Леонид Леонов: подельник эпохи - Прилепин Захар (читать книги онлайн полностью без сокращений TXT) 📗

Правда, на фотографии, сделанной кем-то в Коктебеле, все они запечатлены вместе: Волошин, Федорченко и Леонов с Булгаковым, плечом к плечу. Снимок, кажется, зафиксировал очередную коктебельскую шараду – потому что Волошин вещает о чем-то, а молодые писатели слушают его с покорным и наигранно удрученным видом.

Леонов и Булгаков уедут из Коктебеля вместе, 7 июля. Доберутся вчетвером до Феодосии и расстанутся: Леоновы неожиданно раздумают плыть по морю.

В Коктебеле обе писательские семьи, несмотря на некоторую свою мизантропию, оставили о себе хорошее впечатление. Пианистка Пазухина, к примеру, среди нескольких десятков гостей именно их, Леоновых и Булгаковых, назвала «лучшими» для себя, самыми душевными.

Потом многие годы Леонов и Булгаков будут внимательно друг за другом наблюдать, почти никогда вслух о своем отношении не говоря.

Булгаков явно прочтет роман «Вор» и, несомненно, попадет под его влияние, о чем мы еще скажем подробнее.

Леонов появится у него в романе «Записки покойника» под видом молодого литератора, «с необыкновенной ловкостью» сочинявшего свои рассказы. Лирический герой «Записок…» испытывает к ловкому молодому литератору некоторую ревность.

Зато Леонов, многие десятилетия спустя в который раз переписывая «Пирамиду», будет упрямо повторять, что роман «Мастер и Маргарита» он не читал. Но это не так, конечно.

Сложные отношения.

Поработать в Коктебеле Леонову не удалось: в том же году он заметит мимолетом, что сочинительство у него получается «только в тишине и на ровном месте», а этого как раз недоставало все полтора месяца отдыха.

«Неспокойная природа», так определит Леонов Коктебель, «буйно очень».

Думается, что природу в данном случае затворник Леонов понимал очень широко: имея в виду не только ветер и море, но и людское поведение в тех местах.

Летом 1925-го Леонов отправится в свою ярославскую деревеньку, там ему писалось куда спокойнее.

А в Коктебель Леоновы, как и Булгаковы, больше не поедут никогда, и от «коктебельского кружка», самоорганизовавшегося в Москве вокруг упомянутой выше писательницы Софьи Федорченко, будут держаться на дистанции.

На исходе 1925 года Леонов напишет-таки Волошину письмо: тот, страстно влюбленный в русскую литературу, спрашивал у московских знакомых, как там Булгаков и Леонов, – и последний, прознав о волошинском интересе, ненадолго застыдился, что не отблагодарил устроителя своих коктебельских каникул: «Нет, кроме шуток, – не сердитесь, что не писал. Впредь перестану жить свиньей и буду аккуратен». Хотя, собственно, так и не стал аккуратен, и Волошину писем больше не отправлял.

Зато Леонов делится-таки с ним московскими новостями в единственном своем послании и, к слову, вспоминает о Булгакове: Мишу, мол, встречаю редко, оказиями.

Оказии были связаны вот с чем.

В те годы работал в Москве литератор Петр Зайцев. Служил Зайцев в издательстве «Недра», где в числе прочих начали выходить и булгаковские книги. Зайцеву пришла идея создания двух литературных кружков: поэтического и прозаического. Прозаический кружок окрестили «писателями-фантазерами» и вписали туда как раз Булгакова, Леонова и несколько персон рангом поменьше. Так что, на небезосновательный взгляд ценителей, у прозы обоих были в те годы общие признаки. Это, додумаем мы, склонность к фантасмагориям, это – едкий иронизм и еще, пожалуй, скептическое отношение к произошедшему в стране социальному перелому.

По замыслу Зайцева, группа должна была в чем-то наследовать «Серапионовым братьям», уже распавшимся к тому времени. И стоит заметить, и Леонова, и Булгакова «фантазийная» идеология нового объединения поначалу вполне устраивала.

