Амплуа — первый любовник - Волина Маргарита (бесплатные онлайн книги читаем полные версии .TXT) 📗
— С бабами Сергей действует по принципу: где плохо лежит — взять. Перебрал он их множество, хотя и не старее тебя… По лесковской ремарке — у него «едва пробивается бородка»…
— Я бреюсь, — сказал Менглет.
— Допустим, — сказал Дикий. — Но главное — Сергей парень талантливый! Обольщая Катерину, он, опять по Лескову, «дрожит» от страсти. Точеная шея Катерины… его манит! По-настоящему Сергей любить не умеет. Но он — талантливо играет в любовь. И Катерина верит, что он по ней «сох». И глупый зритель поверит: сох! А умный догадается: он талантливо играет влюбленного. До встречи с Катериной во дворе утром — Сергей месяц у Измайловых прожил, о Катерине и не помышляя!… У него только что другая была. Понял? (Жорик кивнул.) Сергей щеголь! Он и каторжанский халат носит щегольски. Он и среди каторжников — аристократ! — Дикий оглядел Менглета. — Ты не щеголь… Но у тебя получится. Приготовь сцену «Под яблоней». Горячих подсобит!
Люся была партнерша безотказная, и хотя как женщина она Менглету совсем не нравилась, Менглет — Сергей талантливо любил ее.
Дикий посмотрел. Одобрил. Некоторое время Менглет репетировал в очередь с другими «Сергеями», а 23 февраля 1935 года Дикий объявил во всеуслышание — Менглет один будет играть Сергея.
Это многим не понравилось. Особенно всем другим «Сергеям». Вася Бабин запил. Комсорг с Менглетом стал излишне вежлив. Алексей Кашутин, встречая его, по-диковски щурился и театрально восклицал: «С успехом, „лавропожинатель“!» Сергей Столяров ушел из студии: сначала в Красную Армию (незамедлительно попав в Театр Красной Армии), потом снялся у Довженко в «Аэрограде», потом в «Цирке» у Александрова, и зашагал по экранам, соперников в киноролях сказочных русских богатырей не имея.
Ушел и Виктор Драгунский… Блистательный Рольдан (интермедия «Два болтуна») и великолепный Студент (интермедия «Саламанкская пещера»). Виктор отлично фехтовал, крутил кульбиты и сальто. Он написал несколько куплетов, вступительную и заключительную песни к «Интермедиям», эпиграммы его на соучеников — знали наизусть! Очень смешно изображал обезьяну. Когда он, гримасничая, судорожно почесывал правой рукой за левым ухом, а левой рукой пятку на правой ноге — руки его становились по-обезьяньи длинными! Алексей Денисович смеялся его остротам и эпиграммам, взрывчатый темперамент Драгунского ему импонировал. Но однажды Дикий на занятиях сказал, не Виктору лично, но глядя на него:
— Актеру, как разведчику, не нужно слишком заметного лица. Ни бровей, ни глаз, ни этих ресниц бархатных! На актерском лице — нужно рисовать! Сегодня одно — завтра другое.
Лицо Менглета с правильными чертами было не слишком заметным — он мог рисовать на нем все, что угодно.
Менглет мог быть — русским молодцем. Драгунский мог быть испанцем, французом, марсианином — но русским молодцем, увы, быть не мог.
Чернющие, круто закрученные волосы можно спрятать под париком… Чернющие густые брови, черные сливы-глаза — ни под каким гримом не спрячешь. Переводных западных пьес Дикий нигде почти не ставил (исключение — «Матросы из Катарро» и «Вершина счастья» в Театре имени ВЦСПС). После «Интермедий» в студии Виктору ничего не светило. Упор был на русскую классику, русский быт!
Драгунский ушел… в никуда! Но его тут же подхватил Московский театр транспорта — на роль Скапена в комедии Мольера «Проделки Скапена». Черные брови и сливы-глаза для озорника Скапена годились! Создать «Денискины рассказы» — смешные до колик и трогательные до слез — черная шевелюра Виктору не помешала (впрочем, к тому времени Виктор Юзефович изрядно поседел).
…К 1935 году состав студии значительно изменился. Ушел во МХАТ Игорь Малеев, в провинцию уехал Федя Егоров. Взамен их пришли новые: Ага-фоника Миропольская, Александр Дегтярь, Сергей Якушев. Пришел Сашка Ширшов — «сопатка», «растение», «талант»! К Менглету никакие прозвища не прилипали. Ни насмешливо-иронические, ни хвалебные. Не величали его всерьез ни «самым талантливым», ни «самым умным».
