Гитлер. Утраченные годы. Воспоминания сподвижника фюрера. 1927-1944 - Ганфштенгль Эрнст (книги онлайн читать бесплатно txt) 📗
Мое первое свидетельство того, что есть что-то ненормальное в их взаимоотношениях, поступило, как я припоминаю, довольно рано – в 1930 году – от Франца Ксавера Шварца, который был казначеем партии. Я знал его несколько лет. Это был квалифицированный бухгалтер, он работал старшим чиновником в финансовом отделе городского муниципалитета. Может, он даже руководил им. Когда он сообщил мне, что нацисты хотят, чтобы он занялся ведением бухгалтерии, я подбодрил его. Их финансовые дела были в явном беспорядке, каждый отщипывал себе кусок, когда только мог, и мне казалось, что этот человек внесет здесь необходимую чистоту и стабильность.
Однажды мы встретились на улице, и он выглядел подавленным. Я сам был весьма пессимистичен в отношении перспектив партии, так что мы обменялись своими бедами, и Шварц сказал: «Давай приходи к нам на чашку кофе. Моя жена будет рада видеть тебя, и мы сможем поговорить». У него была маленькая квартира в убогой части Швабинга. Его жена приветствовала меня, приготовила нам кофе и опять удалилась на кухню, а Шварц излил свою душу. Ему только что пришлось откупиться от кого-то, пытавшегося шантажировать Гитлера, но самая худшая часть всей истории – сама причина шантажа. Этот человек каким-то образом раздобыл книгу с порнографическими рисунками формата в пол-листа, сделанными Гитлером. Как он их достал, об этом я никогда не слышал. Возможно, их украли из машины Гитлера. Это были развратные интимные зарисовки Гели Раубаль с мельчайшими анатомическими деталями, нечто такое, что только извращенный вуайерист может доверить бумаге, в меньшей степени обязывая женщину позировать для этого. Шварц выкупил эти рисунки. «Помоги нам Господь, парень! – воскликнул я. – Почему ты не порвешь эту мерзость на кусочки?» – «Нет, – ответил Шварц, – Гитлер хочет их вернуть. Он хочет, чтобы я держал их в сейфе в Коричневом доме». И это человек, подумал я, который треплется о чистоте Германии, достоинстве супружеской жизни, немецкой женщине и тому подобном.
Где-то в 1930 году Гели начала брать уроки пения. У Гитлера появилась идея, что она может превратиться в какую-нибудь вагнеровскую героиню, и он отправил ее сначала к одному старому партийцу по имени Адольф Фогель. Он был известен еще по дням кафе «Ноймайер» в 1920-х годах, и одна из его первых учениц под именем Берты Морены стала хорошо известной оперной певицей. На самом деле ее настоящее имя – Майер, и она была стопроцентной еврейкой. Гитлер восхищался ее голосом и просто не мог поверить этому, когда я рассказал ему о ее прошлом и национальности. Я сделал это только для того, чтобы показать глупость его антисемитских предрассудков, и дальше будет видно, насколько глубоки они были.
Фогель не обнаружил в Гели очень способной ученицы. Голос ее был неважным, артистические данные совершенно никакие, и шансы на карьеру оперной певицы начали таять. Похоже было, что Гитлеру придется сыграть свою роль Лоэнгрина только в реальной жизни. Следующим учителем был назначен Ганс Штрек, адъютант Людендорфа в дни путча, который убедил Гитлера, что девушку можно научить петь песни. Штрек постепенно накопил себе клиентуру и имел студию на Гедонштрассе возле Английского сада. Было договорено, что он будет давать Гели двенадцать уроков в месяц, за что получит 100 марок. «Гели – ленивейшая ученица из всех, кто у меня был, – обычно жаловался он. – Половину времени она звонит мне, чтобы сообщить, что не может прийти, а когда приходит, то учит очень мало». Она никогда не репетировала дома, и основное впечатление, которое Штрек извлек из всего этого, – безграничная терпимость Гитлера в отношении пустой траты его денег. Иногда он приезжал сам и заходил за ней до окончания урока, тихо входил и слушал из зала.
Моя жена тоже неоднократно бывала у Штрека, чтобы поддерживать свой голос в форме, и случайно встречала там Гели, хотя наши контакты с ней были очень малочисленными. Однажды мы видели ее в «Резиденц-театре» вместе с Гитлером, куда мы ходили смотреть баварский спектакль Людвига Тома. Они стояли в одной из боковых галерей во время перерыва, Гитлер мечтательно глядел на нее, полагая, что его не видят, но как только он увидел меня, лицо его сразу же обрело наполеоновский вид. Однако он был настроен исключительно дружески, и, когда мы предложили им присоединиться к нам для ужина в кафе «Шварцвальдер», он согласился. Мы заняли стол в тихом углу на первом этаже и мило болтали о только что увиденном спектакле. Я был взбешен, потому что у троих актеров был берлинский акцент, который для меня совершенно портил местный характер пьесы, но Гитлер этого не заметил, что меня удивило – ведь в политике и музыке он проявлял высокоразвитое чутье.