Был у Леонова с Булгаковым, в связи с организацией кружка, еще один шанс сойтись – они периодически встречались на чтениях, – но опять не сложилось.

Кружок распался: в Советской России вообще все литературные внегосударственные объединения начали сходить на нет.

Вскоре и у Леонова, и у Булгакова начнется работа со МХАТом, что станет великой радостью для обоих. Ведь избрав совсем еще молодых людей своими авторами, легендарный театр фактически признавал их наследниками Чехова и Горького. Это было немыслимой честью в те времена. И предметом огромной зависти коллег.

Два года спустя, в 1927-м, пути Леонова и Булгакова даже пересекутся: МХАТ тогда соберет замечательно сильную команду для создания юбилейного – к 10-летию революции – спектакля: Бабель, Замятин, Пильняк, Вс. Иванов – и Михаил Афанасьевич с Леонидом Максимовичем. Но из затеи ничего не выйдет, да и вряд ли могло случиться иначе: как было запрячь этих шестерых разом?..

«Он часто в таинственности пребывает», – добавляет в 1925 году в упомянутом письме Волошину Леонов о Булгакове, видимо, имея в виду осмысленную отстраненность последнего.

Зато у Леонова в 1925 году сложились с виду дружеские, но внутренне не всегда понятные взаимоотношения с Сергеем Есениным.

Леонов и Есенин

Когда Леонов прочитал Есенина впервые, точно неизвестно, но 20 марта 1918 года в архангельском «Северном дне» было опубликовано стихотворение Есенина «Пушистый звон, и руга…». Это была перепечатка из одного столичного издания. Скорее всего, стихотворение в печать отобрал сам Леонид.

Лично с Есениным они познакомились в начале 1924 года в Гнездниковском переулке, на квартире Анны Абрамовны Берзинь. К тому времени у Леонова вышли две книжки, и одна из них – повесть «Петушихинский пролом» – Есенину очень понравилась.

В тот момент есенинские разногласия с имажинистами уже достигли точки, близкой к критической, но неизменным оставалось желание поэта собрать вокруг себя людей близких по духу, буйных, даровитых. Леонов – подходил.

Есенинскую шубу Леонов надолго запомнил – и припрятал в памяти; скоро она ему пригодится.

Они, пожалуй, не сдружились накрепко. Есенин, при всей его в метафизическом смысле человеческой, поэтической чистоте, не очень любил общаться с равносильными себе литераторами и зачастую тянулся к людям отчасти с подпольным, отчасти с сектантским мышлением. Леонов, безусловно, не относился ни к первому, ни ко второму типу, и вообще с младых лет шумными и пьяными компаниями тяготился, предпочитая общество вдумчивых и неспешных стариков.

Однако близкий Есенину человек – поэт Василий Наседкин, муж родной сестры Сергея Александровича, все-таки позже называл Леонова в числе близких его приятелей той поры, 1924–1925 годов. Внешне так оно и было, хотя заметим, что на свадьбу свою с Софьей Толстой Есенин Леонова не позвал, а, например, Всеволода Иванова и Пильняка пригласил.

Но это всё детали.

Года с 1919-го Есениным владела идея создать журнал «Вольнодумец», после возвращения из заграничной поездки в августе 1923 года он всерьез вернулся к этой затее.

Поэт присматривался и к поэтам, и к прозаикам, мысленно отбирая лучших.

Леонов был одним из немногих, кто глянулся сразу.

Когда в очередной раз зашла речь о «Вольнодумце», Есенин рассказал имажинисту Матвею Ройзману, что печатать в журнале он будет прозу и поэзию «самого высокого мастерства, чтобы журнал поднялся на три головы выше “Красной нови” и стал образцом для толстых журналов».

Леонов, в свою очередь, цену себе быстро понял; и ощущения, что смотрел он на Есенина в годы их знакомства снизу вверх, – его нет вовсе.