Денис Давыдов (Историческая хроника) - Задонский Николай Алексеевич (книги без регистрации TXT) 📗
Ответ на этот вопрос тоже вскоре был найден. Возвратившись опять к своим адъютантским обязанностям у Багратиона и пользуясь свободным временем, Денис поехал в Петербург проведать Александра Михайловича Каховского и Четвертинского. Каховский, которого не видел два с половиной года, доживал последние дни. К обычным ревматическим болезням Александра Михайловича прибавилась язва желудка, он сильно изменился, похудел, пожелтел, сделался угрюмым и крайне раздражительным. Но посещение Дениса его обрадовало, приободрило. Каховский с большим интересом слушал живые рассказы двоюродного брата о прусской и финской кампаниях, о мужестве русских войск и бездарности тупых немецких генералов.
– Согласись, любезный Денис, что я во многом оказался прав, – заметил Каховский. – Пристрастие государя к «бештимтзагерам» слишком очевидно. И в этом, по-моему, главное зло. Русские главнокомандующие из немцев, все эти Беннигсены, Буксгевдены, Кнорринги, сковывают силы и дух нашей армии. Я не сомневаюсь, что сама жизнь в конце концов заставит отказаться от услуг пруссаков с их гибельными военными доктринами, и наша русская суворовская наука восторжествует, однако сколько еще препятствий впереди! Сейчас всем здравомыслящим людям ясно, что Михаила Илларионович Кутузов, Багратион или даже Раевский во всех отношениях превосходят этих Беннигсенов и Кноррингов, а попробуй втолковать это государю и близким к нему особам, коими все русское почитается ниже иноземного… Большие потрясения нужны, чтобы отказаться от древней сей косности!
– Я согласен приложить руку под любым вашим словом, почтеннейший брат, – сказал Денис. – И, думаю, не только я… Большая часть офицеров русской армии присоединится к мнению вашему!
– Да, вот одно, что меня радует! – сказал, оживляясь, Каховский – Тильзитский позорный мир хотя тем пользу оказал, что всюду дух осуждения против бессмысленных действий возбудил… Недавно заходил ко мне проститься перед отъездом князь Борис Антонович…
– Как? Четвертинский куда-то уехал? – удивился Денис.
– Ну да… Решил поселиться в Москве, собирается, кажется, жениться на княжне Гагариной… Ты разве не знал?
– Нет… Я слышал его прожекты, но полагал, что он еще в гвардии…
– Вышел в отставку. И я его понимаю, – вздохнув, произнес Каховский. – Связь сестры с государем создала для него ложное положение в свете. Особенно сейчас, после Тильзита. Четвертинский совершенно откровенно говорил, как в гвардии недовольны политикой государя, рассказывал, будто гвардейские караулы не раз обнаруживали даже подметные письма на имя государя, в коих намекается на возможность нового дворцового заговора… Представляешь, до чего дошло!
– Да… Положение Марии Антоновны тоже не завидно. Мне, признаюсь, ее немного жалко. И Борис, стало быть, окончательно с ней порвал?
– Как будто… По крайней мере говорил, что не посещает ее больше года, хотя она неоднократно присылала за ним и постоянно обижается… А ты как с ней?
– У Нарышкиных я совсем не бываю, – ответил Денис. – После того как Борис сообщил о своем отношении к этой связи, право, показываться там без него как-то неудобно…
– Гм… А не опасаешься? – неожиданно спросил Каховский.
– Простите, не совсем понимаю, – отозвался Денис, недоумевая. – Чего же мне опасаться?
– А ты рассуди, – сказал Каховский, – как Мария Антоновна твое отсутствие истолковать может? Брат считает предосудительным ее связь с государем и отказывается посещать сестру. Это их семейное дело. А ежели товарищ брата прекращает визиты – это расценивается иначе. И женщины таких вещей не прощают!
У Дениса от этих доводов мурашки по телу побежали. Возразил неуверенно:
– Не могу грешить на Марию Антоновну… Она женщина сердечная, добрая…
Но логика Каховского была беспощадна:
– Допустим даже, что сама Мария Антоновна ничего во вред тебе не сделает… Что же из того? Ведь государю достаточно знать, что ты не состоишь под ее покровительством, чтоб при любом случае припомнить грехи твоей молодости.
