Между клизмой и харизмой - Аветисян Самвел (читать книги онлайн бесплатно полностью .txt) 📗
— А ты завидовал кому-нибудь? — Ярдов положил мне и себе по щедрому куску осетрины.
— Да, танцорам. И сейчас завидую. — Я как раз хотел осетрины, все думал, как дотянуться. — Тебе проще, ты можешь купить себе велосипед, а я вот никогда не спляшу, как Махмуд Эсамбаев.
— Купил уже, Colnago — самый навороченный из всех шоссейных брендов.
— Вот видишь. А со временем у тебя будет и джет, и яхта, и остров с виллой. Но… — я выдержал мхатовскую паузу, прожевав до жижи осетрину, — все равно это будет означать, что в детстве у тебя не было велосипеда. Не было, и все. Цимес в том, чтобы не спорить с судьбой, а взять и помириться с ней. Судьбу не переделать. За это даже стоит выпить. Ах да, у нас же опохмельный вечер. Что, и пиво нельзя?
— Не путай судьбу с кармой! — Ярдов придвинул мне стакан с соком. — Пей вот витамины.
— А я не путаю. Настоящее, знаешь, не вытекает из прошлого, но вот будущее точно зависит от настоящего. Карма — это когда настоящее испорчено прошлым. А за то, что случится с нами в будущем, отвечает судьба.
— Красиво пиздишь.
— Не помню, кто сказал, по-моему, Аль Пачино: ребенком я молил Бога о велосипеде, но, повзрослев, понял, что все работает иначе — надо украсть велосипед и молить Бога о прощении.
— Бизнес — это кража. Аминь! — Ярдов приподнялся и, положив руку мне на голову, другой рукой перекрестил меня.
— Это сказал французский социалист Прудон. И говорил он не про бизнес, а про собственность. — Я взял стакан с соком и залпом причастился.
— Слушайте, а ведь мы сильно выросли. — Миша прилетел из Питера один, манкировав наказ Ярдова быть с женами.
— В каком это смысле? — А вот Родион, наоборот, впервые пришел с женой. Все семь лет, что Родион работает в компании, он тщательно прятал от нас красавицу Ольгу, бывшую модель из Red Stars.
— В смысле культуры. Вчера, заметили, на корпоративе все было цивильно. Никто не напился, не подрался. Все прошло чинно. А как раньше зажигали? Помните, как надрались все в хлам в году, по-моему, в 95-м. Сломали караоке, большой такой с экраном, то ли Sharp, то ли Hitachi.
— Это был 96-й, — поправил я Мишу, — в тот год Собчак проиграл выборы Яковлеву. А Новый год отмечали в Шуваловском дворце. Тогда музеи, чтобы выжить, сдавали помещения в аренду. Мы арендовали лишь белоколонный зал дворца, а нагадили повсюду. Нас потом сотрудники музея стыдили: здесь бывали Пушкин, Вяземский, Карамзин, а вы все заблевали — заблевали паркет из ценных пород дерева, напольные канделябры, парадную лестницу. За чистку ковра с нас потом взяли приличный штраф.
— Да, ты прав, это было годом позже. Мы тогда удачно сели на хвост избирательной кампании Яковлева. А пиво хотя бы наливают сегодня? — робко спросил Миша.
— Успокойся, несчастный! И пей свою гадость. — Ярдов с грохотом покатил Мише бутылку колы. — Где этот дворец располагался?
— На Фонтанке. Бывший Дом дружбы с народами зарубежных стран. Еще студентами нас, молодых коммунистов, обязывали быть там на митингах солидарности и интернационализма с прогрессивной частью человечества.
— Ни хуя себе, ты и коммунистом побывал? Наш пострел везде поспел. Меня замполит в армии все уговаривал вступить в КПСС, но я уже тогда знал, что режим гнилой и рухнет скоро. — Ярдов тем не менее дал указание официантам принести пива. — А, вспомнил. Это когда мы чемпионат по водке устроили, так?
— Да, это когда ты по древнерусской типа традиции ставил ряд рюмок длиною в аршин (примерно 70 см) и заставлял все это пить на скорость. Победил Михалыч, начальник склада. Он потом неделю хвастался, не просыхая.
— Сейчас бы это тимбилдингом назвали, — заметил Миша.
— Зато вчера все было культурно. Как я смотрелся в танце с Лолитой? — Ярдов жеманно улыбнулся.
— Круто! — все хором польстили ему.
