Дорога длиною в жизнь - Людников Иван Ильич (библиотека книг txt) 📗
Сила на нашей стороне, и ваше сопротивление не имеет никакого смысла. Оно поведет только к вашей гибели и к многочисленным жертвам среди скопившегося в районе Пиллау гражданского населения.
Чтобы избежать ненужного кровопролития, я требую от вас: в течение 24 часов сложить оружие, прекратить сопротивление и сдаться в плен.
Всем генералам, офицерам и солдатам, которые прекратят сопротивление, гарантируются: жизнь, достаточное питание и возвращение на родину после войны.
Всем раненым и больным будет немедленно оказана медицинская помощь.
Я обещаю всем сдавшимся достойное солдат обращение.
Мирным жителям будет разрешено вернуться в свои города и села, к мирному труду.
Эти условия одинаково действительны для соединений, полков, подразделений, групп и одиночек.
Если мое требование сдаться не будет выполнено в срок 24 часа, вы рискуете быть уничтоженными.
Немецкие солдаты и офицеры! Если ваше командование не примет мой ультиматум, действуйте самостоятельно. Спасайте свою жизнь. Сдавайтесь в плен.
24 часа по московскому времени.
11 апреля 1945 года.
У врага — сутки на размышление.
Я воспользовался короткой передышкой, чтобы сопоставить и сравнить то, что напрашивалось на сравнение.
Прошло немногим более двух лет с того дня, когда на площади Павших борцов в Сталинграде мы праздновали нашу победу — полный разгром и пленение армии Паулюса. Более ста дней гитлеровское командование пыталось овладеть Сталинградом, безжалостно разрушая авиацией и артиллерией открытый город, менее всего напоминавший крепость.
Не было там ни фортов, ни инженерных сооружений. В крепость, которая не сдается, город превратили солдаты, герои битвы на Волге. А город-крепость Кенигсберг за три дня рухнул под нашими ударами.
Уже после войны довелось мне познакомиться с директивой № 45, имевшей гриф «Сов. секретно. Только для командования». Датированная июлем 1942 года, она была подписана Адольфом Гитлером в его ставке «вольфсшанце». Директива определяла задачи двух групп немецких армий — «А» и «Б» на южном фронте. Тогда бесноватый не сомневался, что возьмет Сталинград, и в четвертом параграфе своей директивы уже определил задачи группы армий «Б» после овладения Сталинградом. Вот что там сказано: «Вслед за этим (ударом на Сталинград. — И. Л.) танковые и моторизованные войска должны нанести удар вдоль Волги с задачей выйти к Астрахани и парализовать также движение по главному руслу Волги. Эти операции группы армий Б получают кодированное название „Фишрейер“».
«Фишрейер, — объясняет старая немецкая энциклопедия, — особого рода хищная цапля, питающаяся лягушками и рыбой. Глотает их жадно». Что же, по фюреру и код. А чем этот «Фишрейер» обернулся, мы уже знаем…
Истекли сутки. Гитлеровцы не приняли наш ультиматум, и мы получили приказ: «На Фишхаузен!»
Разгорелся бой на полное уничтожение живой силы и техники противника.
Не забыть нам этого дня — 16 апреля 1945 года.
Солнечно и безветренно. Буйно шествует по земле весна, и пахнет близким морем.
Видимость отличная. Мы наблюдаем, как далеко-далеко справа от нас вспыхнула одна ракета, за нею другая, третья… И вот уже все небо над горизонтом расцвечено огнями фейерверка.
Что случилось? Звоню командиру 94-го стрелкового корпуса генерал-майору И. И. Попову, и он мне сообщает, что ракеты взлетают над войсками 5-й армии Крылова. Звоню Крылову:
— Николай Иванович, что у вас творится?
— А то, Иван Ильич, творится, что войну закончили. Мои солдаты у моря салютуют, чего и вам желаю…
День на исходе. В полночь мощным артиллерийским налетом начали мы штурм города Фишхаузен и до рассвета овладели им.
Не вышло у Гитлера с «Фишрейером», зато мы — в Фишхаузене!
