Немецкий плен и советское освобождение. Полглотка свободы - Лугин И. А. (книга жизни TXT) 📗
Все же я задал подполковнику вопрос, являюсь я советским подданным или нет. Почему меня оформляют как немца? Его ответ был, что в этом разберутся соответствующие органы, а сейчас я должен сидеть тихо и не рыпаться.
Вспомнился мне случай на третий день после войны. Забежал я в одно разгромленное немецкое заведение и увидел там на полу полуметровый слой немецких марок. Набивай чемоданы, бери сколько хочешь! Я прошел мимо, не взяв ни одной марки. А сейчас мне платят теми же марками и надо работать за них. И жаль мне стало, что я упустил случай стать миллионером. Я, как и многие другие, рассуждал, что с падением Германии марки как валюта будут уничтожены. Будет что-то другое. Кто мог знать, что те же марки еще будут в ходу целые два года. Правда, к старым немецким маркам союзники выпустили свои марки, которые внешне почти не отличались от гитлеровских.
Подполковник приказал мне не выезжать за пределы завода больше чем на 5 километров.
— А как насчет документов? — спросил я.
— Какие тебе документы? — заорал громило.
— Хотя бы удостоверение личности. У меня никаких документов нет. А если остановят комендантские патрули, что я им скажу?
Через некоторое время я получил удостоверение от комендатуры, в котором значилось мое имя и где я работаю, но без указания национальности и подданства. Никогда я этим документом не пользовался, но он еще раз подтверждал наше бесправное положение среди советских оккупационных сил.
Горластый подполковник Требушной, которого называли «Требуха», контролировать меня не мог, а его запугивания ни к чему не привели. Он забывал, что это Германия, а не Союз. Ходил и ездил я на велосипеде, где мне только хотелось, без всяких осложнений.
Так потекли мои дни в оформлении документации на отправляемое оборудование. Вместе со мной работал один старый немец и среднего возраста немка. Оба прекрасно знали русский язык, потому что оба родились в России. Завтракал и обедал я в компании двоих немцев-инженеров. Кормили этих инженеров потому, что местное население голодало, и они отказывались работать на голодный желудок, а из них хотели выжать их знания. Собственно, это уже было дело демонтажников при каждом заводе, подлежащем демонтажу.
Таких, как я, на демонтаже заводов было много. В этом я убедился, когда пришлось ездить в главную квартиру по демонтажу в Дрезден и один раз в Берлин.
Демонтажники в своей массе были хорошие люди. Но искалеченные, огрубевшие, как и миллионы других, перенесших страшную Вторую мировую войну. Большинство демонтажников, с кем мне пришлось встречаться, приехали из Сибири, где провели всю войну. У них была своя война: с голодом, холодом и смертью. Никто из них не вспоминал о военных днях, никто не хотел разговаривать на эту тему. Короткий разговор с одним из инженеров сразу дал мне понять, как им жилось. Как-то я начал было говорить о тысячах военнопленных, умерших от голода и холода в немецких лагерях. Он меня сразу остановил и злым голосом сказал: «А знаешь ты, что я собственными руками каждое утро выносил трупы из своего завода в Сибири? Знаешь ли ты это? Ты был в плену, и многие из вас выжили, но как жили мы эти годы? Об этом никто никогда не расскажет».
Постепенно я узнал, как им пришлось строить эвакуированные туда заводы, работать на этих заводах, жить впроголодь или совсем голодать и молчать, потому что вся страна так жила. Жаловаться было некому. Жаловаться боялись «под солнцем сталинской конституции».
Почему он выносил трупы из своего заводского отделения? Да просто потому, что рабочие там работали, там же на заводе отдыхали короткие часы, потом снова работали, потом умирали от истощения, от болезней, от беспросветной жизни, полной горести и бедствий. В основном это были люди старшего возраста или подростки, или же те, кто был по какой-нибудь причине освобожден от воинской обязанности. Были люди и призывного возраста, но они нужны были для производства военного оборудования. Другой инженер мимоходом заметил, что многие рвались на фронт, предпочитая быструю смерть от немецкой пули медленному умиранию на заводе.