— Да какой там! Ты эту Милявскую готов был прямо на сцене раздеть, — Лина, жена Ярдова, была в роскошном нежно-бирюзовом платье, с открытой спиной и в строгих бриллиантах. — Вели, пусть шампанское подадут. Первое января сегодня или как?
Ярдов распорядился подать на стол Crystal, предупредив, что шампанское только для дам.
— А можно красного? — Марианна, наш новый директор по корпоративным финансам, перешедшая к нам из Ernst & Young, дама строгая и местами неприступная, нравилась Ярдову; каждый раз, встретив Марианну в офисе или ресторане, Ярдов неизменно прижимал ее к стене и неизменно получал затрещину. — Я шампанское не пью. От него у меня какое-то нелепое сварочно-электродное настроение, когда в желудке искрит, а в мозгу замыкает.
— Попроси Ярдова открыть Chateau Angelus, — шепнул я на ухо Марианне, — тебе он не откажет. Ему вчера кто-то из музыкантов, по-моему, Лагутенко, подарил.
— А это хорошее вино? А то название какое-то больничное: флюс-анжелюс.
— Это готическое вино! Знаешь, если верно суждение, что архитектура — это музыка, застывшая в камне, то Angelus — это собор Парижской Богоматери, разлитый в бокале.
— Ой, как красиво выразился. Мне уже нравится оно.
Ярдов, разумеется, не смог отказать Марианне и даже самолично откупорил бутылку, разлив вино всем желающим.
— Ну, вот, хотели как лучше, а получается снова пить, — обреченно произнес Родион и посмотрел на жену. — придется тебе за руль садиться. Мне бы лучше водки.
После водки на столе неумолимым образом возникли виски, потом коньяк с джином, позже текила и ром, и все пошло по накатанной. Опохмельная вечеринка, повинуясь бессмысленному русскому року, плавно перетекла в беспощадную пьянку.
— Армяшка, скажи тост. — Лицо Ярдова сияло покоем. В минуты всеобщей пьянки ему особенно нравилось ощущать вкрадчивый, хмельной и слегка дурманящий запах своей власти, когда за столом, казалось бы, царит дух свободы, равенства и братства, а на деле единолично царствует он.
— Тост? Ну, хорошо. Одна завистливая, мерзкая и мстительная муха залетела как-то в чемодан, большой и холодный, как этот мир, и стала в нем жить-суетиться — есть, пить, гадить, сношаться, откладывать яйца. И задаваться вопросом: как это ее угораздило оказаться в чемодане? А главное — зачем? И чей это чемодан, и куда его тащат? И кто он, в конце концов, этот владелец чемодана? Короче, муха пожила, помучилась и вскоре сдохла, не найдя ответа. Так давайте же выпьем за мудрость не искушать судьбу пустыми вопросами, а просто жить и влюбляться.
— Во загнул!
— Мы что, мухи?
— А я бы не отказалась от саквояжа Louis Vuitton.
— Радуйся пока чемодану из Китая, Ольга. Вот начнет твой муж продавать больше пива, тогда и на лувитон с лабутеном деньги появятся. Ведь так, Родион? — Ярдов вилкой поддел ролл и попытался поднести его ко рту, но ролл рассыпался, и отдельные рисинки попали ему в бокал с вином. Этой же вилкой он старательно вызволил остатки ролла из бокала и сделал глоток. С остальными роллами он ловко справился уже голыми руками.
Вечер, как пишут в плохих любовных романах, переставал быть томным. Несмотря на первый день нового года, ресторан стал заполняться посетителями. Всякий гость, который узнавал Ярдова, набирался у барной стойки храбрости и смело направлялся к нашему столу, чтобы закрепить эту храбрость на брудершафт с нами. Вскоре братская компания удвоилась в размере, заняв все левое крыло ресторана. Ближе к сумеркам заиграла ванильно-мармеладная музыка про женщину в красном и про нее же в любви. Из-за столов попарно выползли изрядно романтические натуры и закружились в медляке. Воздух сделался глухим, и над пьяными окриками повис тлетворный дух. Гул нарастал. Шаркающей кавалерийской походкой, расталкивая танцующих, к сцене подошел Ярдов. Внезапно музыка запнулась. Гул затих. Ярдов впрыгнул на подмостки и, затянувшись косяком, зычно крикнул в микрофон:
— С Новым годом, обезьяны!
— Что-о? Он назвал нас обезьянами, я не ослышалась? — по залу прокатился недовольный ропот.
— С Годом обезьяны всех! — повторил Ярдов. — Предлагаю выпить за компанию Yardoff-самую крутую и успешную в прошлом году. — Зал облегченно выдохнул и дружно поддержал Ярдова.
