Переводчик Гитлера - Шмидт Пауль (читаемые книги читать онлайн бесплатно .TXT) 📗
По мере того как зачитывались отдельные пункты, Риббентроп постоянно прерывал Гендереона. «Это неслыханное предложение»,? рассерженно заявил он, услышав о рекомендации относительно прекращения передвижения войск. Потом скрестил на груди руки и с вызовом глянул на Гендерсона. «Что еще Вы собираетесь сказать?»? рявкнул он, давая понять, что Гендерсон может продолжать.
«Британское правительство,? сказал он,? располагает информацией, что немцы совершали акты саботажа в Польше».
«Это проклятая ложь польского правительства!? в ярости вскричал Риббентроп.? Я могу лишь сказать Вам, герр Гендерсон, что ситуация чертовски серьезная!»
Теперь и британский посол потерял самообладание. Предостерегающе подняв указательный палец, он выкрикнул: «Вы только что сказали „чертовски“. Это не то слово, которое следует употреблять государственному деятелю в такой тяжелой ситуации!»
У Риббентропа перехватило дыхание: один из этих «неуклюжих» дипломатов, какой-то посол, какой-то наглый англичанин осмелился сделать ему замечание, как школьнику! Риббентроп вскочил со стула. «Что Вы сказали?»? прорычал он. Гендерсон тоже поднялся на ноги. Оба в упор смотрели друг на друга.
В соответствии с дипломатическими условностями мне тоже следовало подняться, но, честно говоря, я не знал, как следует вести себя переводчику, когда собеседники переходят от слов к делу,? и я действительно опасался, что они могут так и поступить. Поэтому я продолжал спокойно сидеть, притворяясь, что делаю записи в блокноте. Я слышал, как два бойцовых петуха тяжело дышат у меня над головой. Самое меньшее, что может теперь случиться, подумал я, это если министр иностранных дел рейха вышвырнет посла Его Британского Величества за дверь. С годами переводчик приобретает вкус к гротескным ситуациям, но я не нашел ничего комичного в этой сцене? она была чрезвычайно тягостна для единственного зрителя.
К счастью, до рукопашной дело не дошло. Я продолжал кропать каракули в своем блокноте, прислушиваясь ко все более тяжелому дыханию справа и слева, а потом Риббентроп сел, а вслед за ним? и Гендерсон. Я поднял голову и по их лицам понял, что буря миновала.
Некоторое время беседа проходила в относительном спокойствии. Затем Риббентроп вынул из кармана какую-то бумагу: это были предложения Гитлера Лиге Наций по урегулированию польского вопроса. Он прочел их Гендерсону по-немецки, однако, не требуя особой спешки в их немедленном выполнении, как заявлял позднее. Напротив, он уточнил некоторые пункты. Потом последовал настоящий сюрприз.
Гендерсон спросил, может ли он получить текст этих предложений для передачи его правительству. В соответствии с обычной дипломатической процедурой это предполагалось само собой, и я был весьма удивлен, что Гендерсону вообще потребовалось спрашивать об этом. Ожидая, что Риббентроп вручит ему документ безо всяких комментариев, я едва поверил своим ушам, когда услышал его ответ. «Нет,? сказал он с неуместной улыбкой,? я не могу вручить Вам эти предложения».
Гендерсон, должно быть, подумал, что ослышался, и снова повторил свою просьбу. И вновь Риббентроп ответил отрицательно. Он швырнул документ на стол со словами: «Он просрочен, потому что польский представитель не появился».
Теперь я, в свою очередь, пришел в волнение. Я вдруг понял, в какую игру играли Гитлер и Риббентроп. В тот момент я понял, что громкие предложения Гитлера делались всего лишь напоказ и никогда не предполагалось, что они будут выполняться. Вручить документ Гендерсону отказались из боязни, что британское правительство передаст его полякам, а те вполне могли принять предлагаемые условия. Редко у меня возникало сожаление, что я как переводчик не могу вмешиваться в разговор. Говорить что-либо от себя лично является смертным грехом для переводчика. Так он может создать путаницу. И мне не оставалось ничего иного, кроме как сидеть, скрипя зубами, в то время как шанс добиться мира преднамеренно саботировался у меня на глазах. Так вот что, размышлял я, обсуждали в Канцелярии Гитлер и Риббентроп.