Как в Сибири начинали восстанавливать эвакуированные заводы? Поезда выгружали наскоро вывезенное, скажем из Минска или Киева, оборудование на более или менее ровном месте, вблизи населенного пункта. Появлялось несколько инженеров и рабочих. Сначала расчищали площадку, трамбовали пол, потом строили крышу. Стен не было. Под крышу ставили машины, станки и вообще то, что удалось вывезти. Подводили или электрический ток или механическую передачу и начинали работу. Станки работали, рабочие стояли у этих станков. Постепенно подводились стены, чтобы защититься от холода, снега, дождей. Потом как-то все налаживалось, и завод выпускал продукцию — «выполнял план». Можно представить, какими трудами и муками строились эти сибирские заводы, сколько жертв они унесли вдали от фронта. Живи, работай и умирай на заводе! На фронт редко отпускали просившихся. Постепенно все как-то устроилось само по себе, как это часто бывало, есть и будет на Руси. Так дошла до меня действительность тех дней, по скудным рассказам демонтажников.
Демонтажники периодически сменялись: одни возвращались в Союз, другие приезжали продолжать их работу. У меня сложилось впечатление, что тогда, в первый послевоенный год, можно было сравнительно легко получить разрешение поработать в оккупированной Германии, но это касалось в основном только инженеров. Конечно, были и высокосидящие бюрократы советской власти. Обыкновенному советскому гражданину такое счастье редко выпадало. Говорю редко, потому что были случаи, когда колхозники из приграничных районов доходили до Берлина за трофеями. Их быстро отправляли назад. Может быть, даже и в лагерь. Не только колхозники, но и приезжавшие инженеры сразу же искали одежду. Хотя бы какой-нибудь костюм, рубашку, платье для жены. Не брезговали никаким барахлом. Все шло за первый сорт.
Первые демонтажники приехали в Германию в своем отрепьи, и когда им пришлось встречаться с союзниками, то те приходили в ужас от вида русских инженеров. Тогда быстро был отдан приказ одеть демонтажников в военную форму, присвоив каждому из них какое-то звание. Давали им чин лейтенанта и выше. На заводе в Хемнице было только два лейтенанта. Остальные капитаны и майоры. Главой был Требуха, член партии, доверенное лицо, бдящий глаз власти.
Весной 1946 года, кажется в марте, к нам приехало несколько молодых инженеров из Киева. Хотя все, казалось бы, пошло на трофеи, но были и немцы, которым удавалось припрятать материал на мужские костюмы и кое-что другое. Знаю, что в одном уголке Хемница был портной, который за продукты (хлеб, мясо, муку, сахар) мог смастерить костюм. Думаю, что промышлял он с разрешения советского коменданта города. В одной из таких сделок участвовал и я. Приехавший молодой инженер каким-то образом нашел путь к этому портному. Говорить по-немецки он не мог. Нужна была моя помощь. Пошли мы с ним по адресу искать этого портного. Проходя по разбомбленным трущобам Хемница, он удивлялся, почему большие, просторные подвалы пустуют. Там никто не жил. Он сказал, что в Киеве ни один подвал не пустует, что люди живут в землянках, что бедность и горе кричат на каждом углу. Удивлялся, как хорошо люди живут в Германии, не видно ни нищих, ни военных калек. «Разве так плохо в Союзе?» — был мой вопрос. — «А ты что? С луны сорвался? Где ты был эти годы? Кто ты такой?» Пришлось рассказать ему немного о себе. «И ты собираешься ехать домой?» — «Да, думаю скоро, через пару месяцев», — ответил я. — «Дурак, на твоем месте я бы никогда не поехал назад.» — И тут же он рассказал мне о судьбе тех, кто вернулся домой, кто спешил под лозунг «родина вам все простила». — «Она никому ничего не простила», — было его заключение. Прощаясь, он еще раз советовал не ехать домой. А потом он исчез куда-то. Костюм ему портной сделал хороший.
Демонтажники часто жили в квартирах (бесплатно) в ближайших домах около демонтируемого завода. Когда они уезжали, то их квартиры занимали вновь приехавшие. Один из наших демонтажников уезжал со следующим эшелоном оборудования, и я вселился в его квартиру, совсем рядом с местом работы.
