Я дрался на Т-34. Третья книга - Драбкин Артем Владимирович (книги полностью .TXT) 📗
202-я танковая бригада вела наступление на левом фланге корпуса. Слева постоянно контратаковал противник. Я вынужден был не столько наступать, сколько думать, как бы закрепиться на достигнутом рубеже, а приказа на оборону не получил. Ночью рота Егорова оказалась отрезанной от главных сил бригады. Тем не менее ему удалось с оставшимися прорваться к батальону. Егоров разыскал мой танк и доложил:
– Противник подтянул до 20 танков и, вероятно, с утра будет контратаковать нас крупными силами.
Надо выбирать удобные позиции для боя и закрепляться на достигнутом рубеже. Доложил о сложной обстановке командиру бригады полковнику Фещенко. Он приказал мне вступить в командование сводным танковым батальоном:
– Примите оставшиеся танки от командира 3-го танкового батальона.
Вот так! Командующий фронтом генерал армии Еременко недооценил противника, считал, что удастся сокрушить его оборону, но увы… Кроме того, дошли слухи, что при рекогносцировке местности был захвачен начальник штаба артиллерийской части с топографической картой, на которой была нанесена обстановка с данными огня по целям в период артподготовки, и противник, имея такие данные, внес соответствующие коррективы в систему огня.
Бои приняли затяжной характер. Противник, подтянув резервы, стал проводить ощутимые контратаки. Корпус нес большие потери. Погибли комбриг Фещенко и начальника политотдела Калугина. Все танки 202-й танковой бригады были сведены в один танковый батальон, который был передан под мое командование вечером 6 января.
С рассветом 7 января немцы после короткой артподготовки перешли в наступление на позиции батальона. Вблизи моего танка в хорошем блиндаже располагался наблюдательный пункт артиллерии. Я выбрался из танка и вошел в землянку. Спросил радиста, есть ли по радио связь. Он ответил, что есть. Попросил его связать меня с командиром. Я доложил, что батальон контратаковал силой до 30 танков и пехотой противника. Прошу огня по такому-то квадрату:
– Так в этом же квадрате находится ваш НП!
– Именно так и есть. Я как раз с него веду разговор.
– Но ведь это же, выходит, огонь на себя?
– Да, я веду бой, и расстояние до врага 100–200 метров.
После первых выстрелов внесли корректировку. Разрывы снарядов нашей артиллерии накрыли наступающих немцев, и в итоге нам с трудом удалось отбить атаку.
Доложил заместителю командира бригады, вступившему в должность комбрига, подполковнику Воякину, что с трудом отбиваю атаки, и попросил подкрепление самоходками. Вскоре подошла батарея орудий и пехота Латышской дивизии. В очередной раз я вышел из танка и снова за помощью к артиллеристам, чтобы дали огня. Осколок разорвавшейся неподалеку мины раздробил пятку правой ноги. Заряжающий помог наложить жгут. Отползли с ним по траншее до дороги. Там увидели самоходное орудие. Боец подошел к его командиру, сказал:
– Тяжело ранен командир батальона, помоги.
Меня быстро подняли на броню самоходки и вывезли из зоны огня, а вскоре я был уже доставлен вначале в медснабат, затем в полевой госпиталь. Так бездарно закончился мой последний бой в Прибалтике.
Это, я считаю, был самый неудачный бой. Не потому что мы плохо воевали, а потому что так нельзя использовать танковые части. Ну кто бросает танки на эшелонированную противотанковую оборону по заболоченной местности? Буквально в августе я сам в такой обороне двадцатью танками держал около семидесяти немецких. Теперь ситуация повторилась ровно наоборот! Да и вообще, зачем было трогать отрезанных от основных сил немцев – война-то уже катилась к концу.
В госпитале я узнал о присвоении мне звания Героя Советского Союза. Газета «Красная Звезда» поместила указ, но не полностью, а до буквы «Н» включительно, а продолжение указа почему-то печатали во фронтовой газете. В «Красной Звезде» я нашел фамилии Жукова и Кирмановича, значит, решил я, дальше должны быть и наши – Падукова, Пильникова и Щербина.
Вскоре пришла фронтовая газета. Сосед по больничной палате спрашивает:
– Как твоя фамилия, скажи отчетливо?
Я сказал.