Утром у городского причала подошел ко мне гвардии старшина Николай Трофимов — тот самый, что воевал в Сталинграде и в Восточной Пруссии. Это он, прочитав письмо Александры Полещук, угнанной немцами из родного села, торопил своих солдат: «Шире шаг! Кто станет на нашем пути — сотрем!»
Старшина, как полагается, козырнул, глубоко вздохнул, сказал:
— Дошли, товарищ генерал. Дальше некуда… — И тут же полюбопытствовал: — А может, на Берлин?
— Спасибо тебе, гвардии старшина, за то, что дошли от Волги до Балтийского моря. А куда дальше, я и сам не знаю… Куда прикажут… Мы люди военные…
Нет для командующего армией ничего более привычного, чем оперативная сводка. На войне он ежедневно читает и утверждает ее. Но сводку, которую мне принесли после боев за Фишхаузен, я держал в руках как документ особой важности и несколько строк из нее тогда же занес в свой блокнот. В графе, где изо дня в день начальник оперативного отдела показывал потери, на этот раз было записано: «17 апреля 1945 года в течение дня войска армии приводили себя в порядок. Мылись в бане, производили сдачу боевых патронов, гранат и ракет на склады боевого питания».
Весьма прозаично, не правда ли? Вроде бы да. Но чтобы появилась такая запись, надо было прежде поставить крест на логове германского милитаризма — Восточной Пруссии.
Долго держал в руках сводку.
…Еще Кенигсберг не назван Калининградом, а взятый вчера с боем Фишхаузен — Приморским поселком. Тот самый Метгетен, что дважды переходил из рук в руки, не получил еще имени советского танкиста Александра Космодемьянского, брата бессмертной Зои, погибшего после падения Кенигсберга. Уже потом на картах Советского Союза появятся названия Черняховск, Гусев, Нестеров, Мамонов… И будет эта земля хранить имена советских воинов — от генерала до солдата, — что пали на ней в последние месяцы войны. В Калининграде в одной лишь братской могиле захоронены тысяча двести наших солдат и офицеров — из тех, кто штурмовал Кенигсберг. А ведь это — лишь малая толика жертв, принесенных советским народом и его армией на алтарь Отечества во имя победы над фашизмом.
17 апреля 1945 года. Поздний вечер. За раскрытым окном тишина. Не волнуясь о завтрашнем дне, спят солдаты. Их сон не потревожит больше канонада.
Сколько же дней и ночей вобрали годы войны, чтобы пришла наконец эта тишина!..
Получен приказ сосредоточить войска 39-й армии южнее Инстербурга.
Выполнив приказ, докладываю командующему фронтом о состоянии войск. Маршал Василевский утверждает наши представления к наградам и званиям. И тогда я задаю Александру Михайловичу тот самый вопрос, с которым обратился ко мне гвардии старшина Николай Трофимов:
— Товарищ маршал, куда же дальше?..
Узнаю только, что 3-й Белорусский фронт составляет резерв Ставки Верховного Главнокомандования. А резерв должен быть готов в любой день и час к выполнению новых задач.
Провожает меня генерал для поручений при штабе маршала, он любуется моим «оппель-адмиралом»:
— На такой машине можно поездить и по степям. — И, помолчав, добавляет: — По забайкальским, монгольским…
Этот намек был сделан неспроста.
В начале апреля Советское правительство уведомило правительство Японии, что договор о нейтралитете будет денонсирован, так как фактически потерял свою силу.
Сразу после первомайских праздников к нам прибыл представитель Генштаба Советской Армии. Он передал предварительное распоряжение войскам на передислокацию и увез в Москву наши предложения, осуществление которых позволяло придать 39-й армии более подвижный, маневренный характер.
8 мая над поверженной Пруссией, над всем миром торжественно прозвучало сообщение о полной и безоговорочной капитуляции германских вооруженных сил. Два дня продолжалось всеобщее ликование — мы праздновали Победу. А еще через два дня армия начала грузиться в эшелоны.
Я вылетел в Москву. Наши предложения приняты Генштабом. В каждом стрелковом корпусе будет танковая бригада, в армии — танковая дивизия. Это не только усилит маневренность войск, но и позволит им самостоятельно действовать на отдельных операционных направлениях. Получили мы также автомобильный батальон с машинами высокой грузоподъемности.
