Таллинский дневник - Михайловский Николай Григорьевич (книги бесплатно полные версии .txt) 📗
— Я полагаю, тут нет состава преступления, — сказал Галлер. — Ведь все это делается в интересах обороны, чтобы надежнее защитить Кронштадт. Иначе вас же, вместе со следователем, немцы смогут забросать бомбами и снарядами.
Прокурор возражал:
— Сейчас все прикрываются интересами обороны. Топливо скрывают…
— Поймите, голубчик, — со свойственной ему мягкостью продолжал убеждать Галлер, — ведь они находятся под огнем прямой наводки. И не заслуживают наказания.
Прокурор наконец выдавил из себя:
— Ну что же, под вашу линую ответственность, товарищ заместитель наркома, мы можем дело прекратить.
— Да, под мою ответственность, — твердо повторил Галлер.
И так дело было «закрыто». А «маратовские» пушки все девятьсот дней не давали немцам покоя, вели дуэль через залив и получали ответные удары. Однажды Барабанов показал мне кальку, испещренную черными точками, — тысячи вражеских снарядов, взрывавшихся на самом корабле и вокруг него. И все же «Марат» не замолкал, нанося врагу крупный урон.
А как охранялись подступы к Ленинграду со стороны моря! Заслуга этого блистательного с военной точки зрения дела принадлежит многим, и в том числе капитану 1-го ранга, а позже контр-адмиралу Абраму Михайловичу Богдановичу. В блокаду он был командиром охраны Водного района (ОВРа) Ленинградской морской базы, и его хозяйство находилось в пределах реки Невы, Его одним из первых наградили высоким орденом Александра Невского.
Поначалу его большое и на редкость разнокалиберное хозяйство должно было сосредоточиться в пределах реки Невы. Целая флотилия разных судов катера, яхты, шверботы и многое другое…
У командира ОВРа голова шла кругом. Где что находится — не мог понять Богданович. Особенно докучали ему маленькие катеришки — «каэмки» под командованием старшин, мичманов, лейтенантов. Кто пришвартовался на Фонтанке, по принципу близости к родному дому, кто облюбовал место на Мойке, кто причалил на канале Грибоедова. Словом, вся флотилия разбрелась. И чтобы собрать ее, пришлось пойти на крайнюю меру: просить командира порта прекратить отпуск продуктов без ведома командира ОВРа. Тут уж никуда не денешься. Объявились пропавшие…
Первым пришел высоченный детина, обросший рыжей бородой, в замасленном комбинезоне — не поймешь, кто он — моряк или заводской мастеровой. Пришел в кабинет командира ОВРа и гневно выпалил:
— Почему мне порт прекратил выдачу продуктов? У меня аттестаты в порядке.
Маленький, кряжистый Богданович недоуменно посмотрел ему в глаза, встал и негромким голосом произнес:
— Выйдите из кабинета и снова доложите, как положено на флоте.
Бородач сконфузился, вышел, помялся минуту-две за дверью и снова вошел такой же небрежный, разухабистый.
— Так вот я насчет продснабжения.
— Выйдите и доложите, как положено, — твердо повторил Богданович.
Он явился еще раз.
— Я командир катера. Почему мне…
Богданович оборвал его на полуслове:
— Выйдите и доложите, как положено.
Бородач, видимо, понял, с кем имеет дело. В четвертый раз переступив порог кабинета, вытянулся, приложил руку к козырьку фуражки и, чеканя каждое слово, доложил:
— Лейтенант из запаса Фролов по вашему приказанию явился…
— Теперь мы с вами можем поговорить. Садитесь. Где вы базируетесь и чем занимаетесь?
Вот так началась организация службы в Ленинграде.
Ну, а вслед за тем было многое, о чем нет возможности подробно рассказать в рамках моего повествования.
