«Шоа» во Львове - Наконечный Евгений (лучшие бесплатные книги .TXT) 📗
С созданием Юденрата немцы административно отделили еврейское общество от так называемого «арийского» населения, то есть от украинцев и поляков. Перед этим, введением обязательной нарукавной повязки со звездой Давида, немцы отделили евреев от остальных львовян по национальному признаку.
Вскоре оккупанты стали отделять львовских евреев территориально. Все эти и другие мероприятия являлись результатом продуманной, четко спланированной, методичной немецкой программы изоляции евреев от остального львовского населения. Представители, по национал-социалистическим гитлеровским понятиям, низшей расы — украинцы и поляки — в планировании и организации антиеврейских начинаний именно поэтому никакого участия принимать не могли.
В повседневном разговорном языке львовян каждый раз появлялись новые, рожденные реалиями немецкой оккупации слова и понятия. Наряду с новомодными словами «Арбайтсамт», «Юденрат», «аусвайс» и другими в октябре-ноябре 1941 года быстро распространилось новое, итальянского происхождения, оккупационное слово — «гетто». Словом «гетто» в средневековые времена называли отделенный еврейский квартал города. На немецком языке такой квартал назывался «Judisches Wohnbezirk», что в переводе означает как «Район для проживания евреев». Однако в повседневном устном употреблении звучало только короткое звучное слово «гетто».
Создание гетто прямо или косвенно задевало многих, если не сказать всех, жителей Львова. Обнародованное оккупантами сообщение о создании отдельного еврейского района читали и перечитывали все львовяне. На территории дистрикта Галиция официальным языком был только немецкий. Для облегчения общения оккупационной администрации с аборигенным населением милостиво допускалось употребление двух местных языков: украинского и польского. Соответственно плакаты с соответствующими объявлениями оккупационной администрации одновременно печатались на трех языках: немецком, украинском и польском. Именно в таком указанном порядке, слева направо. Расклеенные на рекламных тумбах объявления о создании гетто львовяне читали в определенной последовательности. Обычно евреи вначале читали колонку с немецким текстом, затем переходили на другую сторону тумбы и для контроля читали еще колонку на польском языке. В свою очередь поляки читали, понятно, польский текст, а кто знал немецкий язык, перечитывал еще и немецкую колонку. Таким образом, набранный малознакомой для многих львовян кириллицой укаиноязычный текст, который размещался посредине плаката, никто, кроме самих украинцев, не читал. А поскольку украинцев было относительно немного — около 15 % от всего населения Львова, то место посредине напротив украинского текста, как правило, светилось пустотой. Читающая публика собиралась или с той стороны плаката, где был немецкий текст объявления, или с противоположной, — где был польский текст. В книжке о Львове времен оккупации Элияху Йонес поместил фотокопии именно украиноязычной колонки с распоряжением о создании гетто. Сделал он это, естественно, специально, для культивирования примитивных украинофобских настроений среди своих читателей. Вот вам, мол, наочное доказательство, как враги-украинцы орудовали еврейской общиной, как, мол, злонамеренные украинцы учредили во Львове гетто для евреев. И в этом случае, как и в многих других, украинофобские внушения Элияху Йонеса не имеют ничего общего с исторической правдой.
Немецкое распоряжение о создании гетто жители нашего дома восприняли сравнительно спокойно. Блязер рассказывал, что евреи Львова жили в обособленном участке Львова, то есть гетто, свыше пяти веков. В конце XVIII евреям разрешали проживать только в двух львовских предместьях: Жовковском и Краковском, и только на трех улицах: Еврейской, Руской и Зарванской. Только в середине XIX столетия австрийская власть сломала во Львове стену отчуждения и разрешила евреям селиться по всему городу.
— Мой дедушка, — вспоминал Мусьо Штарк, — еще помнил львовское гетто и говорил, что жить в нем было не так уж и плохо. Вокруг были только свои, никто не мешал в тишине и спокойствии праздновать ни субботу, ни иные религиозные праздники. Возникшие недоразумения решались в своем дружественном кругу. Жили одной семьей. Наши предки пережили унижения в старом гетто, как-нибудь переживем современное гетто и мы, — слишком оптимистично завершил Штарк.