Уходя, мы прошли какую-то часть пути вместе, и к этому времени Гитлер опять вернулся к политике и подчеркивал угрозы своим противникам, щелкая тяжелым собачьим хлыстом, к которому все еще испытывал привязанность. Случайно я мельком взглянул на лицо Гели, пока он щелкал хлыстом, и на ее лице была такая смесь страха и презрения, что у меня чуть ли не перехватило дыхание. Еще и хлысты, подумал я, и мне по-настоящему стало жаль эту девушку. В ресторане она не демонстрировала никаких знаков привязанности к нему и казалась скучающей, посматривая через плечо на другие столы, и я не мог удержаться от ощущения, что ее участие в этой связи с ним – по принуждению.
Вечером 18 сентября 1931 года она застрелилась в квартире Гитлера. На следующее утро Винтер обнаружил дверь комнаты Гели запертой изнутри, взломал ее и нашел девушку лежащей на кушетке в бежевом платье с пулей в легком. В руке ее был револьвер Гитлера. Предыдущим вечером никто ничего не слышал. Выстрел, вероятно, прозвучал незамеченным среди обычных криков и шума на улицах Мюнхена, которые предшествуют знаменитому «Октобер фест».
Гитлер в это время был в отъезде. Он отправился после полудня 18-го в какую-то поездку по партийным делам в Нюрнберг и далее на север. После того как фрау Винтер позвонила в Коричневый дом и сообщила о трагедии, Гесс попытался найти Гитлера по телефону в его нюрнбергском отеле, но тот уже уехал, и мальчик-слуга был вынужден догонять колонну на такси. Шрек отвез Гитлера домой на головокружительной скорости, а когда он приехал, то увидел, что в квартире были Грегор Штрассер и Шварц и что ситуация под контролем. Гитлер находился в истерике и в тот же день уехал к Мюллеру, издателю «Беобахтер», на озеро Тегерн. Надо заметить, не к своей понесшей утрату молочной сестре в Берхтесгаден.
Все это дело замяли и заглушили, насколько возможно. Вначале попытались предположить, что произошел несчастный случай. В субботу 19-го Бальдур фон Ширах позвонил в Коричневый дом из квартиры Гитлера, чтобы поручить Адольфу Дреслеру в департаменте печати опубликовать коммюнике о том, что Гитлер находится в глубоком трауре в связи с самоубийством своей племянницы. Потом эта группа в квартире, должно быть, запаниковала, потому что двадцать пять минут спустя фон Ширах был снова на проводе, спрашивая, не вышло ли коммюнике, и заявляя, что оно было неверно сформулировано. Надо было объявить, что произошел прискорбный инцидент. Но к этому времени уже было поздно. Слово – не воробей, и в понедельник, 21-го, все оппозиционные газеты напечатали эту новость.
Социалистическая ежедневная газета «Мюнхенер пошт» была наиболее откровенной. Ее пространный отчет был полон обстоятельных деталей, и в нем утверждалось, что, в последнее время Гитлер и племянница часто ссорились, что вылилось в последнюю перебранку за завтраком утром 18-го. Гели давно выражала желание вернуться в Австрию, где намеревалась обручиться. В квартире было найдено неотправленное письмо подруге в Вену, в котором говорилось, что она надеется скоро уехать. В отчете также утверждалось, что, когда было найдено тело, переносица была сломана, а на теле присутствовали другие признаки жестокого обращения.
Спустя два дня, в среду, «Фолькишер беобахтер» опубликовала в середине номера опровержение всех этих голословных утверждений, написанное Гитлером, к тому же он угрожал подать на «Мюнхенер попгг» в суд, если та не опубликует отзыв своей статьи. Тем временем я узнал от знакомых в партии, что тело покойной было тайно вынесено по черной лестнице этого многоквартирного дома и положено в цинковый гроб в морге мюнхенского Восточного кладбища. После этого на все дело была наброшена завеса, и кроме одного разворота в «Мюнхенер пошт» эта тема исчезла из газет из-за абсолютного отсутствия дальнейшей информации. Оппозиционная газета высказала мнение, что смерть нацистского уличного задиры стала бы в «Фолькишер беобахтер» пищей для передовых статей и кампании на несколько дней, а вот смерть гитлеровской племянницы была обойдена молчанием.