«Самыми талантливыми» со дня основания «Мастерских» и до 1935 года (по инерции) считались голосистая Ольга Якунина «с Живодерки» (мать ее еле грамотная, а Ольга — плясунья-певунья, прирожденная артистка) и Лазарь Петрейков (интеллигентный еврейский мальчик — но «какая аппаратура!»).
«Самым умным» был толстощекий, круглолицый Петр Ершов. Он жил в развалюхе-хибаре на Вятской улице, и там часто устраивали в складчину попойки. Ершов репетировал роль Любима Торцова (в спектакле по пьесе А.Н. Островского «Бедность не порок»), и Топорков Василий Осипович, режиссер спектакля, к Ершову благоволил и часто разговаривал с ним о «системе Станиславского».
Не «самым умным», но «очень умным» считался комсомолец Олег Солгос. Олежка частенько бывал на Вятской…
О Менглете комсорг говаривал:
— Этот ваш Жорик!… Себе на уме!
Ершов и Солюс, хотя Менглет и не бывал на Вятской, мнения комсорга не разделяли. Они считали Менглета и просто талантливым, и просто умным. На мой ретроспективный взгляд, Менглет уже и тогда был — просто Менглет. И все!
…«Мастерские» Дикого сначала были при РАППе, РАПП расформировали, их приютил ФОСП, потом и с ФОСПом что-то стряслось, и Дикого с его бандой пригрела под своим крылом Мария Федоровна Андреева — директор Дома ученых при СНК СССР. Бывшая «самая красивая актриса Московского Художественного общедоступного театра», бывший Феномен — подпольная кличка М.Ф. Желябужской (Андреевой), члена РСДРП, данная ей В.И. Ульяновым (Лениным), бывший комиссар по делам театров Петроградской коммуны, бывший друг Горького (после смерти Горького она станет именоваться «подругой Горького», а еще позже ей присвоят почетное звание Второй Жены Горького). Седая, коротко стриженная дама, всегда в черном, Мария Федоровна называла Дикого Алешей. При встречах с ней Алексей Денисович, склонившись, целовал ее руку. Любил рассказывать ученикам, как в 1905 году на квартире Горького — Андреевой «где-то в чуланчике делали бомбы, а в гостиной красавица Мария Федоровна вела с гостями светский разговор».
Занимались диковцы и репетировали «Мценскую леди» в киноаудитории — подвале старого здания Дома ученых, а в большом концертном зале нового здания, пристроенного только что к особняку Кошкина, репетировал оркестр Музыкального театра имени Вл.И. Немировича-Данченко. Репетировал… увертюру и оркестровые партии оперы Дмитрия Шостаковича «Катерина Измайлова».
Почему Владимир Иванович, лично осуществлявший к 15-летию своего музыкального театра постановку «Катерины Измайловой» («Мценской леди»), загнал оркестр в Дом ученых — мне неведомо. Возможно, сроки подпирали. Параллельно с «Измайловой» Лескова — Шостаковича Немирович еще «Травиату» Верди и Дюма-сына готовил — тоже к 15-летию. Быть может, в Музыкальном театре помещения недоставало. Не знаю. Но хорошо помню (я живой свидетель-слушатель) неистовую, яростную музыку Шостаковича. В дни репетиций оркестра она врывалась во все комнаты нового здания. В киноаудиторию не долетала. Репетировать Дикому свою «Мценскую леди» — не мешала и не помогала.
Слушал ли Георгий Менглет оркестровые репетиции оперы? Бегал ли тайком, как иные диковцы, в большой зал нового здания? Георгий Павлович этого не помнит. Заходил ли Алексей Денисович послушать оркестр — не знаю. Возможно, и слушал. Ведь Немирович его учитель! И любимый, и почитаемый! Вспоминая о своем пребывании в Художественном театре, Дикий, следуя понятию о рангах, принятых в то время, первым всегда называет К.С. Станиславского. Но вспоминает Дикий больше о Немировиче, о его режиссерских работах, о его «показах». Быть может, Алексей Денисович не желал слушать музыку Шостаковича из боязни! А вдруг-де интерпретация молодым композитором драмы Катерины Измайловой повлияет на его — диковское — решение этой же темы?
Алексей Денисович был не из боязливых… Быть может, он хотел вступить в единоборство с учителем? И своим драматическим спектаклем, разыгранным силами двадцатилетних, — положить на лопатки мастера? Немировича вкупе с Шостаковичем и его оперой? Вопросы остаются без ответа. Дикий (тут вопрос неуместен) конечно же знал о готовящейся премьере «Измайловой» у Немировича.