Осенние десантные операции сорок первого года проводились силами москитного флота зачастую под руководством и при участии самого командира ОВРа. Их было много: десанты отвлекающие, десанты разведывательные, десанты с целью вызволить пробивающиеся с боями наши отрезанные и окруженные части, высадки наших разведчиков, когда моряки, держа высоко в руках оружие, прыгали с борта катеров в воду и исчезали во тьме, чтобы за много километров от побережья залива загремели в ночи взрывы и рухнули под откос эшелоны…
Приближалась первая военная зима. Всего в нескольких километрах на южном побережье окопались немцы, а на северном берегу — финны. Те и другие пробовали по ночам совершать вылазки на лед залива. Опыт подсказывал, что нужна оборона, выдвинутая вперед, в устье Финского залива. Вот тут-то и пришлось поломать голову Богдановичу. И он нашел решение, вспомнив свою молодость на Дальнем Востоке. Тогда приехали моряки с семьями на пустое место. Ни кола ни двора. Командир отряда торпедных катеров Головко впоследствии крупный флотоводец, адмирал — предложил на зиму построить ледовые домики, что поначалу всех удивило. А потом радовались находчивости Головко. Вот и Богданович приказал заготавливать лед. Выпиливали блоки, как в прежнее время для ледников, складывали из них стены. Щели заливали водой. Проверили на прочность, открыли огонь прямой наводкой. Ничего, только кусочки льда отскакивают…
Наши воины в ледяных дотах оказались достойными стражами. Живя в напряжении, не раз отражали атаки мелких диверсионных групп противника, пытавшихся незаметно проникнуть в Ленинград. В то же самое время они сами проявляли боевую активность. Небольшие отряды лыжников и яхтсмены на буерах с легким пулеметным вооружением прорывались в расположение противника и вели разведку боем.
Много слышал я об Абраме Михайловиче Богдановиче, много видел людей, обязанных ему жизнью, однако встретился с ним только после войны, в госпитале. Я увидел невысокого, плотного человека, с широким лбом ученого и умными зоркими глазами. И в наружности решительно ничего волевого, героического. Он напоминал профессора, отца большого семейства, и только… Говорил тихо, не спеша, чуть усталым голосом, но во всех его суждениях чувствовалась мудрость, доброта и острый, проницательный взгляд. Ветераны войны относились к нему по-сыновьи. В приемные часы слышался осторожный стук в дверь, и в палату почти на цыпочках входили бывшие командиры кораблей, штурманы, минеры, инженер-механики. В руках цветы, фрукты, кульки со сластями — ветераны знали эту маленькую слабость старого моряка, — и начинались разговоры «за жизнь»: кто, где, как… Нет-нет и проскальзывали какие-то штрихи прошлой боевой жизни. Я прислушивался к их разговорам, и многое потом пригодилось мне для моей работы. Иногда в палате появлялась медсестра с письмами моему соседу. Он радовался, как ребенок.
Читал мне вслух. Опять же это были слова привета и тревоги за здоровье дорогого им человека. Помнится, один из героев войны на море Вадим Чудов закончил свое послание так: «Мы любим Вас за то, что под пулями и снарядами Вы всегда были рядом с нами».
Сегодня нет в живых ни капитана 1-го ранга С. А. Барабанова, ни контр-адмирала А. М. Богдановича. Но не проходит ни одной встречи ветеранов Балтики, чтобы друзья по оружию не вспомнили их добрым словом.
«Тот ураган прошел, нас мало уцелело…»
Годы жизни в осажденном Ленинграде — это и для литераторов, журналистов было время борьбы, испытаний, потери боевых друзей, чье перо можно поистине приравнять к штыку и гранате. Редакциям флотских газет были нужны люди.
Именно в эту пору вливались в боевой строй и те, кто мог оставаться на своем прежнем месте. Так оказался на переднем крае начальник отделения печати Политуправления флота Илья Иголкин. Мы привыкли его видеть, обложенного подшивками флотских газет, а их выходило десятки на кораблях и в крупных соединениях. Сидел и занимался вроде бы кабинетной работой. А в сентябре сорок первого, когда немецкая бронированная машина подкатывалась к стенам Ленинграда, Илья не утерпел, отпросился на линкор «Марат», что стоял в Морском канале в Ленинграде и почти круглые сутки с небольшими перерывами вел бой с немецкими батареями. Илья там не отсиживался в глубоких недрах корабля, куда не долетали осколки вражеских снарядов. Наоборот, он все время был на людях, на боевых постах, рядом с моряками. Он правильно считал, что одно это ободряет моряков… Но случилось так, что немецкий снаряд разорвался на палубе и вместе с другими артиллеристами Илья был ранен, без сознания отправлен в госпиталь. Там ему ампутировали ногу.