Я сделал последнюю отчаянную попытку намекнуть на содержание документа Гендерсону, пристально глядя на него и мысленно высказывая пожелание, чтобы он попросил английский перевод предложений Германии. Едва ли Риббентроп смог отказать ему в этом, а я стал бы переводить так медленно, чтобы Гендерсон успевал делать заметки. Но британский посол никак не реагировал, и мне не оставалось ничего иного, как поставить толстую красную отметку в моем блокноте в том месте, где я кратко записал отказ Риббентропа как знак того, что в этот час был сделан выбор в пользу войны.
То, что я был прав в предположении, почему предложения Гитлера передавались таким своеобразным образом, подтвердил позднее сам Гитлер в моем присутствии.
«Мне нужно было алиби,? сказал он,? особенно перед народом Германии, чтобы показать, что я сделал все для сохранения мира. Этим объясняется мое великодушное предложение по урегулированию вопросов о Данциге и „коридоре“.
На следующий день, 31 августа, ближе к вечеру я присутствовал на самой короткой встрече, в которой когда-либо принимал участие. Польский посол Липский явился к Риббентропу и вручил ему краткое сообщение польского правительства о согласии принять предложение Великобритании о проведении прямых переговоров между Германией и Польшей и незамедлительно послать немецкому правительству ответ на его предложения.
«У Вас есть полномочия вести с нами сейчас переговоры по предложениям Германии?»? спросил Риббентроп.
«Нет»,? ответил польский посол. «Ну тогда нет смысла продолжать этот разговор»,? сказал Риббентроп, и встреча закончилась. Как раз перед этим Аттолико виделся с Риббентропом, чтобы снова предложить услуги Муссолини как посредника. Очевидно, у нашего министра иностранных дел тоже не было полномочий проводить переговоры, потому что он сказал, что должен спросить у Гитлера. Через полчаса Аттолико вернулся за ответом; ответ был отрицательным. Риббентроп сказал, что далее должны действовать Англия и Франция: требования Германии сообщили и им.
В Канцелярии снова кипела напряженная работа. Я ждал здесь в полной готовности к дальнейшим переговорам, когда вечером 31 августа услышал, что Гитлер отдал приказ о вторжении в Польшу и что войска должны были пересечь границу в 5.45 на следующее утро. «По приказу Фюрера и Верховного Главнокомандующего вермахт выступил на защиту рейха. В соответствии с инструкциями по контролю над польской агрессией войска германской армии сегодня рано утром провели контратаку по всей германо-польской границе. Одновременно эскадрильи военно-воздушных сил взлетели, чтобы атаковать военные объекты в Польше. Военно-морской флот выступил на защиту Балтийского моря»,? таким было первое военное коммюнике второй мировой войны, выпущенное 1 сентября 1939 года. «Прошлой ночью польские солдаты регулярной армии впервые открыли огонь на своей собственной территории,? раздавался из громкоговорителей утром 1 сентября хриплый, возбужденный голос Гитлера.? Снова я надел мундир, который был для меня самой лучшей и любимой одеждой. Я сниму его только после победы… »
В тот же вечер британский и французский послы потребовали немедленной совместной встречи с министром иностранных дел. Риббентроп отказался увидеться с ними обоими одновременно и назначил встречу с британским послом на 9.30, а с французским послом на 10 часов вечера.
«Своей акцией немецкое правительство создало ситуацию, при которой правительства Соединенного Королевства и Франции должны выполнить свои обязательства и поддержать Польшу. Следовательно, если правительство Его Величества не получит от германского правительства удовлетворительных заверений, что германское правительство прекратило всякие агрессивные действия и готово вывести войска с польской территории, то правительство Его Величества без промедления выполнит свои обязательства по отношению к Польше»,? переводил я Риббентропу английскую ноту, которую Гендерсон принес с собой. Риббентроп вел себя так, будто не понимал по-английски. Он оставался абсолютно спокойным. И снова, казалось, у него не было полномочий дать ответ, и он ограничился уверением, что передаст это сообщение Гитлеру.