Денис вынужден был признаться, что, по всей вероятности, дело и обстоит именно таким образом. Оставление без наград за последнюю кампанию ничем иным не объяснишь.
Каховский посоветовал на рожон не лезть, а к Марии Антоновне обязательно зайти, извиниться. Денис согласился. Марию Антоновну он обижать в самом деле не думал, получилось все как-то случайно. И оправдать себя перед ней не представляло особой трудности. Война, отпуск… Правда, он мог и должен был навестить ее, когда заезжал в Петербург из Тильзита, или в прошлом году, когда, проездом в Финляндию, почти неделю вместе с Борисом предавался светским развлечениям в столице. Но это тоже можно чем-нибудь объяснить.
И все же, дойдя до великолепного, залитого огнями нарышкинского дворца, Денис в нерешительности остановился. Еще три года назад, впервые узнав о том, что Мария Антоновна состоит в связи с императором, Денис ощутил какую-то унизительность для себя в ее покровительстве. Тяжелые условия жизни вынудили его, неопытного в житейских делах, прибегнуть к ее помощи, хотя где-то в глубине души он продолжал чувствовать, как эта помощь тяготит его. Возможно, поэтому, когда Четвертинский сказал о своем разрыве с сестрой, Денис безотчетно, не имея намерения обижать Марию Антоновну, стал уклоняться от визитов к ней.
Сегодня, после разговора с Каховским, стало ясно, что заслуженные в прусскую кампанию личной храбростью и мужеством награды все-таки не были бы получены, если б он не находился в то время под покровительством Марии Антоновны. Эта новая мысль смущала больше всего. Денис испытывал какое-то двойственное, сложное чувство. С одной стороны, визит к Марии Антоновне казался необходимым не только потому, что это помогло бы предупредить дальнейшие неприятности по службе, но и потому, что этим Денис исправил бы собственную, как ему казалось, нетактичность, допущенную по отношению к Марии Антоновне. С другой стороны, визит означал бы в глазах всех, что он, теперь уже боевой и опытный офицер, сознательно ищет покровительства у фаворитки императора. Было над чем подумать!
Самые противоречивые мысли волновали Дениса: и не хотелось быть неблагодарным, давать Марии Антоновне повод к упрекам, и гордость возмущалась… Правда, в дворянской среде того времени связи имели весьма существенное значение. Тысячи военных и чиновников широко пользовались покровительством высоких особ, делали служебную карьеру благодаря связям. Но были и другие примеры. Самый блестящий из них подавал Суворов, не имевший покровителей, достигнувший высшего воинского звания личными заслугами. А жизнь Суворова для Дениса, как и для всех офицеров, следовавших заветам великого полководца, являлась наилучшим образцом поведения военного человека. Денис думал о честном служении своему отечеству. Он стремился к славе. Однако отвергал окольные дороги. Он был сильно уязвлен тем, что не получил заслуженных наград за финскую кампанию, и, безусловно, не желал, чтобы над ним издевались подобным образом и впредь, но избегнуть этого путем какой-то сделки с совестью, уронить в собственных глазах цену своих заслуг было невыносимо тяжело и оскорбительно…
Денис отказался от визита к Марии Антоновне, сознавая, что теперь уже навсегда остается без всякого покровительства, а впереди трудная дорога и столько разных шипов…
… В Або, к Багратиону, Денис возвратился в подавленном настроении. А здесь ожидала новая неприятность. Пока тянулись мирные переговоры, на крайнем севере Швеции еще продолжались военные действия. Там, в войсках Раевского, служили Евдоким и Левушка. И теперь, собираясь переводиться обратно в гвардию, Евдоким писал, что оставлять Левушку без призора совершенно нельзя. Приехав в армию еще летом и наотрез отказавшись служить в ординарцах у Раевского, Левушка поступил юнкером в 26-й егерский полк. И при каждом боевом столкновении с противником очертя голову лез под огонь. Он был уже ранен, а однажды самым глупейшим образом чуть-чуть не попал в плен.
Осуждать младшего брата строго Денис не мог – сам такой же был! А все-таки надо было что-то предпринять. Решил посоветоваться с Кульневым. Зайдя к нему, он застал Якова Петровича в самом превосходном расположении духа.
