Пушкин: «Когда Потемкину в потемках…». По следам «Непричесанной биографии» - Аринштейн Леонид Матвеевич

И Пушкин так обкладывает этого капитана, что за ушами свистит: он и такой, и сякой, и матом его, матом в конце каждого куплета!

(III, 81)

Такое Пушкин себе редко позволял (прав был Анненков, говоря, что такое на Пушкина не похоже), а если позволял, то только по отношению к двум крайне неприятным ему лицам: барону Геккерну в 1836–37 гг. и к Фаддею Булгарину в 1830–31 гг.

И вот тут-то выясняется весьма любопытная деталь: в годы наполеоновского похода на Россию Фаддей Венедиктович как раз и был капитаном французской армии… И Пушкин не раз напоминал Булгарину о его славном военном прошлом.

Вот, например, выдержки из сатирического плана Пушкина «Настоящий Выжигин» (здесь намек прозрачен: «Иван Выжигин» – сочинение Булгарина): «Глава VI. Московский пожар. Выжигин грабит Москву. Глава VII. Выжигин перебегает…», или еще раньше – «Глава III. Драка в кабаке. Ваше благородие!» (XI, 214).

Ф. В. Булгарин

Вот, оказывается, кто есть кто!

«Ты помнишь ли, ах, ваше благородье, / Мусье француз, г. капитан…».

Безымянный капитан из «Рефутации» был еще только первой ласточкой в формировании той репутации, которую создали Булгарину последующие эпиграммы и памфлеты Пушкина. Но уже здесь четко прослеживаются все те мотивы и характеристики, которые получат развитие в дальнейшем.

Это, прежде всего, военная служба во французской армии: «Один из наших литераторов, бывший, говорят, в военной службе…» (XI, 168). Пушкину не требовалось уточнять: похождения Булгарина в годы Отечественной войны 1812 г. были хорошо известны в обществе и вызывали многочисленные насмешки и издевки, подогревавшиеся еще и тем, что теперь Булгарин стал выдавать себя за образцового русского патриота:

Вызывал презрение Пушкина и переход Булгарина из одного подданства в другое – смотря по выгоде: «Такой-то журналист, человек умный, скромный, храбрый, служил с честью сперва одному отечеству, потом другому…». И далее: «скромный и храбрый журналист об двух отечествах» (XI, 168), которому «все равно: бегать ли… под орлом французским, или русским языком позорить все русское» (XI, 206) и т. п.

Помимо обыгрывания военного и национального момента, особенно в известных эпиграммах («Не то беда, что ты поляк» – III, 215; «Не то беда, Авдей Флюгарин, / Что родом ты не русский барин» – III, 245), характерен еще один мотив: ироническое самоуничижение Пушкина перед Булгариным: я, мол, что? – у нас другие ходят в знаменитостях! В число таких, разумеется, дутых «знаменитостей» попадает и Булгарин, тогда как Пушкин всего только мещанин. Этот мотив пронизывает и широко известный памфлет «Моя родословная», но он присутствует уже и в «Рефутации»: «у нас в простонародье…», «не из иных мы прочих…». Ср.: «Не офицер я, не асессор… Я просто русский мещанин…» (III, 261).

И, наконец, о названии стихотворения. Пушкин, конечно, знал, что «T’en suviens-tu disait un capitaine» сочинил Дебро. Но Пушкину не надо было, чтобы стихотворение прочитывалось как ответ Дебро. Ему нужна была ироническая двусмысленность, и имя другого французского песенника – Беранже, более чем подходило для его замысла. Пушкин позже назовет Булгарина Фигляриным от слова фигляр, Флюгариным от слова флюгер, перебежчик, Выжигиным (выжига) по названию его романа. Здесь же он воспользовался именем Беранже, которое по количеству букв, а также по начальной и последней букве в заглавии совпадало с именем Булгарина: «Рефутация г-на Беранжера» – «Б… а», т. е. «Булгарина». И тогда уже заголовок прочитывается не «Рефутация», а «Репутация».

Пушкин любил такие сближения.

Характерно, что когда три года спустя Пушкину вновь пришлось ответить Булгарину, напечатавшему в «Северной Пчеле» сатирическую статью с оскорбительными намеками на происхождение Пушкина, поэт вновь обратился к Беранже. Только теперь не к условному, а к подлинному, взяв в качестве образца для новой «рефутации» Булгарина стихотворение Беранже «Le Vilain». По мотивам этого стихотворения, сохранив не только его смысл, композицию, но и ритмико-интонационную структуру, Пушкин и написал свой знаменитый стихотворный памфлет «Моя родословная», где достается, впрочем, не только Булгарину, но и многим другим.

Вот как звучит стихотворение Беранже в русском переводе М. Н. Михайлова (кстати говоря, далеко не лучшем):

Ср. у Пушкина:

(III, 261)

Или еще один характерный фрагмент стихотворения Беранже в переводе Михайлова:

Ср. соответствующее место у Пушкина:

(III, 262)

Кстати. Вторичное обращение к Беранже для отповеди Булгарину едва ли оставляет сомнения в том, кто был автором «Рефутации г-на Беранжера».

«Пожалую тебя в князья Потемкины»

Любопытные разночтения мы находим между беловым автографом и опубликованным текстом восьмой главы повести «Капитанская дочка».

Вечером того дня, когда пугачевцы взяли приступом Белогорскую крепость, Пугачев беседует в комендантском доме с Петрушей Гриневым, предлагая ему перейти к нему на службу:

«“Что, ваше благородие?” – сказал он мне. – “Струсил ты, признайся, когда молодцы мои накинули тебе веревку на шею? Я чаю, небо с овчинку показалось<…> Ты крепко передо мною виноват”, – продолжал он; – “но я помиловал тебя за твою добродетель, за то, что ты оказал мне услугу, когда принужден я был скрываться от своих недругов. То ли еще увидишь! Так ли еще тебя пожалую, когда получу свое государство! Обещаешься ли служить мне с усердием?”» (VIII, 332)