловым, а затем и с командиром 27-й гвардейской дивизии полковником В. С. Глебовым лазили по траншеям. С чувством невольной радости я думал, что 304-ю дивизию вполне можно поставить рядом с прославленным гвардейским соединением.
К утру первое знакомство с плацдармом закончилось. Каждая позиция подсказывает решение. Клетский плацдарм говорил об одном: здесь успех возможен лишь при безусловной тактической внезапности. Требовалось большое искусство, чтобы подготовить эту лежащую на глазах у противника площадь к скрытному размещению и сосредоточению ударной группы войск. Наши люди справились с этим. В течение месяца на плацдарме кипела горячая работа. Копали ночи напролет, к утру - все замаскировано, нигде не заметишь никаких признаков оживления. Противник ни разу даже поиска не провел на этом направлении.
Знакомство с войсками приносило не только радости. Однажды вместе с Липисом мы нагрянули на НП артиллеристов 24-й дивизии. Начальник дивизионной артиллерии полковник Ёлкин отрапортовал весьма браво. Последовал приказ: открыть огонь 3-й батареей по высоте в полосе обороны противника. Полковник засуетился. Ждем. Нет огня!
Ёлкин докладывает, что командир батареи куда-то отлучился. Пришлось строго сказать:
- Бой не ждет командира. Наоборот, командир должен ждать боя. Дать огонь!
Батарея заработала с недопустимым опозданием. Разрывы легли в стороне от указанной цели: командир перепутал ориентиры. Бедный Ёлкин! С него слетела вся самоуверенность. Признал, что засиделись в обороне.
- Простите, товарищ командующий...
- Мне-то простить не трудно, да ведь пехота не простит, а она здесь главный судья.
Из этого случая были сделаны выводы. Штабные офицеры во главе с боевыми артиллеристами полковниками З. Т. Бабаскиным и А. М. Манило переселились из штабных армейских землянок в позиционный район артиллерии. Все завертелось, активизировалось. Исчезли сонливость и настроение бездеятельного выжидания, которые зачастую развиваются при длительном пребывании частей на спокойном, устоявшемся участке фронта. Переход от обороны к наступлению требует, помимо прочего, психологического перелома, и он должен произойти до того, как будет подписан боевой приказ. Мы добивались этого общими силами командования, штаба и политотдела армии. Пришлось заменить двух командиров полков. Они не смогли оправиться от шока после тяжелых неудач минувшего лета, преувеличивали силы противника и больше всего боялись окружения. Но в массе солдат и офицеров настроение было решительное. Люди готовы к любым боям, лишь бы помочь товарищам в Сталинграде.
Темными осенними ночами, часто под артиллерийским и минометным огнем, прислушиваясь к пулеметной перекличке, пробивалась из батальона в батальон первого эшелона группа офицеров, проверяя боевые порядки, устраняя недостатки организации и изучая людей. Моими постоянными спутниками были молодые операторы Росинский, Горбин, Элъгорд. Между ними даже установилось что-то вроде соревнования: кто быстрее и точнее приведет в расположение роты. Заблудившемуся присваивалось звание "блудмейстера 1-й степени". Шутка, как и песня, помогает на войне!..
Офицеры наши благодаря стараниям И. С. Глебова не привыкли засиживаться за бумагами в штабе, знали людей подразделений первой линии. Лишь однажды Я. X. Эльгорд заплутался и признался, что не сможет выйти к блиндажу командира роты. Тут я вспомнил солдатскую старину, когда служил еще линейным надсмотрщиком, и показал ему нехитрый прием: бери телефонный провод в руки и иди по нему, он наверняка приведет к пункту управления. Офицер, замечу кстати, должен как губка впитывать навыки бывалых солдат. Это может служить мерилом при определении творческого начала в характере того или другого командира.
20 октября, вернувшись из частей, застал на КП армии командующего фронтом. Около него стоял сияющий Лучко. Рокоссовский, положив ему руку на плечо, говорил со своей располагающей искренней улыбкой:
- Мы - старые друзья!
Оказывается, они были сослуживцами в сороковом году: Филипп Павлович служил в 5-м кавалерийском корпусе, когда командование им снова принял Рокоссовский. На вопрос, чем интересовался командующий, Лучко ответил, что расспрашивал, каков боевой дух войск, и намекал, что предстоят большие дела. Подготовка к контрнаступлению проводилась столь скрытно, что пока даже члены военных советов армий не были о ней осведомлены. Мне Рокоссовский сказал:
- На днях получите указания для разработки армейской операции. Всего в наступлении будет участвовать семь армий. Думаю, начнем в праздники... А сейчас поедем на плацдарм, хочется поглядеть на ваших орлов.
Машина петляла по отвратительной, разбитой и размокшей, дороге. Думалось о том, что вот приближается великий момент, ради которого живет каждый военный человек. Недели напряженной тренировки войск, организаторская работа среди тысяч людей, послушных твоей воле, работа мысли, применение всяческих хитростей для дезориентировки противника - все будет подытожено и проверено в момент решающего удара по врагу. Командующий фронтом был, как всегда, спокоен, немногословен, по чувствовалась в нем особая приподнятость. Так бывает, когда принято смелое, увлекающее своими масштабами решение.
В операции Донского фронта, сказал Рокоссовский, нашей 65-й армии предназначено наносить главный удар. Это объяснялось ее правофланговым положением. Ставка еще в сентябре, когда Рокоссовский только что был назначен командующим Донским фронтом, настойчиво рекомендовала осуществлять прорыв вражеской обороны не там, где стоят немецкие части, а на участках, обороняемых румынами, так как они менее стойки и боеспособны. Таким участком и был район клетского плацдарма, не говоря уже о том, что наступление с этого плацдарма давало фронту возможность охватить задонскую группировку противника встречными действиями 65-й и 24-й армий и являлось весьма перспективным с точки зрения взаимодействия нашего и Юго-Западного фронтов. Поэтому-то командующий так интересовался нашим маленьким плацдармом. В течение двух часов он проверял передний край, говорил с командирами дивизий, познакомился с одним из лучших наших командиров полков - Константином Петровичем Чеботаевым. На Дону в 65-й армии было, на мой взгляд, два командира полков, наиболее полно воплотивших идеал офицера-коммуниста, это Николай Романец в 23-й дивизии и Константин Чеботаев в 304-й. Майор Романец - горячий, порывистый, с украинским упорством; подполковник Чеботаев был постарше, очень спокойный, рассудительный, действовавший по правилу: "Семь раз отмерь - один раз отрежь". Своим характером он напоминал Радецкого: этакий глыба-человек, с которым охотно разделишь любую опасность. Полк свой Чеботаев держал строго. Должен сказать, солдат на войне уважает в офицере именно строгость, был бы делен да справедлив.