Люди еще не понимали настоящих гитлеровских намерений.
Нашим соседям евреям казалось, что судьба подарила им счастливый билет. Улица Клепаровская полностью, по всей ее протяженности, оказалась в пределах установленного немцами львовского гетто. Реально это обозначало, что еврейским жителям Клепаровской нет нужды никуда переселяться, они автоматически становились жителями гетто. По распоряжению губернатора дистрикта Галиция доктора Карла Ляша и штадтгауптмана (старосты города) доктора Ганса Куята, украинцы и поляки, которые проживали в запланированном еврейском жилом районе, должны были покинуть его на протяжении месяца. Одновременно те евреи, которые проживали за пределами предназначенного для них северо-восточного участка города, должны были покинуть свои обжитые квартиры и переселиться на протяжении месяца в гетто.
Распространился слух, что перекочевывание жителей на этом не остановится, потому что Львов, вообще, разделят на четыре национальные части: южную заселят немцы, западную — поляки, восточную — украинцы, а северную — евреи. Словом, во Львове намечалось великое «переселение народов». Мало кому приходило на ум, что гетто создается не как район для проживания, а чтобы постепенно и коварно, организованно проводить истребление собранных там людей.
Северные районы Львова отделяет от остального города насыпь железной дороги Львов — Тернополь. В нескольких местах высокую железнодорожную насыпь разрезают мосты-путепроводы. Самыми высокими и, главное, самыми важными для внутригородского сообщения являются два моста: над улицами Жовковский (ул. Б. Хмельницкого) и Полтвяной (проспект Чорновола). Для евреев-переселенцев, которые, согласно приказа, должны были перебраться в гетто из других районов города, немцы создали специальный пропускной пункт как-раз под высоким мостом на улице Полтвяной, а по Жовковский временно закрыли для проезда. Жители нашего квартала ходили туда посмотреть, как происходит процедура пропуска через Полтвяной мост в гетто. Люди возвращались подавленными: там творились неслыханно ужасные вещи. Моя мать вернулась оттуда вся в слезах. Она мне запретила приближаться к тому зловещему мосту.
— Лучше тебе этого не видеть, — сказала мать, иногда люди бывают хуже зверей.
Йосале тоже запретили туда ходить. Но удержать наше любопытство было нелегко. В один из дней, прихватив с собой Асю, вопреки запрету, мы пошли в направлении моста. Добраться до Полтвяного моста мы не смогли. Все пространство от него аж до самого Оперного театра, а так же боковые улицы и проулки, были запружены людьми. Нам удалось пробиться на улицу Солнечную (теперь Кулиша), на площадь, которая называлась Збижжева (Зерновая) и где сейчас находится гостиница «Львов». Тогда там одиноко возвышалась глухая стена жилого дома. Правее открывался вид на площадь св. Теодора и вдали виднелся сам мост. С советских времен на глухой стене размещалось огромное рекламное панно с изображением улыбающегося пекаря в высоком белом колпаке, который держал в руке буханку желтого цвета, а сверху была надпись: «Качество хал — выше похвал!». Под этим рекламным панно мы как раз вынужденно остановились.
Шум многочисленной толпы слился в один мощный гул, как это бывает на многолюдной праздничной ярмарке. Но это была не ярмарка, тем более не праздничная. Немцы разрешали переселенцам брать с собой только личные вещи весом около двадцати килограмм. В первую очередь каждая семья прихватила в первую очередь постель. Везде по всему тротуару от моста до Оперного театра белели перины и подушки. Сейчас к мосту простирается широкая улица. Тогда тут была не одна, а две узкие проезжие части. Так вот, переселенцы заполнили их всеми доступными транспортными средствами, кроме моторного: телегами, тачками, тележками, велосипедами, даже детскими колясками. Кто не смог раздобыть себе какого-нибудь транспорта, нес домашние пожитки за спиной в рюкзаках, мешках, узлах или в руках — в сумках и чемоданах. Беспрерывный поток людей двигался целенаправленно в одном направлении — к мосту.