Он как закричит на всю палату:
– Ребята, с нами Герой! – и читает выдержку из газеты: – «Присвоить звание Героя Советского Союза…» – Пожал мне руку, остальные, кто мог ходить, подошли, поздравили.
Не обошло вниманием и начальство. Входит в палату начальник госпиталя, поздравляет меня и говорит:
– Давайте мы вас переведем в отдельную палату.
Я ему:
– Спасибо, мне здесь хорошо. Я никуда не пойду.
Предложил изменить меню, улучшить питание. Но я и от этого отказался, ведь, слава богу, в военных госпиталях фронтового масштаба в 1945 году питание было вполне сносное, жаловаться не приходилось. И вообще, принимать дополнительные услуги мне просто было неудобно, я не хотел никаких привилегий. А вот четвертинку водочки с соседями по палате я принял…
Рана долго не заживала. Уже была назначена операция по ампутации, но мне повезло. В госпиталь, который находился в Митаве (Елгава), приехал хирург фронта, убеленный сединой опытный специалист. Меня показали ему, он внимательно осмотрел и сказал: «Этому парню, герою, ногу надо бы сохранить». Назначил лечение, а через 2–3 недели я встал на ноги и выписался. А впоследствии, когда учился в академии, за сборную факультета бегал пять километров. А ведь мог остаться инвалидом.
Тем не менее мне пришлось еще долго долечиваться, и это выбило меня из боевого строя – лишь в конце апреля 1945 года меня выписали из госпиталя.
Сколько труда мне стоило, чтобы после излечения направили в родную бригаду! Все же кадровики вняли моей настойчивой просьбе и выписали проездные документы до Москвы. Когда я прибыл в Москву, 28 апреля 1945 года, обратился в управление к командующему Бронетанковыми войсками, и мне выписали проездные до станции Команы (Румыния), где дислоцировалась в то время родная 202-я танковая бригада.
Быстро доехал до Бухареста. Оттуда ходили типа электричек скорые поезда. Сел в поезд Бухарест – Джурджу. Сошел на станции Комана. Обратился в военную комендатуру. Комендантом был инженер бригады – знакомые лица! Тут же звонок по телефону, и за мной прислали машину. Через десять минут я в бригаде. Дома!
Сразу в казарму. Общий коридор. Справа 2-й танковый батальон, слева – 1-й. Отдельные кабинеты для командира, замов, штаба. Казарма отличная, везде порядок. Тут же прибежали командиры, обнялись.
Пошел представляться новому командиру. Он пороху не нюхал, в боях не участвовал. Когда война была на западе – отсиживался на Дальнем Востоке, а как кончилась – он здесь, на западе. Типичный строевик. У меня сразу испортилось настроение: я вижу птицу по полету. Но, так как я вернулся, ему пришлось представить меня батальону, и тут началось. Я, конечно, показал газету, в которой был Указ Президиума Верховного Совета от 25 марта 1945 года, где были фамилии Героев Советского Союза старшины Жукова Константина Николаевича, капитана Кирмановича Владимира Николаевича, старшего лейтенанта Мельникова Анатолия Васильевича, капитана Падукова Леонида Степановича, старшего лейтенанта Пильникова Александра Павловича, майора Щербина Дмитрия Петровича.
Щербин, Кирманович и Пильников, как только услышали, что я приехал, сразу же пришли. Они про указ ничего не знали. Разумеется, это дело мы изрядно отметили. Благо вина было в достатке. Дня через три в нашу бригаду из Джурджу прибыли командир корпуса генерал Васильев и начальник политотдела полковник Кистанов. Они нас поздравили. Правда, комбриг был явно недоволен, что комкор открыто проявил уважение к героям 202-й танковой бригады. Скрыть выражение недовольства на лице он не потрудился, а может, и не захотел.
Я вступил снова в свою должность 3 мая 1945 года. Бригада боевых действия не вела, находилась во фронтовом тылу.
Мы чувствовали, что война вот-вот закончится, постоянно прослушивали сводки Совинформбюро и радовались успехам наших войск.
Войска 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов в логове фашистского зверя, в городе Берлине, заканчивали уничтожение врага. Была освобождена Прага. Остатки вдребезги разбитого рейха доживали последние дни. Фюрер и Ева покончили с собой, Геббельс расправился жестоко со своей семьей и тоже покончил с собой. Это и многое другое давало основание считать, что победа близка.
